Святая - святым - Санин Евгений

      - Да уж без малого лет сорок, пожалуй. Да… - подумав, ответил тот. - Сколько, бывало, резался, кололся, хоть бы что – ни разу зеленкой или йодом не мазал. А тут… Такая гангрена пошла, что врачи её чуть вместе с головой не отхватили! И все-то ничего, давно уж привык без нее, да болит, окаянная. Вот вы, доктор, - с уважением поднял он глаза на отца Стаса. – Ученый, сразу видать, человек. Может, хоть вы объясните мне, темному – как это так: руки нет, а она – болит? Каждый палец, хотя его нет, ноет? Локоть чешется? Ногти саднят?

      - Давайте я лучше вас осмотрю! – вместо ответа предложил Сергей Сергеевич.

      Стас напрягся в готовности немедленно сорваться с места, но дед Капитон решительно отказался:

      - Раз руки нет, то и смотреть нечего. А остальному - по возрасту болеть положено!

      К счастью, отцу не пришлось осматривать и двух других посетителей - мужчину и женщину, которых Стас видел ругающимися у ворот. Тех самых, мимо которых он шел с пустым ведром.

       - На что жалуетесь? – привычно спросил отец мужчину, и тот, не задумываясь, ответил:

      - А на жену?

      Дед Капитон согласно кашлянул, а отец недоуменно уставился на мужчину:

      - Простите… что?

      - На жену! – не улыбаясь, подтвердил мужчина. – Осмотрели бы вы её… Может, с нервами не в порядке или еще что… - Стас снова собрался было бежать в комнату, но то, что услышал дальше, заставило его мигом забыть о своем намерении. – Она уверена, - сказал мужчина, - что у нас в доме живет домовой! Да ты сама всё расскажи! – толкнул он локтем жену.

      - А что рассказывать? – словно очнулась та. – Сижу я как-то дома зимой одна. Окна закрыты. Дверь на запоре. Никого больше нет. Муж на работе. Вдруг на кухне – бух! Я туда, а там ведро с мусором по полу раскидано. Я мусор собрала, опять сижу и опять – бух! Опять собрала, унесла в сени. Только села – ба-бах! Полка со стены упала. Вместе с посудой. Шурупы, на которых она висела, как ножом кто срезал. С тех пор, что ни день – дома творится что-то неладное…

      - Ну… а я тут при чем? – недоуменно пожал плечами отец. – Судя по вашей речи, жестам, глазам, психика и нервы у вас в полном порядке…

      - Тогда в чем же дело? – не отступал мужчина.

      - Видите ли… - замялся отец. - В мире существуют еще некоторые явления и вещи, которые не может пока объяснить наука.

      - А что их объяснять? Домовой – он и есть домовой! - подал голос деликатно молчавший до этого дед Капитон и посоветовал мужчине: - Вы лучше к отцу Тихону, что в медпункте сейчас лежит, сходите. Ох, и прозорливый, скажу я вам, монах! Этот поможет.

      - Да вы что! – замахал на него руками отец. – Даже и думать не смейте! Я прописал ему покой, полный покой! Малейшее волнение может убить его!

      - Конечно-конечно! - согласно закивала женщина и, тихонько уточнив у деда Капитона: «Так в медпункте, говоришь, лежит?», тут же засобиралась уходить.

      Она уверяла, что ни в коем случае не станет беспокоить отца Тихона, но по ее лицу, походке, а главное, усмешке мужчины Стас понял, что эта не то, что пойдет, а помчится в медпункт.

      - Па! – недоумевая, спросил он, как только женщина с мужем ушла. – Значит, оно все-таки есть?

      - Что оно? - не понял отец.

      - Ну, то, чего нет! Неужели это, действительно, правда?

      - Не знаю - то есть, наука пока не знает! – поправился отец.

      - А как это: наука не знает, а отец Тихон знает?

      - Не знает, а верит. Это – две большие разницы!

      - А если он выгонит этого домового? – продолжал допытываться Стас.

      - Ну, тогда это будет уже «может»! - машинально ответил отец и, спохватившись, вспылил: – Да что ты мне этими глупостями голову морочишь?

      «Ничего себе глупости! – удивился про себя Стас. – Если то, чего я всегда считал нет, есть, то что же это тогда получается? Что есть что-то такое, что…»

      Он не успел додумать эту мысль до конца, как в дверь легонько постучали, и на кухне опять появилась Нина.

      Стас, невольно подчиняясь какому-то незнакомому чувству, внутренне вспыхнул, радостно засуетился и снова начал стесняться родителей… Но всё это продолжалась совсем недолго.

