Звонок мертвецу. Убийство по-джентельменски - Джон ле Карре

Потом он посмотрел на Менделя и Гиллама и убедился, что оба не сводят с него глаз.

— Моей первой реакцией стали раздражение и отторжение. В конце концов, я знал этого молодого человека лучше всех, но отмел его кандидатуру. И о чем только думал какой-то идиот в Дрездене? Потом я изрядно испугался, словно получил в руки неразорвавшийся снаряд — импульсивный несдержанный характер Дитера мог стоить жизни не только мне одному. Несмотря на некоторые изменения во внешности и новую «легенду», которую я использовал, к Дитеру я мог прийти только как прежний Джордж Смайли из университета, и все мое прикрытие тогда летело к черту. Казалось, хуже начала и придумать нельзя, и я всерьез подумывал о том, чтобы исключить Дитера из агентурной сети. Но оказался глубоко не прав. Из него получился превосходный разведчик.

Он не то чтобы стал скрывать свой темперамент, но научился использовать его на пользу делу. Увечье избавило его от призыва в армию, и он нашел работу чиновника в железнодорожном ведомстве. Очень быстро ему удалось сделать там неплохую карьеру, получив достаточно важный чин, и количество информации, которую он стал для нас добывать, было просто фантастическим. Данные о перевозках войск и боеприпасов, пункты назначения составов, даты отправления и прибытия. Позднее он даже доносил об эффективности наших бомбовых ударов, выделяя для них ключевые цели. Его всегда отличали способности блестящего организатора, и, думаю, это служило ему надежной защитой. Он так усердно трудился в системе железных дорог, что сделался, по сути, незаменимым, вкалывая день и ночь. Таких людей и тайная полиция не трогает. Ему даже вручили медаль за заслуги перед отечеством, и, как я подозреваю, его досье надежно затерялось в архивах гестапо.

Дитер руководствовался теорией, почерпнутой из «Фауста». Мысль сама по себе не имеет ценности. Чтобы эту ценность обрести, необходимо действие. Он не уставал повторять, что величайшую ошибку совершают люди, отделяющие дух от тела: приказ не существует, если его не выполнили. И часто цитировал Клейста: «Если бы наши глаза были сделаны из зеленого стекла, а все, что кажется белым, оказалось на самом деле зеленым, то что изменилось бы?» Что-то в этом роде.

Как я уже говорил, Дитер был потрясающим агентом. Он дошел до того, что стал отправлять некоторые эшелоны с особо ценными военными грузами в те ночи, когда бомбардировка их была особенно удобна. Разработал целый набор хитроумных трюков, словно от природы был создан для шпионажа, настолько досконально овладел его приемами. Нам не верилось, что так может продолжаться долго, но эффект наших бомбовых ударов оказывался обычно настолько масштабен и имел такую широкую географию, что невозможно было заподозрить, что это могло стать следствием предательства всего лишь одного человека. Да еще такого словоохотливого, как Дитер.

Что касается моей с ним связи, то и здесь проблем не существовало. По долгу службы Дитер часто бывал в разъездах, имея спецпропуск, дававший доступ повсюду. Поэтому контакты с ним были детской игрой в сравнении с некоторыми другими агентами. Иногда мы попросту встречались и беседовали в каком-нибудь кафе. Или он мог посадить меня в свою машину, выделенную ему министерством, и провезти по шоссе миль на шестьдесят или семьдесят под видом случайного попутчика. Но чаще всего мы садились с ним в один поезд и в коридоре обменивались одинаковыми чемоданами. Могли пойти в театр, сдать в гардероб по пакету, а потом передать друг другу свои квитанции. Я редко получал от него оригиналы документов — по большей части это были снятые под копирку вторые экземпляры. Над их изготовлением прилежно трудилась его секретарша, а он регулярно «уничтожал» их, складывая в свой чемоданчик перед уходом на обед.

Но в сорок третьем году меня снова отозвали. Мое коммерческое прикрытие перестало быть надежным, да и сам я был переутомлен до крайности.

Он прервался и достал сигарету из портсигара Гиллама.

— Впрочем, не Дитер был тому виной, — продолжал Смайли. — Он был моим лучшим агентом, но далеко не единственным. Работа с ним напоминала легкий пикник в сравнении с той головной болью, что доставляли другие. Когда война закончилась, я через своего преемника попытался узнать дальнейшую судьбу Дитера и остальных своих подопечных. Одни обосновались чуть ли не в Австралии и Канаде, другие вернулись на пепелища родных городов в Германии. Как я понял, Дитер долго колебался, как ему поступить. Если вы помните, Дрезден заняли русские, и у него могли возникнуть сомнения, стоит ли отправляться туда. Но в итоге он все-таки поехал. Жизнь заставила — ведь там оставалась его мать. А американцев он вообще на дух не переносил. Не забудем и о его социалистическом мировоззрении.

