Август 91-го. Был ли заговор? - Анатолий Лукьянов

Когда началась подготовка нового Союзного договора, помню, каких усилий стоило отстоять в проекте именно федеративные начала существования Союза ССР — единство обороны, транспортной, энергетической, кредитно-финансовой системы, союзную собственность и гражданство, верховенство союзных законов. Ссылаясь на уклончивые, расплывчатые формулы президентских заявлений, представители ряда республик изо всех сил старались сломать каркас нашей федерации, превратить ее в конгломерат независимых государств.

Как уже говорилось выше, после того как на референдуме 17 марта 1991 года большинство взрослого населения страны высказалось за сохранение Советского Союза, у президента появилась твердая опора для решительных действий, тем более что праворадикальная оппозиция и сепаратисты не сложили оружия. Они делали все, чтобы дискредитировать итоги референдума. Настоящим бедствием стали война законов, разрушение хозяйственных связей, кровавые столкновения на межнациональной почве.

Однако президент снова колеблется, маневрируя между союзным парламентом, своими советниками и республиканскими лидерами, проявляя, как заметил Б. Федоров, «жесточайшую импотенцию воли». Естественно, этим ловко пользуются противники укрепления Союза. Раздаются прямые призывы к разгону союзных органов власти и управления, бушуют забастовки и митинги, свирепствует так называемая демократическая пресса.

И вновь Горбачев идет на уступки. Но теперь, чувствуя, что у союзных представительных органов поддержки не получить, он начинает действовать единолично, в обход парламента и вопреки его воле. В апреле 1991 года на политической сцене появляется так называемое Ново-Огаревское совещание глав республик, которое берет на себя подготовку, а на самом деле полную ревизию выработанного под эгидой парламента и вытекающего из результатов всенародного референдума проекта Союзного договора. И недаром бывший президент в своих нынешних выступлениях старается вовсе не упоминать о референдуме. Его решение было напрочь перечеркнуто ново-огаревскими деятелями.

Вместо Союзного государства — федерации союзных республик ново-огаревский или, как называет его экс-президент, «горбачевский» проект договора предусматривал превращение нашего государства в союз государств. Думаю, что нет смысла особо доказывать, что «Союзное государство» и «Союз государств» — вещи совершенно разные. В первом случае речь идет о единой федерации, во втором — об аморфной конфедерации. По сути же дела это был проект ликвидации Союза ССР, отказа от советского строя и социалистического характера нашего государства, измена той Конституции, которую Горбачев клялся неуклонно соблюдать.

Правда, и здесь экс-президенту очень хочется доказать, что он был не один, что в Ново-Огаревском совещании участвовали Председатель Верховного Совета СССР и Председатель Совета Национальностей. Молчит Горбачев только о том, какую позицию отстаивали в Ново-Огареве представители союзного парламента. Молчит не случайно. Ведь достаточно заглянуть в протоколы совещания, чтобы убедиться, какую тяжелую многодневную борьбу пришлось тогда вести за сохранение советской федерации. Ни Ельцин, ни Кравчук, ни Акаев и слышать не хотели о результатах референдума. Раздавались предложения вообще не употреблять в договоре слова «федерация», ввести одноканальную (только через республики) систему поступления налогов, ликвидировать союзное гражданство и союзную собственность.

Дошло до того, что представителям Верховного Совета СССР пришлось записать на тексте договора свое особое мнение о том, что изменение союзного государственного устройства находится в противоречии с волей народа и Конституцией. Кстати, после этого к подписанию документов представители Верховного Совета СССР больше не допускались. Их мнение, а точнее — позиция союзного парламента, полностью игнорировалось. Проект договора, который появился в результате этих политических манипуляций, по мнению независимых экспертов, прямым путем вел к уничтожению СССР. И Горбачев об этом прекрасно знал.

Я уже упоминал о том, что в течение нескольких часов перед заключительным заседанием Ново-Огарев-ского совещания мы вместе с заместителем председателя Комитета конституционного надзора СССР профессором Б. Лазаревым доказывали союзному президенту, что большинство статей проекта договора находятся в вопиющем противоречии с Конституцией и результатами референдума, что формула «Союз суверенных государств» означает полное разрушение той государственной системы, которая почти семь десятилетий строилась советскими народами. Горбачев вроде бы соглашался с нашими доводами.

