Аут. Роман воспитания - Игорь Зотов

Как-то в очередной раз пересчитывая детей, я заметила, что Алексей зашел далековато и что он тащит за собой Юлю. Она вырывалась, била ногами воду, повизгивала. Но визжали все, и плескались все, и я не придала этому особого значения. Правда, все же крикнула:

– Алексей, не ходи глубоко. И Юлю отпусти, пожалуйста, она еще не умеет плавать!

Мне показалось, что он отпустил ее руку, да и сам повернул обратно к берегу. И я стала отыскивать строку, на которой отвлеклась.

Только нашла, только прочла следующий абзац, как что-то как бы толкнуло меня в грудь. Я не поняла что, но снова оторвалась от книги и поглядела на воду. Голов было пять. Я перевела взгляд на берег, отыскивая шестую, и одновременно ощутила, как сердце мое начинает колотиться, что на лбу выступает испарина, а в глазах мутнеет. Алексей!

Я отыскала глазами Алексея, он по-прежнему стоял там и как бы давил поверхность воды обеими руками. Под руками его что-то мелькнуло на мгновение. Что, что?! Словно чьи-то волосы. Мне показалось, показалось! Нет, нет! Алексей вытащил руки из воды, развернулся к берегу и поплыл, быстро колотя руками и ногами. Еще четверо детей бултыхались у самого берега, сталкивая друг друга с черной автомобильной камеры. Юля, где Юля?! Я вскочила. Бросилась к воде, к Алексею. Он как раз ткнулся с размаху в мои ноги.

– Где Юля? Где Юля? – спросила я.

В глазах его сначала мелькнул испуг, но тут же исчез, и на его месте воцарилось привычное туповатое выражение.

– Не знаю.

Он обернулся на реку. Там никого не было.

– Дети! – крикнула я. – Вы не видели Юлю?

– Нет, – отвечали те, не прерывая игры.

Я слишком хорошо понимала, что Юли нигде, кроме как в воде, быть не может. Что не могла она незамеченной выйти и исчезнуть на берегу, пока я читала один, максимум два абзаца.

Бросилась в воду, поплыла, задыхаясь от ужаса. Берега залива густо поросли тростником, может быть, она там? И нащупала ногами илистое дно и руками принялась раздвигать стебли. Они недовольно шуршали, не давались. Нет, конечно, нет, откуда ей быть здесь!

Тогда я вернулась на то место, где последний раз ее видела. Огляделась – ничего на поверхности, ни пузырей, ни всплесков. Мимо, метрах в десяти от меня, уже по фарватеру пронеслась моторка. Я стояла. Меня начала бить крупная дрожь. Дети как ни в чем не бывало визжали и кувыркались за спиной.

– Юля-а-а!!! – крикнула я изо всех сил. Ничего.

Из зарослей тростника, оттуда, где я только что искала девочку, показалась лодка. На веслах сидел Михаил. Виктор и папа курили на корме. Отец помахал мне рукой. А Виктор раздвинул свои ручищи, видимо, давая понять мне, какого размера рыбу они сейчас покажут. Больше всего в этот миг мне хотелось утонуть, исчезнуть в этой мерзкой, пахнущей железом воде.

– Гневила я Бога-то! Ой, гневила! – говорила мне мама. – Радовалась потому что, гордилася, что у меня целых шесть внуков! И все любимые, и все один другого лучше и краше. Вот и догордилася, вот и дорадовалася, старая дура! А как я, доча, хвастала перед соседками-то, как выхаживала перед ними – руки-то в боки! Одна, дескать, дочь в Москве, а сын и вовсе на ногах крепко стоит! Да ты не убивайся, не убивайся! Это мне, старой дуре, поделом. А ты – что? Ты разве ж, доча, виноватая? Ничего ты, доча, не виноватая. Мы за ними и не глядели никогда, они сами всегда там купались, плескались. Иной раз так укупаются, что и на обед не докличешься.

Мама поехала за мной в Ростов в тот же день. Я сбежала, как была, только юбку и блузку натянула и сбежала. Поймала попутку. Помню, усатый шофер решил меня соблазнить. Он спрашивал, я что-то невпопад отвечала, а как очнулась, увидела, что машина стоит возле каких-то кустов, а усатый хватает меня за шею и за грудь и уговаривает зайти к нему «пообедать». Дома-то, говорит, никого, а потом, говорит, я тебя отвезу, куда пожелаешь. «Потом», стало быть.

Я наотмашь дала ему кулаком прямо в усы, дверь открыла и выскочила.

– Ах ты, сука! – крикнул он вслед.

Но догонять не стал.

Слава богу, это было уже в Ростове, где-то на окраине у Гниловки. Нашла такси и до родительского дома доехала без приключений. Рухнула на диван и так лежала до тех пор, пока не приехала мама. Ни одной мысли за эти несколько часов. Я не плакала, не причитала, просто лежала.

