Темные кадры - Пьер Леметр

Он поднялся, подошел к камере и отключил ее. Я и не знал, что она работала.

– Оставим это на завтра, разберем запись, когда будем говорить о допросах.

Мы хорошо поработали.

Он ушел от меня в 19 часов.

А потом наступил вечер.

Я один в квартире. Перед уходом Камински предложил мне расставить мебель по местам. Я ответил, что это не обязательно, – я уже знал, что Николь не вернется. Выскреб все ящики и отправился за бутылкой шотландского виски и пачкой сигарет. Я приканчивал второй стаканчик, когда пришла Люси за вещами матери. Я настежь распахнул окна – потому, что было тепло, и потому, что дым от первой сигареты ударил в голову. Когда она появилась, вид у меня, наверное, был совершенно поплывший, что не соответствовало действительности. Но видимость не изменишь. Она не позволила себе никаких комментариев. Только сказала:

– Я не могу остаться, мне нужно позаботиться о маме. Может, пообедаем завтра?

– Днем я не могу. Давай вечером?

Люси кивнула в знак согласия. Она очень тепло поцеловала меня. Мне это причинило сильную боль.

Но мне еще предстояло немало работы.

Я прикурил вторую сигарету, взял свои карточки и принялся просматривать их, расхаживая по пустой гостиной: «Капитал: 4,7 миллиона евро. Распределение: „Эксиаль групп“ – 8 %, «Тотал» – 11,5 %…»

За вечер Матильда оставила два коротких жестоких сообщения.

В какой-то момент она сказала: «Ты – прямая противоположность тому, чего я ждала от своего отца».

Это разбивает мне сердце.

18

Оленка Збиковски

«БЛК-консалтинг»

Служебная записка вниманию Бертрана Лакоста

Тема: Окончание стажировки

Как Вам известно, моя вторая стажировка заканчивается 30 мая этого года. Второй этап, длиной шесть месяцев, был продолжением первого, четырехмесячного этапа стажировки.

В приложении к данному документу Вы найдете полный отчет о моей деятельности в «БЛК-консалтинг», начиная с того момента, когда Вы удостоили меня своим доверием. Пользуюсь случаем горячо поблагодарить Вас за те задания, которые Вы мне поручали на протяжении этих десяти месяцев, часть из которых выходила далеко за рамки ответственности, обычно возлагаемой на стажеров.

Десять месяцев безвозмездной работы, поглощавшей все мое время и подразумевавшей абсолютную преданность, представляются достаточным испытательным сроком, позволяющим мне надеяться на принятие Вами окончательного решения о моем приеме на работу.

Настоящим еще раз заверяю Вас в моей заинтересованности деятельностью агентства и горячем желании продолжить работу под Вашим руководством.

Искренне Ваша,

Оленка Збиковски.

19

Шарль сказал мне: «Номер моего дома сорок семь», это означало, что его машина припаркована напротив номера 47.

Номер 47 единственный дом на улице, не считая номера 45, отстоящего от него метров на триста. Между ними – высоченная стена из песчаника, принадлежащая заброшенному заводу, который остается единственной достопримечательностью квартала. На другой стороне – палисады и леса на строящихся зданиях. Улица прямая, мрачная, фонари понатыканы каждые тридцать-сорок метров.

Шарль поднимает левую руку в индейском жесте приветствия.

– Раньше, – говорит он, – я жил вон там, прямо под фонарем. Попробуй поспи! Пришлось ждать, пока не освободится место в затемненной зоне.

Он здорово удивился, Шарль, когда я позвонил ему:

– Приглашение на рюмочку еще в силе?

Несмотря на то что за день он уже успел нагрузиться, Шарль искренне обрадовался:

– Правда? Ты зайдешь ко мне домой?

И вот мы стоим в одиннадцать вечера перед его домом – ярко-красным «Рено-25».

– Тысяча девятьсот восемьдесят пятого года выпуска, – гордо объявляет Шарль, кладя руку на крышу. – V6 турбо, шестицилиндровый, объем двигателя 2458 кубических сантиметров!

Тот факт, что машина не трогалась с места уже лет десять, если не больше, его совершенно не колышет. Кузов водружен на колодки – чтобы шины не изнашивались. Можно подумать, будто она парит на высоте нескольких сантиметров над землей.

– Один мой приятель заходит каждые два месяца, чтобы поддуть шины.

– Классно.

Самое поразительное – это бамперы. И передние, и задние. Абсолютно несоразмерная конструкция из хромированных труб, которая возвышается где-то на метр двадцать над землей, вроде тех, которыми оборудованы американские грузовики. Шарль заметил мое удивление:

– Это из-за соседей сзади и спереди. Бывших. Каждый раз, как они с прогулки возвращались домой, обязательно мяли мою тачку. В один прекрасный день лопнуло мое терпение. Ну и вот вам.

