Расплата - Максим Геннадьевич Щербаков

глядя на старика светлыми чистыми глазами, заверил его, что наша камера ничего не излучает и прилетело к старцу похоже за былые грехи (в прошлой жизни был хозяин дома полковником милиции). Объяснил капитан, что били, сукины дети, по технике в лесопосадке и зацепили дом старика. А то, что попали именно в пристройку с камерой, так это чудо. Удивительное чудо. По лицу старика было видно, что ему не до шуток, но спорить он не стал и благоразумно скрылся в разбитом доме. Капитан поднял камеру, покрутил в руках, вздохнул почему-то невесело и закурил.

Дело в том, что пару недель тому назад штаб армии потребовал камеру для наблюдения за противником. В обмен на разрешение старика установить камеру на крыше его дома ему провели кабель от штабного генератора. Скромных ее возможностей хватало только на то, чтобы фиксировать попадания украинской артиллерии по деревне, но даже в этом ее качестве про камеру забыли сразу, как только мы наладили ее в доме старика и настроили удаленный просмотр для офицеров штаба. Вспоминали про нее тогда, когда в штаб приезжали высокие гости. Тогда генералы с гостями усаживались за чаем перед ноутбуком и нетерпеливо ждали начала обстрела. Несколько дней завет между стариком и штабом исполнялся честно, а потом началась какая-то чепуха. Камера стала выключаться, сбивались ее настройки и нашему посту приходилось по нескольку раз в день пробираться к дому старика, лезть на крышу, включать камеру и заново ее настраивать. Когда же снаряд разметал полдома, но пощадил камеру, в капитане что-то лопнуло — он раздавил камеру ботинком, повернулся к Дамдину и, дернув щекой, сказал, словно подбирая слова для рапорта:

— Прямое попадание. Ремонту не подлежит. Фотоотчет мне и комбригу. Живо.

Мы вздохнули с облегчение, а из разбитого окна второго этажа старик-полковник закатил глаза к небу.

Капитан вернулся в штаб доложить, что камера вышла из строя, а мы с Дамдином побежали к разбитой технике в надежде поживиться чем-нибудь с разбитого тайфуна для нашей машины. Бронестекла были испорчены, а шарить по кабине было опасно — место пристрелянное, к тому же из-за поворота показался тягач. Едва отошли от тайфуна, как низко-низко над головой со скрежетом засвистел снаряд, мы нырнули в придорожную канаву, накрыли головы, а в голове прозвучало, «Господи, спаси». Мгновенье тишины и за дорогой бухнул облегчающий гул разрыва. Отряхнулись, запрыгнули в нашу машину. Уже на ходу запрыгнули капитан с начальником разведки. Мы выскочили на тропинку перед тягачем, перегородившем дорогу. Ждать на этом месте было опасно. Тогда мы развернулись в сторону украинских позиций и, не сбавляя скорости на поворотах, трясясь и прыгая на ухабах, выскочили из села мимо златоглавой церкви с сахарно-белыми боками, которая служила теперь делам совершенно мирским — она была замечательным и главным ориентиром для арткорректировщиков обеих сторон. На базу вернулись затемно и около девяти я наскоро собрался (рюкзак мой был собран с утра, а бронежилет и каску я взял в кабину), я заметил, что все ждут на улице у машины. Я вышел на воздух и только сейчас заметил, как сильно похолодало за эти несколько дней. В темноте было шумно и торжественно. Впереди, в бронежилете (на нашем направлении ожидался прорыв — нужно быть готовым вывозить наши передовые посты) стоял капитан, Николка и Василий (Василий учил меня минно-взрывному делу). Я подошел к машине и капитан первым пожелал мне поскорее добраться до дома, потом кивнул на зарницу от градов и с дьявольской улыбкой спросил:

— Точно уезжаешь? Жалеть не будешь?

Мы обнялись. Капитан распорядился, чтобы броневик отвез меня до Ростова. Я пробовал спорить, понимая, что машина сейчас нужнее здесь, но капитан настаивал и я согласился. Все были крайне взволнованы, желали благополучного возвращения, благодарили за то, что разделил с ними невзгоды и опасности. Искренность их простых чувств растрогала. Я благодарил всех за помощь, доверие и дружбу. Напоследок мы переобнимались, а с теми, с кем я сдружился особенно крепко, обменялись телефонами. Капитан не стал дожидаться, когда мы отъедем. Он развернулся и ушел в темноту, прямой и строгий. Я подумал, что возможно мы никогда больше не увидимся, а еще о том, сколько я узнал от него и вместе с ним за этот месяц и как все изменилось. В десятом часу Дамдин, Василий и я выехали в сторону границы. Около одиннадцати мы прибыли на базу в Н. Ребята сдали оружие и бронежилеты, мы заправили броневик и двинулись на переход. Без четверти полночь дорога закончилась. Мы уперлись носом в знакомый шлагбаум. Вокруг нас темнело поле. Черные контуры бронетехники вырисовывались на густо фиолетовом фоне неба. Над ними по-осеннему ярко мерцали холодные звезды. Мы потушили фары, из темноты показались три силуэта и сообщили, что пропуск на нашу машину не прибыл. Ночью мы вернулись на базу.

11 СЕНТЯБРЯ

У ворот базы часовой внимательно осмотрел нас, поднял шлагбаум и впустил машину. Мы с Дамдином оставили водителя и отправились в столовую выпить чаю перед сном.

— С-стой! — сказал пьяный голос.

Мы остановились. Сзади из темноты появился часовой, который только что пропустил нашу машину. Нас обдал тяжелый запах перегоревшего спирта. На груди часового висел автомат.

— Кто такие? — строго спросил часовой и остановился метрах в трех от нас.

— Ты что, братишка, — начал Дамдин с улыбкой, — ты же только что нас впустил.

— Пароль, — строго сказал часовой и сделал шаг назад.

— Что это значит? — спросил я строго, рассчитывая тоном начальствующим прекратить неуместную дурь часового.

— Пароль, — угрожающе повторил часовой.

— Какой п-паро… — начал Дамдин, раздражаясь.

— Семь, — бухнул я.

Лязгнул затвор. Часовой взял на изготовку.

— «Ха-рошень-кое дело», — подумал я, втягивая голову в плечи, — «Свой же, сволочь, пристрелит».

— «Таких „своих“…» — подумал Дамдин и начал объяснить часовому, что мы из… бригады, что только что заехали на территорию части, что пропустил нас собственной персоной этот часовой и еще, что он, Дамдин, этого болвана, за то, что тот пьян и навел оружие на старшего по званию… Часовой слушал молча, смотрел на Дамдина кровавыми бычьими глазами и вдруг молвил:

— Предположим…

Повисла пауза. Предполагалось, что часовой что-то добавит, но он ничего не добавил. Дамдин налился кровью. Я побледнел. Часовой молчал и смотрел на нас враждебными мутноватыми глазами и вороненым дулом автомата. Тогда я предложил всем пройти к зампотылу, чтобы разрешить это недоразумение. Мы с Дамдином прошли в офицерский барак, а часовой остался у входа. Вышел зампотыл, несколькими ласковыми словами усмирил часового, а нам объяснил, что рядом с городом действует вражеская