Мама вошла, села рядом. Стала говорить, говорить, гладить меня по спине, по плечам, по волосам. Пыталась меня успокоить, но ведь я была совершенно, по-мертвому спокойна. Напротив, ее слова, бессмысленные и ненужные, стали раздражать меня, ее руки, ходившие по моей спине, казались отвратительными, эта ее провинциальная «доча» вызывала приступы тошноты.

Так длилось весь вечер и всю почти ночь. Под утро только я увидела, что мама уснула. Привалилась к моим ногам и уснула. Уснула и я.

Поиски Юли ничего не дали. Никто так и не понял, что случилось. Безумный сосед по Белой высказал такую даже гипотезу, что девочку утащил сом. Знал бы он, что это был за сом…

Мы не остались в Ростове. На другой же день приехал смущенный Михаил, привез детей, мы с боем достали билеты до Москвы и уехали. Я так и не увидела тогда ни брата, ни его жену и даже не поинтересовалась у родителей, как они там, как переживают горе. Алексей ходил тихий, замкнувшись в себе. Я же чувствовала, и теперь совершенно осознанно, к нему отвращение. Я не понимала, как дальше буду жить рядом с убийцей. Никакие доводы, что он еще маленький, что у детей такое бывает, не действовали.

Я не могла прикоснуться к нему. Старалась лишний раз не видеть его, не заговорить с ним. Самое же страшное во всем этом было то, что мне решительно не с кем было посоветоваться, как жить дальше. Не с Михаилом же! Единственное, что я поняла, так это то, что жизнь чудовищна, она, выражаясь языком известного героя, внезапно чудовищна. А в остальное время мутна и неприятна. Эта муть скрывает чудовищность, но до поры до времени. И все.

Потом я смирилась, просто заставила себя смириться, что называется, взяла себя в руки. Я заставила себя свыкнуться жить с отвратительными мне людьми – мужем и старшим сыном, так люди привыкают жить с тараканами. Неприятно, да, но жить в общем можно. Я, во-первых, сосредоточилась на моих близнецах, а во-вторых, на работе. И еще я решила, что при первом же удобном случае надо уезжать. Чтобы сменить все. Чтобы ничто не напоминало об этом кошмаре. Это я устроила, и никто не знает, какой ценой, Михаила в американскую фирму в конце перестройки. И потом настояла на том, чтобы уехать насовсем, благо, муж тоже был отнюдь не патриотом. Он вообще был никаким, травкой был, ботаном по-нынешнему. Куда ветер, туда и он. И в этом смысле мне было с ним легко. Чуть-чуть возбудить в нем тщеславие, чуть-чуть поддразнить самолюбие, и готово. Я за эти годы так привыкла играть им, играть на нем, как на флейте, что он и не замечает. Делает все, как я хочу.

Мужчины вообще очень легки в управлении, следует только не забываться, не расслабляться, всегда менять, чередовать тактику, потому что они очень чутки к внешней стороне дела. Пуще всего они ценят неожиданность и, как они это называют, непредсказуемость. Я и привыкла кормить мужа «непредсказуемостью». Он очень хорошо ее заглатывает.

Когда он стал зарабатывать (с моей, разумеется, помощью, хотя до сих пор об этом и не подозревает), стала внушать ему, что он – один из первых, кто покажет другим пример, что можно и нужно жить по-иному, полагаться только на самого себя, идти вперед. А не уподобляться русским мужчинам, которые до тридцати лет не вылезают из-под душных материнских юбок, а как вылезут, так сразу же – юрк под юбки жен. Я говорила ему это исподволь, как бы советуясь, как бы сомневаясь, так, чтобы он сам начал меня в этом убеждать. И он с радостью подхватывал, и убеждал, убеждал с пеной у рта, и сгоряча (я специально давала ему эту возможность) даже орал на меня, что я мещанка и ничего не понимаю в жизни.

Потом, спустя год примерно, я стала исподволь подкидывать ему примеры того, что в этой стране никогда ничего хорошего не будет, что народ такой, страна такая, что я начала бояться за жизнь своих детей. Короче, начала готовить его к отъезду. Он с радостью клюнул и эту наживку. Теперь он на каждом углу кричал о «воровской, гнусной, никчемной и пошлой стране», в которой угораздило родиться. С его, дескать, умом и талантом. А когда его спрашивали, отчего же он никак не уедет, он простодушно отвечал, что, дескать, Люся все не может решиться. А куда же он без Люси и детей…

Алексей, правда, больше никак не проявлял своих задатков прирожденного убийцы. Я же настолько свыклась со своей ролью, что почти перестала думать о нем. Делала все необходимое автоматически, так что со стороны сходила за вполне заботливую и все понимающую мамашу. Я похорошела, стала выглядеть почти так же, как до замужества. Благо и окружение у меня теперь было под стать: студенты. Они меня обожали и все поголовно были в меня влюблены. Я кокетничала не стесняясь, но делала это умно, тонко. Никто, решительно никто не догадывался, с кем я кручу очередной роман.