Коллапс. Гибель Советского Союза - Владислав Мартинович Зубок

и, что особенно важно, к правам человека и культурной открытости. Горбачев признал Заключительный акт выражением общечеловеческих ценностей. В его мировоззрении разница между «социализмом» и «капитализмом» не была барьером[117]. «Дух Хельсинки» означал, что прежнее отношение СССР к Восточной Европе как к своему «буферу безопасности» должно уйти в прошлое. Заключительный Акт родился из всеобщего желания уменьшить угрозу ядерной войны, но также и построить новую Европу, где не было бы необходимости держать такое количество советских войск. В свете провозглашенных в Хельсинки прав и свобод авторитарные режимы Восточной Европы выглядели карикатурой на социализм. Горбачев, Шеварднадзе и другие реформаторы все больше говорили об этом во время внутренних обсуждений в Москве.

Но что будет, если в странах Восточного блока вспыхнет восстание против советского военного присутствия? В апреле 1988-го Шеварднадзе обсуждал такой сценарий со своими заместителями в Министерстве иностранных дел. «Ни один народ не терпит иностранного военного присутствия. Руководители – еще не народ… Если мы не хотим сохранить почву для оголтелого антисоветизма – надо думать о выводе [наших] войск», – заявил он. Схожими опасениями с окружением делился и Горбачев[118]. В октябре 1988 года Георгий Шахназаров написал генсеку о еще одном варианте развития событий: возможной цепной реакции банкротств в Восточной Европе и других странах, ряд которых уже «находились на грани неплатежеспособности (Польша, Венгрия, Болгария, Вьетнам, Куба, ГДР)». Он писал, что Восточная Европа уже попала в зависимость от западных банков и что ее политические режимы могут пасть. Как на это реагировать СССР? И нужно ли держать войска в Восточной Европе? Шахназаров, похоже, сам знал ответы на эти вопросы. Он и Черняев в разговорах с Горбачевым утверждали, что Восточная Европа «паразитирует» на советских ресурсах, и отмечали, что большинство руководителей стран советского блока принимают в штыки горбачевские реформы. Вывод: советским войскам нужно как можно скорее покинуть регион. Исключение – Восточная Германия, где военные должны были оставаться на основании Потсдамских соглашений 1945 года в отсутствие всеобъемлющего мирного соглашения с участием великих держав[119].

Осенью 1988 года Горбачев поручил Александру Яковлеву создать при Политбюро комиссию по Восточной Европе. Он обратился к академическим экспертам и дипломатам. Те почти единодушно сошлись во мнении, что для советского блока не существует выигрышных сценариев. Наименьшим злом был бы вывод советских войск из Восточной Европы. В феврале 1989 года в докладе Горбачеву Яковлев написал, что при самом благоприятном варианте коммунистические режимы в регионе смогут выжить лишь в коалиции с оппозицией. СССР нужно отказаться от старых блоковых структур и строить отношения с отдельными государствами на основе «баланса интересов». Видимо, желая сгладить шок от этого вердикта, Яковлев добавил, что Восточная Европа может по-прежнему быть «социалистической» и даже остаться в рамках Варшавского договора, выступая «своего рода поясом безопасности, стратегической защитой» для Советского Союза как «центра социализма». В докладе констатировалось, что СССР не может и не должен препятствовать экономической интеграции Восточной Европы со странами Запада. Такая интеграция была бы даже в интересах СССР. Этот регион поставлял 40–50 процентов товаров советской промышленности потребителям. Через него и советская экономика могла «вернуться в Европу», то есть получить доступ к западным товарам и технологиям[120].

В 1988 году, после бесконечных споров в Политбюро, советское руководство решило вывести войска из Афганистана. При этом так и не удалось убедить руководство США прийти к соглашению о международных гарантиях кабульского режима – американцы настаивали на уходе просоветского лидера Наджибуллы. Последние советские части покинули Афганистан 15 февраля 1989 года. Но объявить о выводе войск из Восточной Европы Горбачеву было гораздо сложнее. Он надеялся синхронизировать эту операцию с продвижением схемы «общеевропейского дома». На заседании Политбюро Горбачев признался, что у Советского Союза мало времени. Статус-кво в Восточной Европе сохранялся только потому, что многие там пока не знали, что СССР уже не готов применить силу для сохранения своей зоны геополитического влияния. «Они не знают, что, если посильнее дернуть поводок, он лопнет»[121]. Никто в Москве не ожидал, что это произойдет буквально через несколько месяцев.

Своей речью в ООН 7 декабря 1988 года Горбачев попытался подтолкнуть руководство США к разрядке и переговорам. Лидер СССР хотел представить вывод советских войск из Афганистана и Восточной Европы как триумф своих новых принципов, а не как геополитическое отступление или признание советского поражения в холодной войне. Поначалу казалось, что ему сопутствует удача. Речь, встреченная овациями, сделала Горбачева чрезвычайно популярным в Западной Европе. Она также сильно впечатлила Рейгана – президент США был убежден, что холодная война закончилась. Однако за публичным триумфом скрывалась фундаментальная хрупкость позиции Горбачева. После выступления в ООН Рейган в Нью-Йорке поинтересовался у Горбачева, насколько успешно продвигается перестройка. Генсек на мгновение смешался, приняв невинный вопрос за насмешку. В действительности ни о каком «успехе» не могло быть и речи. Перестройка создала для Горбачева новые и острейшие проблемы[122].

Дни Рейгана в Белом Доме уже были сочтены. Пришедшая на его смену администрация Буша не оправдала ожиданий Горбачева. Джордж Буш-старший сделал впечатляющую карьеру за время холодной войны – он был послом при ООН и в Китае, затем директором ЦРУ, неудачно баллотировался в президенты в 1980 году и стал вице-президентом при Рейгане. В рейгановской администрации шла непрерывная борьба за влияние на президента, не было командного духа, а многие важные решения принимались спонтанно, под влиянием настроения. Буш решил, что у него все будет по-другому – упорядоченно, рассудительно и согласованно. В его команду входили близкие друзья – советник по национальной безопасности Брент Скоукрофт и госсекретарь Джеймс Бейкер. За плечами у них была работа в администрации президента Форда в сложные годы разрядки, когда правые республиканцы, среди них и Рейган, огульно обвиняли их в сдаче американских интересов и «умиротворении» Советского Союза. Буш, Скоукрофт, Бейкер и другие члены новой администрации не верили в новый курс Горбачева – для них это было в основном «сотрясением воздуха» и обманчивыми обещаниями. Холодная война продолжалась, советский ядерный арсенал оставался в целости, советские войска по-прежнему находились в сердце Европы, а Москва все так же поддерживала оружием и деньгами режимы в Афганистане, Вьетнаме, Африке, на Кубе и в Никарагуа. Советский ВПК продолжал производить оружие, в том числе запрещенное международными соглашениями химическое и биологическое. Буш и его команда были уверены, что Горбачев очаровал и сбил с толку Рейгана. Заместитель Скоукрофта Роберт Гейтс, сделавший карьеру в ЦРУ, считал, что Горбачев отступает под американским давлением, в том числе под угрозой успеха рейгановской программы СОИ. Страх перед американским военно-техническим превосходством,