      На этот раз Нина пробыла у них еще меньше. Почти не замечая его, она сразу же заторопила деда и ушла с ним куда-то на огород.

      И Стасу почему-то сразу стало ни до интересных мыслей, ни до копченого леща, за которого сразу же с аппетитом принялись отец с мамой, ни даже до того, что за окном продолжалось прекрасное лето и, возможно, уже завтра утром его снова выпустят гулять!..

5

Пир начался.

       Крисп с отцом шли по улочкам древних Афин, по направлению от порта к центру былой столицы эллинского мира. Погода была солнечная, но не жаркая, наверное, это был один из прекраснейших дней в этом году.

      Марцелл, всегда гордившийся тем, что в его жилах течет не только римская, но и греческая кровь, с жаром говорил, что по этим самым камням, где идут сейчас они, ступала когда-то нога великого Солона, мудрого Сократа, ученейшего Аристотеля. Здесь гремел своими речами красноречивый Демосфен. Вырезал из слоновой кости, украшая их золотом, свои неповторимые статуи Фидий. Учился и учил Платон. Бывали тут и Геродот, Гиппократ, Александр Македонский…

      Криспу льстило, что он идет сейчас по стопам таких великих людей. Не всякий взрослый из его города удостаивался этого, не говоря уже о его ровесниках. Он все с большей благодарностью поглядывал на отца и уже понемногу поддакивал ему.

      Словно по какому-то негласному соглашению, они ни слова не говорили о языческих богах, о которых все напоминало и говорило в этом городе, и о его вере. Лишь раз, увидев бродячего философа-киника, одетого в лохмотья и нагло просившего милостыню, согласились друг с другом, что самые несчастные люди те, у которых вообще нет веры. Счастье, что таких во времена величия Афин и теперь в Риме, - были один-два на город, а то и целый народ и, вполне по справедливости, они всегда вызывали общее недоумение и сожаление…

      Время от времени Марцелл заводил Криспа в торговые лавки, где выбирал лучшую одежду для сына и только потом уже - для себя. Затем они пришли в термы. Здесь отец приказал смуглым сирийцам-банщикам привести их в такой вид, чтобы им не стыдно было показаться перед самим императором.

      Поначалу Криспу было как-то неловко, что они так старательно скребли, натирали душистыми благовониями его тело, то самое, которое он совсем недавно собирался отдать на мучения, а теперь почти что забыл об этом… Потом привык, и уже сам с удовольствием подставлял то руку, то ногу, пока неосторожный сириец случайно не порезал его…

      - Ай! – вскричал, почувствовав острую боль Крисп.

      Марцелл, вскочив с места, так сильно ударил банщика, что тот полетел в бассейн. А Крисп, хоть кровь почти сразу остановилась, долго не мог прийти в себя. И совсем не от боли или страха. Его поразила мысль: как же он собирался пойти на пытки, мучения, казнь, если не мог перенести даже такого пустяка! А может, всё это – не для него?..

      Прямо из бассейна банщики перевели Криспа в небольшую комнату. Здесь, приятно щекоча голову, над ним защелкал ножницами умелый цирюльник.

      Потом портной, придавая значение каждой складке, принялся облачать его в новую одежду…

      Наконец, помытый, постриженный и одетый по последней моде Крисп вышел в прохладный вестибюль терм. Когда его подвели к большому бронзовому зеркалу, то он не сразу узнал себя. На него глядел красивый стройный юноша с большими серьезными глазами. Рядом с ним, в белоснежной тоге с красными всадническими полосками, стоял как-то разом помолодевший отец.

      Нежная одежда приятно ласкала тело. Ароматные мази придавали легкость и свежесть. Крисп шел и с изумлением замечал, что оказывается, в мире была и другая жизнь. Она бурлила, кипела, радовала всех вокруг. И, может, прав отец – для чего-то ведь дал её Бог людям?..

      Единственным недостатком всего этого было только то, что оно почему-то не насыщало его до конца…

      Сам Марцелл степенно вышагивал рядом, то и дело поправляя наградной браслет на руке и знак принадлежности ко второму по значимости всадническому сословию – золотой перстень на указательном пальце…

      Они выглядели так, что встречные прохожие почтительно расступались и кланялись, уступая им дорогу.

      Так они дошли до огромного дворца из белого мрамора, перед которым стояли вооруженные преторианцы.

      Здесь уже им пришлось пропускать вперед важных господ в сенаторских тогах и золоченых доспехах.

      Распорядитель пира отвел их почти в самый угол огромной залы. Место далеко не самое почетное, но зато отсюда очень хорошо было видно круглое возвышение-сцена, а самое главное - императорская ложа, вся утопавшая в пышных цветочных гирляндах.