Август 91-го. Был ли заговор? - Анатолий Лукьянов

В ходе же ново-огаревских встреч этот проект в результате многочисленных уступок и компромиссов превратился в инструмент разрушения, который, вопреки ясно выраженной воле народа, мог привести только к одному — фактической ликвидации Советского союзного государства.

Мне часто задают вопросы о моем заявлении по Союзному договору от 16 августа 1991 года. Спор идет даже о том, когда оно было написано. Прокуратура, например, пыталась доказать, что заявление было написано позднее, специально для поддержки ГКЧП. Дело в том, что споры вокруг Союзного договора шли не только на встречах руководителей республик в Ново-Огареве, но и лично у меня с президентом Союза. И не один раз.

Мое заявление по Союзному договору было как бы финалом этих споров, еще одной попыткой предотвратить крушение нашего Союзного государства.

Как уже говорилось, последний вариант Договора о ССГ обсуждался в Ново-Огареве 23 июля 1991 г. Разговор на этой встрече оказался, может быть, самым тяжелым, а по ряду пунктов совершенно неконструктивным. Достаточно сказать, что по крайней мере две республики (Азербайджан и Киргизия) предложили вообще исключить из договора упоминание о том, что Союз ССР является суверенным федеративным государством, и не применять слово «федерация» ни в одной из статей проекта. Представители нескольких республик вновь и вновь настаивали на том, что у Союза не может быть своей собственности и что все закрепленное за ним имущество должно определяться как совместная собственность республик, составляющих Союз. Предполагалось также изъять из договора понятие исключительной компетенции Союза, рассматривая ее как сферу совместных интересов всех суверенных государств. Президент России предложил зафиксировать в договоре распространение юрисдикции Российской Федерации на все предприятия, расположенные на ее территории, включая и предприятия оборонной промышленности. Не удалось достигнуть и согласия по вопросам налоговых поступлений в союзный бюджет. Ельцин упорно отстаивал одноканальную систему поступления налоговых средств в бюджет России, часть которых она потом будет передавать Союзу. Наконец, представитель Украины выступил на встрече с заявлением, что Украина вообще намерена решать вопрос о своем отношении к Союзному договору не раньше середины сентября.

Поэтому, все же одобрив в целом проект Союзного договора, участники встречи в конечном счете пришли к выводу о целесообразности подписать договор в сентябре — октябре 1991 года, имея в виду провести это подписание на. Съезде народных депутатов СССР с приглашением на него всех полномочных делегаций. Поддержка Горбачевым именно такого порядка заключения Союзного договора зафиксирована в стенограмме Ново-Огаревской встречи.

Перед этим предстояло досогласовать ряд статей проекта, хотя нетрудно заметить, что досогласовывать предстояло не просто редакцию договора, а решить принципиальнейшие вопросы, прежде всего о собственности и финансах Союза, от которых вообще зависело — быть Союзу федерацией или окончательно превратиться в некое беспомощное объединение независимых государств. Оценивая важность этих статей договора, сошлюсь только на заявление, сделанное на сессии Верховного Совета СССР бывшим председателем союзного Комитета конституционного надзора С. Алексеевым. Он говорил тогда: «Непременным атрибутом государства является его собственная финансовая база. Не просто плохо, если нет собственных налогов, — нет государства, если у него нет собственной базы. Дело здесь не в технических деталях, не в решении вопроса о том, что лучше: одноканальная или двухканальная система. Дело здесь не в моментах престижа, не в амбициях. Если так рассуждать, то просто не будет Союза, не будет Союза не только как федерации, но даже и как конфедерации. Будет международная правовая организация типа ООН, если она будет строиться на взносах» (Бюллетень заседаний, 11 июля 1991 г., № 109, стр. 18).

Как показали дальнейшие события, согласование этих принципиальнейших вопросов жизни и смерти Союза ССР состоялось не на общем заседании полномочных представителей республик, а в узком кругу политических лидеров, причем в сугубо конфиденциальном порядке и обстановке секретности.

