Джироламо Кардано. Гений времени и места - Рафаил Самойлович Гутер

3. Доказано, что Брандония умерла не от яда, а от лихорадки. Но разве столь уж был бы виноват несчастный, постоянно оскорбляемый юноша, если бы он и отравил ее? Известны случаи, когда суд оправдывал мужа, заколовшего неверную жену. А ведь эта распутница сама хвасталась своей неверностью!

4. Точно не установлено, что именно приказал Джамбаттиста слуге. Может быть, тот неверно его понял. Если подсудимый решил отравить жену, зачем было ему самому есть торт?

5. Но, допустим, подозреваемый действительно замыслил убийство. Можно ли его оправдать в этом случае? Да, можно. Ему необходимо было избавиться от унизительного положения, в которое поставила его жена, в противном случае он потерял бы право быть членом коллегии, был бы изгнан из общества и в конце концов погиб бы от руки одного из любовников Брандонии.

Исчерпав все доводы, Кардано пытался разжалобить членов суда, среди которых было немало его пациентов: «Разве не худшее из наказаний терзать отца казнью сына, а не казнить его самого? Если вы убьете меня, погибнет один человек, уже готовый умереть и не могущий принести плода; умерщвляя сына, вы отрезаете вместе с ним всякую надежду на продолжение рода. Представьте себе, что у ваших ног молит вас здесь род человеческий за сына того, кому вы все обязаны, за юношу, одержимого гневом, терзаемого столькими несчастьями, пораженного величайшим позором, обманутого в браке с женщиной, не принесшей ему приданого, с женщиной испорченной и бесстыдной, с которой он сочетался против воли и без ведома отца!»

Он умолял не посылать сына на эшафот или на галеры, а наказать изгнанием из города. Может быть, члены суда и сочувствовали Кардано, но вынести мягкий приговор человеку, давшему яд матери десятидневного ребенка, они не решились. Суд, правда, оставил несчастному отцу последнюю надежду: приговор будет смягчен, если Джироламо выплатит Еванжелисте денежную компенсацию. Но Еванжелиста, введенный в заблуждение хвастовством своего легкомысленного зятя, запросил такую сумму, какую Кардано никак не мог выплатить. Поэтому 13 апреля Джамбаттиста взошел на эшафот и распрощался с жизнью.

Естественно, этому трагическому событию не мог не сопутствовать «знак» свыше: «Перед смертью сына на своей правой руке у основания безымянного пальца я обнаружил кроваво-красное пятно в виде меча, которое подымалось вверх к кончику пальца, все больше краснея, в течение 53 дней. Сын был казнен отсечением головы, а знак стал бледнеть и через три дня исчез».

Смерть сына потрясла старого доктора, он был близок к состоянию невменяемости. Ему казалось, что весь мир смотрит на него, отца казненного преступника, с отвращением и негодованием. Что он только не делал, чтобы забыться! Как безумный, носился целыми днями на коне по полям, а ночи напролет играл в шахматы со своим учеником Эрколе Висконти; пытался заглушить душевные страдания физической болью и голодом: «…я бил себя самого розгами по ногам, кусал себе жестоко левое предплечье и постился; очень облегчали меня слезы в тех случаях, когда мне удавалось плакать, чего я, однако, часто не мог достигнуть». По примеру стоиков Кардано искал помощи в «оружии рассудка»: «…ничего нового не произошло, только изменилось и ушло вперед время; разве возможно, чтобы оно не переставало мне благоприятствовать при его вечном течении? Но у тебя выхвачено несколько лет жизни! А что значит эта часть времени в сравнении с вечностью? Наконец, если мне остается прожить лишь немного лет, тут нет большой потери, а если я могу рассчитывать на более долгую жизнь, то, может быть, наступят такие обстоятельства, которые облегчат мою скорбь, и я за нее заслужу вечную славу?»

Милан (Старинная гравюра)

Но все было напрасно. И тогда несчастный отец обратился с мольбой к Богу: «Чтоб он сжалился надо мной, ибо от постоянной бессонницы мне предстояло либо умереть, либо сойти с ума, либо, по крайней мере, отказаться от своей профессорской должности. Поэтому я просил Бога, чтобы он послал мне смерть, ибо это все равно общий жребий всех живых, после чего я немедленно лег на кровать… Сон тотчас же обуял меня». Во сне некий «голос из мрака» повелел Кардано взять в рот изумруд, который он носил на шее: «Пока будешь держать его там, ты не будешь вспоминать о сыне». Проснувшись, Джироламо выполнил приказание: «и тут произошло то, что выходит за пределы всякого вероятия: я немедленно позабыл все, что связано было с воспоминаниями о сыне. и впоследствии почти в течение полутора лет я не вспоминал о нем, прибегая к этому средству. С другой стороны, когда мне приходилось вкушать пищу или читать лекцию, так как нельзя было в этих случаях пользоваться благодетельным действием изумруда, я делался жертвой страшных терзаний, доводивших меня до предсмертного пота».

Исповедь Кардано о необычайном якобы избавлении от душевных мук относится к числу тех немногих его рассказов о чудесах вообще, в которых, собственно, ничего чудесного нет: в данном случае перед нами превосходный пример эффективного самовнушения. Сомнительно звучит в рассказе лишь утверждение о том, что Кардано вспоминал о сыне, «вкушая пищу или читая лекции». Книги, написанные им после казни Джамбаттисты, говорят об обратном: в большинстве своем это морально-этические сочинения, и в каждом из них слышны скорбь и стенания отца, оплакивающего сына. В одну из книг он поместил элегию на смерть Джамбаттисты и музыкальное сопровождение к ней, которое написал его друг, композитор Гуидо. Другую – «Об извлечении пользы из несчастий» – Миланец дополнил главой «О горе», где поведал печальную историю своего сына. Несчастной судьбе отца, потерявшего сына, невинно убиенного, посвящен обширный диалог «Тетим, или О состоянии человека». Морально-философские проблемы поднимаются в трактате «Теоностон», состоящем из книг: «О спокойствии», «О продолжении жизни», «О бессмертии души», «О созерцании», «О жизни души после смерти и о ее блаженстве». Лишь одно медицинское сочинение вышло из-под пера Кардано в это время – «Комментарии к «Анатомии» Мондино де Луцци».

Эти книги Джироламо писал в 1560–1562 годах – то в Милане, то в Павии. В Павийском университете он не появлялся, но сохранял место профессора, читая лекции на дому. Это, видимо, вызывало неудовольствие у некоторых его коллег и членов сената, и Джироламо, дабы не вызывать пересудов и интриг, решил уехать из города. Он обратился за помощью к высоким покровителям – кардиналам Джованни Мороне, Карло Борромео и Франческо Альчиато. Последний, племянник известного юриста и друга Кардано, был в то время секретарем папы Пия IV. Борромео тоже жил