И все же перед заключительной встречей в Ново-Огареве мне снова вручают завизированный президентом проект Договора «О Союзе суверенных государств».

— Что это значит? — с возмущением спрашиваю я у помощника президента по политическим вопросам Г. Шахназарова. — Ведь мы же вместе условились, что нам нельзя уходить от федерации, нельзя не считаться с результатами референдума.

— Я это помню, — отвечает помощник, — но формула «Союз суверенных государств», предложенная Александром Николаевичем Яковлевым, дает Михаилу Сергеевичу больший простор для компромисса…

Горбачев давно оценивает всех по своим меркам и со своей колокольни. Ему, видимо, даже в голову не приходит, что, кроме возни политических скорпионов, существуют такие понятия, как забота об интересах народа, защита величия и единства своей страны.

У всех, кто выступил в августе 1991 года против разрушения Советского Союза, было достаточно власти. В совокупности она превышала власть президента, да на его полномочия никто и не посягал. От президента требовали одного — защитить Союз от развала. Представлять гэкачепистов некими полупьяными недоучками, не понимающими, что они делают, столь же наивно, как и представлять бывшего президента страны невинным агнцем, не ведавшим, что происходило в Сумгаите и Тбилиси, Вильнюсе или Фергане.

Многие из тех, кого сегодня обвиняют в «организации путча», неоднократно ставили перед Горбачевым вопрос о своем уходе из большой политики. Я был свидетелем таких заявлений со стороны Павлова и Язова, трижды сам говорил президенту о невозможности работать в той гнетущей обстановке. Каждый из нас — специалист в своем деле, профессионал, которому нечего было опасаться за свою карьеру.

«Я-то думаю: ну что из того, что тут страшного? — поучает Горбачев в «Российской газете». — Я вот не президент, сложил полномочия в известной ситуации, и что из этого?» Оказывается, сам он все осознал, сам ушел, а не его «ушли» беловежские заговорщики, предварительно сообщив об этом президенту Соединенных Штатов!

Даже на самом последнем витке существования Союза президент СССР умудрился еще несколько раз предать интересы страны.

Действительно, что мешало ему добиться подписания Союзного договора на Пятом съезде народных депутатов СССР через две недели после августовских событий? Ведь «путчисты» уже были упрятаны за решетку, а к власти пришли демократические спасители «форосского пленника». Но не тут-то было! При самом непосредственном участии Горбачева распускается Съезд народных депутатов СССР — последний оплот существования Союза. Отвергается даже та сугубо конфедеративная схема, которую поспешно предложил союзный президент. И не «путчисты» тому виной, а боязнь республиканских лидеров, что на смену власти союзного центра придет непредсказуемая власть Ельцина.

Спрашивается, что заставило Горбачева, едва дождавшись роспуска ненавистного ему Съезда народных депутатов СССР, подписать б сентября 1991 года постановления Государственного Совета о признании независимости Латвии, Литвы и Эстонии? Ведь даже не очень сведущий в юриспруденции человек скажет, что это вопиющее нарушение Конституции СССР и союзного закона «О порядке решения вопросов, связанных с выходом союзной республики из СССР», что это явная узурпация полномочий Верховного Совета. Однако юриста по профессии и беспринципного политикана по характеру — Горбачева это не смутило, как не смутило его то, что одним росчерком своего пера он в одночасье превратил в иностранцев и изгоев миллионы людей в своей собственной стране, обрек их на долгие годы страданий и унижений.

За августовскими событиями последовал действительный в полном смысле этого слова государственный переворот, прямое посягательство на советский конституционный строй, территориальную целостность, безопасность и обороноспособность страны.

Апогеем этого переворота стал беловежский сговор. И недаром его участники тайно сошлись недалеко от польской границы. Они с тревогой ждали, что будет делать союзный президент. Он оставался Верховным Главнокомандующим, и было достаточно одного президентского слова, чтобы от подписантов и их документов не осталось и следа. Теперь стало доподлинно известно, что Горбачеву из Белоруссии шли звонки от органов безопасности, как поступить с «вискулевским триумвиратом». Ведь речь шла о судьбе величайшей державы, о трехсотмиллионном народе, о глобальном равновесии мировых сил. Но не было нужного твердого слова от человека, поклявшегося сохранять и защищать Союз.