Я уже упоминал о том, что 29 июля 1991 года в Ново-Огареве прошла закрытая встреча Горбачева с Ельциным и Назарбаевым, участвовавшими в проходивших в то время в Москве советско-американских переговорах. Естественно, в центре внимания этой встречи оказался проект Договора ССГ, недосогласованные в нем вопросы, порядок его подписания. Понимая, что проект договора в его последней редакции может не получить поддержки в Верховном Совете СССР и уж тем более на Съезде народных депутатов СССР, Горбачев предложил президентам России и Казахстана начать подписание проекта не в сентябре — октябре, как это было условлено ранее и подтверждено Верховным Советом СССР, а буквально через три недели — 20 августа 1991 г.

В обмен на их согласие президент СССР принял требование Ельцина о включении в договор формулировки об одноканальной системе поступления налоговых средств в бюджеты республик. Из статьи 9 проекта, посвященной союзным налогам, Ельцин тогда же собственноручно вычеркнул слова; «Указанные налоги и сборы вносятся плательщиками непосредственно в союзный бюджет», и таким образом была окончательно подорвана самостоятельная материальная база существования Союзного государства. Одновременно Горбачев взял на себя обязательство издать сразу после подписания договора указ о переводе под юрисдикцию России всех предприятий союзного подчинения, расположенных на ее территории.

В своем заявлении по телевидению 2 августа 1991 г. Горбачев сообщил, что первыми договор подпишут делегации Российской Федерации, Казахстана и Узбекистана, а затем, через определенные промежутки времени, — представители других республик, участвовавших в ново-огаревском процессе.

Таким образом, подписание Союзного договора отдельными делегациями планировалось провести вне рамок Съезда народных депутатов СССР, который рассматривался лидерами ряда республик и, очевидно, самим президентом СССР как помеха выполнению намеченного замысла. Ведь такой договор их вполне устраивал: с одной стороны, он вроде бы сохранял должность союзного президента, а с другой — фактически ликвидировал Союзное государство как федерацию советских республик. Не видеть этого мог только слепой.

Более того, предлагавшийся к подписанию существенно измененный на секретной встрече «тройки» проект договора до 16 августа 1991 г. не публиковался в печати, поскольку несомненно вызвал бы возражения общественности. Ограничились рассылкой текста договора главам полномочных делегаций. Причем ничего не говорилось о проведении заседаний республиканских парламентов, хотя это было предусмотрено в принятых ими ранее решениях.

Что же касается союзного парламента, то он напрочь устранялся от участия в разрешении коренных проблем существования нашего государства. Председателю союзного парламента и руководителям палат предлагалось лишь молчаливо присутствовать при подписании договора, противоречащего итогам всенародного референдума.

Я попадал, таким образом, в положение человека, который, не считаясь с ясно выраженной волей Верховного Совета СССР, «освящал» бы своим присутствием заключение договора, по сути дела, разрушающего основы Советской федерации. Об этом мы говорили с союзным президентом, позвонившим мне на Валдай, в получасовом телефонном разговоре 13 августа 1991 г. — всего за пять дней до августовских событий.

Мое заявление, которое я подготовил после этого разговора, почти дословно воспроизводило позицию Верховного Совета СССР по проекту Союзного договора и не содержало даже намека на какие бы то ни было чрезвычайные меры. 18 августа я внес в заявление лишь небольшие уточнения. Ни от одного слова этого достаточно выношенного документа я не отказываюсь и сегодня. Он насквозь пронизан мыслью о том, что Союзный договор необходим и что его следует заключать после проработки в Верховном Совете СССР и приведения в соответствие с решением всенародного референдума.

М. Горбачев по сей день не устает говорить, что не он, а «путчисты» виновны в срыве заключения Союзного договора. На деле же представлять «путчистов» главными виновниками срыва заключения Союзного договора — значит начисто забыть, какое отчаянное сопротивление оказывали либерал-демократы и национал-сепаратисты идее сохранения Союза перед общенародным референдумом, об их призывах бойкотировать голосование, забыть, как злобно велась война законов, бюджетов, юрисдикции, как медленно, но верно выхолащивалось из проекта Союзного договора все, что хотя бы отдаленно напоминало федерацию.