От межколониальных конфликтов к битве империй: англо-французское соперничество в Северной Америке в XVII-начале XVIII в. - Юрий Акимов

С точки зрения своих соотечественников Фробишер имел полное право поступать таким образом, так как он являлся представителем Компании Катая, получившей королевскую хартию 17 марта 1577 г., и был облечен полномочиями «Великого Адмирала всех морей и вод, стран, земель и островов как Катая, так и других стран и мест, которые он откроет». Сама Компания получила «навечно» право «совершать плавания <…> во все моря, воды, острова, земли, страны etc., отплывая от Англии на север, запад или юг <…> и находить любые моря, воды, острова, земли, области, страны, провинции и другие места, которые до этого времени <…> были неизвестны».[276]

Вслед за Фробишером в 1578 г. королевский патент, предоставлявший его обладателю весьма широкие полномочия в сфере колонизации, получил сэр Хэмфри Гилберт, а в 1584 г. практически аналогичный документ был выдан сэру Уолтеру Рэли. В феврале 1585 г. право основать колонию было предоставлено брату сэра Хэмфри — Адриану Гилберту. Все эти документы увидели свет в тот период, когда Англия и Испания еще не находились в состоянии войны и поддерживали дипломатические отношения.

В соответствии с предоставленными им правами и полномочиями Гилберт и представители Рэли в ходе своих экспедиций проводили церемонии «официального» вступления во владение определенными территориями. В первом случае церемония состоялась в августе 1583 г. в бухте Сент-Джонс на Ньюфаундленде, во втором — летом 1584 г. — на печально знаменитом острове Роаноке.

Реакция испанцев на действия Фробишера, Гилберта и Рэли была достаточно вялой. Мадрид стремился главным образом к сбору информации о направлениях английской экспансии, будучи во всех случаях больше всего озабочен тем, чтобы конкуренты не обосновались в непосредственной близости от важнейших центров его владений. Неудивительно, что из всех английских колониальных предприятий конца 70-х — первой половины 80-х годов XVI в. наибольшее беспокойство Филиппа II и его министров вызвали попытки создания поселения на Роаноке, предпринятые Рэли в 1585-1586 и в 1587 гг. В Мадриде было решено отправить туда карательную экспедицию. Намечавшаяся на 1588 г. операция против английских поселенцев не была осуществлена только потому, что предназначенные для нее войска и корабли были включены в состав Армады.[277] Как отметил видный британский специалист по истории эпохи открытий Д.Б. Куин, «только благодаря серии роковых случайностей они [испанцы. — Ю. А.] не стерли с лица земли колонию на Роаноке и не основали сами сильное поселение в Чесапикском заливе».[278]

По сравнению с ситуацией, имевшей место в Англии, колониальная активность французского правительства в 70-80-е годы XVI в. была существенно ниже (что, безусловно, в первую очередь было связано с теми внутренними проблемами, с которыми в это время столкнулась Франция). В Париже не делали никаких резких заявлений в адрес испанцев, но в то же время не собирались отказываться от притязаний на земли, открытые Веррацано и Картье. Подтверждением этого могут служить «Полномочия», предоставленные Генрихом III бретонскому дворянину маркизу де Ля Рошу 3 января 1578 г. Согласно этому документу маркиз назначался «губернатором, наместником и вице-королем так называемых Новых Земель (es-dites Terres-Neufves) и других стран, которые он захватит и завоюет у варваров».[279] Трудно точно сказать, какие именно территории были переданы де Ля Рошу, поскольку слово «Terres-Neufves», в современном французском языке обозначающее Ньюфаундленд, в то время служило названием всего северо-восточного побережья Канады, посещавшегося французами. Однако нам важно отметить, что в любом случае речь шла о землях в Новом Свете (кстати, в 1598 г. де Ля Рош получил еще один патент аналогичного содержания[280]).

На наш взгляд, вышеприведенные официальные и неофициальные заявления, а также хартии и патенты английского и французского правительства свидетельствуют о том, что к 70-80-м годам XVI в. по обе стороны Ла-Манша отношение к испано-португальской монополии на колониальные захваты в целом и в Новом Свете в частности, существенно изменилось. Позиция Мадрида и тем более папские установления уже не рассматривались как непреодолимое препятствие для заморских предприятий, впрочем, пока еще не слишком удачных.