Действительно, вот вам. Это нечто.

– А чуть дальше, вон там, – он указывает на угол улицы, – был еще один «Рено-25». GTX восемьдесят четвертого года выпуска! Но парень переехал.

Он сказал это с искренней грустью по утраченной дружбе.

Бóльшая часть улицы занята сломанными минивэнами, машинами на колодках, где живут рабочие-эмигранты, многие с семьями. Почтальон засовывает их корреспонденцию за стеклоочистители, как штрафные квитанции.

– Тут в квартале приятная обстановка, не на что жаловаться, – доверительно сообщает мне Шарль.

Заходим, выпиваем по рюмочке. В квартире Шарля все очень ловко и умело устроено.

– А что остается! – восклицает он в ответ на мой комплимент. – Раз уж здесь так тесно, все должно быть…

– Функционально…

– Точно! Функционально!

Мой главный козырь с Шарлем – лингвистика.

Между сиденьями Шарль кладет поднос, который служит сервировочным столиком для бутылки и орешков. Погода теплая, поэтому я опускаю стекло, ночной ветер ласково обдувает мой затылок. Я принес приличный виски, не слишком дорогой, но и не дешевку. И несколько пакетов с чипсами и соленым печеньем.

Мы с Шарлем совсем не разговариваем. Смотрим друг на друга, улыбаемся. Светлые минуты спокойствия. Мы как два старых приятеля, устроившиеся в креслах-качалках на террасе после семейного ужина. Я позволяю мыслям свободно парить, и они возвращаются к Альберту Камински. Смотрю на Шарля. К кому я ближе? Не к Шарлю. Он потягивает виски, взгляд его блуждает по ветровому стеклу, уходя дальше, за гигантский бампер, вглубь тихого родного квартала. По своему складу Шарль – жертва. Мы с Камински попали во власть стихийных обстоятельств, в принципе мы оба могли бы стать убийцами. Это вполне возможное логическое развитие событий, потому что мы склонны к радикальным решениям. Шарль, отказавшийся от всякой надежды, возможно, самый мудрый из нас троих.

За вторым стаканчиком виски меня посетила тень Ромена, а вместе с ним – и та череда неприятностей, которая меня поджидала. Я понял, что уже принял решение. Я не попрошу Шарля давать свидетельские показания. Я сказал:

– Полагаю, я как-нибудь сам разберусь.

Конечно, вот так, ни с того ни сего, прозвучало это не очень понятно, и вряд ли Шарль действительно уяснил, о чем я говорил. Он мечтательно вгляделся в свой стакан, потом пробормотал несколько слов, которые при желании могли сойти за согласие. Наконец кивнул и покачал головой, словно хотел сказать, что так оно и лучше, он понимает. Я отвернулся к веренице машин, асфальту, блестящему под желтыми пятнами фонарей, тени заводской стены, похожей на тюремную. Для меня это был канун Великого Испытания, в которое я вложил все мои силы, и даже больше того. Я смаковал каждое мгновение покоя, как если бы завтрашний день мог стать для меня последним.

– Если вдуматься, это странно…

Шарль подтвердил, что да, странно. Только сейчас, благодаря виски, я задаюсь вопросом: а зачем я сюда пришел? Боюсь, что мне просто понадобились силы: ведь если завтра я все провалю, то вот моя наглядная перспектива: машина на колодках в пустынном предместье. Не очень-то любезно по отношению к Шарлю.

– С моей стороны это свинство…

Без колебаний Шарль кладет мне руку на колено и говорит:

– Не бери в голову.

И все же мне не по себе. Я пытаюсь отвлечься:

– А радио у тебя есть?

– Еще бы! – заявляет Шарль.

Он протягивает руку и нажимает кнопку: «…генеральный директор которого получил выходное пособие в размере 3,2 миллиона евро».

Шарль выключает.

– Во дает, а? – говорит он с восхищением.

Не знаю, относится ли его замечание к информации, или он просто рад продемонстрировать мне комфорт своего жилища. Мы посидели еще часок.

Потом я сказал, что мне пора. Я должен еще раз все просмотреть, как следует сосредоточиться.

Я ничего не сказал, но Шарль указывает на бутылку:

– По последней на дорожку?

Я сделал вид, что раздумываю. Я и в самом деле раздумываю. Это неразумно. Я отвечаю: нет, это неразумно.

Проходит еще несколько долгих минут, светлых и безмятежных. Покой. Мне хочется плакать. Шарль снова кладет руку и треплет меня по коленке. Я сосредоточенно разглядываю свой стакан. Пустой.