Позже я слышал, что и там он сумел сделать неплохую карьеру. Огромный опыт административной работы, накопленный во время войны, пригодился правительству Германской Демократической Республики. Пошли на пользу и репутация критика нацизма, и страдания, перенесенные семьей, расчистив ему дорогу. Короче, он кое-чего добился и при новой власти.

— Чего, например?

— Еще месяц назад он возглавлял лондонское представительство сталелитейной промышленности ГДР.

— И это еще не все, — поспешил продолжить Гиллам. — Если ты думаешь, Мендель, что теперь знаешь все, то должен тебя разочаровать. Этим утром я избавил тебя от необходимости повторного визита в Уэйбридж и сам навестил Элизабет Пиджен. Правда, эта мысль пришла в голову Джорджу.

Он повернулся к Смайли.

— Она напомнила мне Моби Дика. Большого белого кита-людоеда.

— Ну, так что же? — нетерпеливо спросил Мендель.

— Я показал ей фото молодого дипломата по фамилии Мундт, которое взял в нашем архиве. И Элизабет сразу узнала в нем приятного мужчину, который приехал за нотами, оставленными в гардеробе Эльзой Феннан. Интересно, не правда ли?

— А как же?..

— Я заранее знаю, что хочет спросить наш молодой детектив. Тебе интересно, не опознал ли его и Джордж? Ответ положительный. Это тот самый негодяй, который пытался заманить его в собственную квартиру на Байуотер-стрит. Весьма мобильный человек, ничего не скажешь.

Мендель поехал в Митчам. Смайли смертельно устал. Снова шел дождь, похолодало. Смайли плотнее завернулся в пальто и, несмотря на усталость, с умиротворенным удовольствием смотрел на проплывавшие мимо оживленные улицы вечернего Лондона. Ему всегда нравилось путешествовать по земле. Даже сейчас, если бы он встал перед таким выбором, то предпочел бы пересечь всю Францию на поезде, но не сел бы в самолет. В его памяти все еще жила магия шумов ночных поездок по Европе, странная какофония переклички звуковых сигналов и голоса французов, нарушавшие его английские сны. Энн это тоже любила, и они вместе совершили две длительные поездки, пусть комфортабельными их условия назвать было трудно.

Когда они добрались до места, Смайли сразу же улегся в кровать, а Мендель заварил чай. Они выпили его в спальне, отведенной для Смайли.

— Что будем делать дальше? — спросил Мендель.

— Хочу съездить завтра в Уоллистон.

— Тебе нужно хотя бы еще день провести в постели. Зачем тебе туда?

— Повидаться с Эльзой Феннан.

— Одному опасно. Мне лучше поехать с тобой. Посижу в машине, пока ты будешь с ней беседовать. Она ведь иудейка?

Смайли кивнул.

— Мой отец был иудеем, — заметил Мендель. — Но не придавал этому никакого значения.

Глава 12

Мечта на продажу

Она открыла дверь и какое-то время молча смотрела на него.

— Могли бы предупредить о своем приезде, — сказала она.

— Я подумал, что лучше этого не делать ради собственной безопасности.

— Не понимаю, о чем вы, — произнесла она после небольшой паузы.

Было видно, что ложь далась ей с огромным трудом.

— Могу я войти? — спросил Смайли. — У нас не так много времени.

Она выглядела постаревшей, утомленной и, похоже, не столь воинственно настроенной. Проведя его в гостиную, рассеянно указала на кресло.

Смайли предложил ей сигарету и закурил сам. Эльза Феннан встала у окна. Наблюдая за ней, замечая участившееся дыхание, лихорадочный блеск в глазах, он понял, что она почти утратила волю к сопротивлению.

А потому, когда он с ней заговорил, его голос звучал мягко и без признаков агрессии. Для Эльзы Феннан это был, вероятно, именно тот голос, который она так хотела услышать: успокаивающий, придающий сил, сострадательный, создающий иллюзию безопасности. Она медленно отошла от окна; правая рука, которой она держалась за раму, как бы нехотя скользнула вниз и потом упала вдоль тела в жесте, означавшем покорность судьбе. Эльза села напротив него, глядя с такой верой и надеждой, с какой возлюбленная могла бы смотреть на любовника.