Однако окончательно вопрос о том, быть или не быть английской и французской колониальной экспансии, был разрешен только в конце 80-х — 90-е годы XVI в. Это произошло в Английском канале и на полях сражений во Франции и Нидерландах, где был положен предел гегемонистским и универсалистским устремлениям Филиппа II. В то же время следует учитывать, что, хотя Испании был нанесен весьма чувствительный удар, ее могущество было еще достаточно велико, и отказываться от своих притязаний, в том числе и в колониальной сфере, Мадрид отнюдь не собирался (ситуация не вынуждала его к этому). В силу этих (и ряда других) причин мирные договоры, заключенные между Францией и Испанией (1598) и Англией и Испанией (1603), носили компромиссный характер как в целом, так и применительно к колониальным сюжетам.

Что касается колоний, то в момент подписания Вервенского договора (1598) представители Филиппа II и Генриха IV договорились, что «за линией» сохранятся традиционные правила игры (т.е. будет применяться Доктрина двух сфер), но неофициально испанцы закроют глаза на действия французов в Северной Америке.[281] Более острая дискуссии по колониальным проблемам развернулась при подготовке Лондонского договора между Яковом I и Филиппом III. Английские представители заявили, что готовы признать права испанцев только на те территории, которые находятся в «реальном владении» Мадрида, но категорически против того, чтобы делать это по отношению к «незанятым» землям в Америке.[282] После долгих дебатов было решено, что из договора будут убраны все упоминания об Индиях.[283] Такое положение, видимо, устраивало обе стороны, так как каждая из сторон трактовала это умолчание по-своему. Испанцы считали, что официально Лондон хотя бы на словах признает их притязания и действует только в соответствии с Доктриной двух сфер; англичане, наоборот, не чувствовали себя связанными какими-либо обязательствами.

На рубеже XVI-XVII вв. во Франции, а спустя несколько лет в Англии начался новый мощный всплеск интереса к заморским предприятиям. Именно он и положил начало систематической колонизации Североамериканского континента этими державами. Испания на практике не препятствовала основанию английских и французских поселений, хотя основание Джеймстауна и вызвало протест Мадрида. Совет по делам Индий даже рассматривал вопрос об организации экспедиции для выдворения английских поселенцев, однако в итоге испанцы решили не вмешиваться.[284] В то же время официальный Лондон и Париж все более открыто заявляли о своем неприятии базирующихся на «александрийско-тордесильясских» установках притязаний Мадрида на весь Новый Свет. Так, в 1613 г. Мария Медичи в письме к Якову I прямо заявила, что Франция не признает королей Испании «королями и сеньорами Индий и Америки» (этот факт был сразу же отмечен послом Филиппа III в Лондоне).[285]

Таким образом к началу XVII в. Северная Америка (по крайней мере к северу от Флориды) окончательно превратилась в регион, фактически открытый для экспансии других европейских держав.

К началу XVII в. Мадрид de facto признал за другими европейскими державами право на колониальную экспансию и владение колониями в незанятой испанцами части Нового Света. Папский раздел Земного шара утратил свое значение, став достоянием истории. В своем знаменитом трактате «О праве войны и мира», впервые опубликованном в 1625 г., Г. Гроций подверг резкой критике тот порядок, при котором «церкви принадлежали права, простиравшиеся на народы неведомой до тех пор части света». Ссылаясь на свидетельства Евангелия, слова апостола Павла и Иоанна Златоуста, Гроций доказывал, что церкви не может принадлежать светская власть (в том числе и над язычниками).[286]

В то же время к началу 1600-х годов англичане и французы осознали, что применяемая в своих крайних формах («никакого мира за линией») Доктрина двух сфер порождает определенный правовой вакуум, препятствующий нормальному развитию морской торговли и колоний.[287] Золотой век «безудержного, всеобщего и ежедневного» (по словам Хэклуйта) пиратства подошел к концу,[288] уступив место более организованной экспансии. Однако добившись от пиренейцев пропуска к «колониальному пирогу», англичане и французы унаследовали от них традицию подходить с разной меркой к событиям, происходящим в Европе и за ее пределами. Выработанная в ходе борьбы с притязаниями испанцев и португальцев на колониальную монополию, Доктрина двух сфер продолжала применяться (хотя и не повсеместно, и не в чистом виде) и после крушения этих притязаний еще в течение достаточно долгого времени.