Расплата - Максим Геннадьевич Щербаков

в императорской армии. Что-то стало поступать на средства неравнодушных граждан, что-то возможно получится купить в других странах. Но как же так получилось и кто за это ответит?

Вместо сосредоточения возможно больших сил на участках, на которых последуют решающие удары, генералы распылили и без того ограниченные силы по всей линии фронта. Это прописная истина по Клаузевицу, но нашим генералам он не указ, понятное дело. А когда фронт все-таки не выдержал и нам пришлось отступить, то отступление из-под Киева окрестили «перегруппировкой» и «жестом доброй воли». Ни перегруппировки, ни жеста доброй воли, разумеется, не было. Была чудовищная ложь.

В августе у народа случилось видение — кто-то, как две капли воды похожий на главнокомандующего и еще один, отдаленно напоминавший министра обороны, стояли в зыбком тумане Горячих Ключей и ядовито улыбались. А перед ними ровными плотными колоннами словно на Бородинском поле выстроилась бронетехника с артиллерией. Любо дорого смотреть. Держа строй, ринулась «в атаку» бронетехника. По открытому полю, без поддержки пехоты. Точно так, как в первые месяцы кампании, отчего мы несли тяжелые потери. Небо зарыдало. Вертолеты выпустили неуправляемые ракеты, бомбардировочная авиация сбросила бомбы (разумеется, тоже — неуправляемые). Учения закончились победоносно, а в головах поселилось смятение.

— Да как же это?

На фронте в это время происходила форменная чертовщина. На передовой отчаянно не хватало людей. Не хватало тех пятидесяти тысяч, которые стройными манипулами маршировали на условного противника в Горячих Ключах и опрокидывали и сокрушали его на радость венценосной публике. Оттого в пехоту стали брать всех подряд: брали связистов, водителей, брали даже заключенных. Но и их не хватало, чтобы заполнить сотни километров линии фронта. Прибавьте сюда дрянную связь, недостаток разведанных и мутную кашу в генеральских головах.

Появились отказники. Здесь были пройдохи и прощелыги, которые в мирное время подписали контракт в расчете на военную ипотеку и раннюю пенсию, а оказавшись под минометным обстрелом, служить раздумали. Но были и обычные труженики войны. Эти просто устали. Устали бессменно, с первых дней кампании, штурмовать, окапываться, снова штурмовать. Устали от глупости и бардака. Приезжали генералы. Угрожали, избивали перед безмолвным строем. Приходили замполиты. Увещевали, лгали о триста тридцать второй, по-отечески советовали одуматься. Пятисотые молча слушали. Тот, кто выходил из строя, возвращался на передовую и больше не возвращался. Остальные, раз и навсегда изверившись в генеральских и замполитских посылах, угрюмо отгораживались от них колючей проволокой и терпеливо ждали конца, а в душе у них вскипала обида и стали проскальзывать искры темного необъяснимого гнева.

Наступили мартовские иды. Протекли жиденькие антивоенные протесты, сменились жестокой военной цензурой. Наступили Иды, но не закончились. Случилась трагическая гибель «Москвы». К августу хороших новостей и вовсе не стало. Плохие обсуждать стало не принято. Опасно стало. Жили тревожным ожиданием. В середине августа закипело на харьковском направлении. Ждали объяснений от генерал лейтенанта с рыхлым гражданским лицом. Лицо взяло мхатовскую паузу и держало и держало, пока в Балаклее и Изюме не взвились желто-блакитные прапоры. Все еще ждали объяснений от генерал-лейтенанта. Елизавета вторая ждала. Тянула как могла. Не дождалась.

Тогда власть бросилась тасовать генералов, отправлять проштрафившихся в почетные ссылки. На их места приходили другие, но обстановка на фронте не улучшалась. Дело в том, что мутная пена последних десятилетий выносила на поверхность не способных и решительных, а серых и преданных. Глупо было ждать от них самостоятельных действий. Апофеозом этого водевиля стала отставка генерала Б. со звонкой фамилией, который отвечал в министерстве обороны за тыловое обеспечение войск. По стране прокатился слух о недостаче полутора миллионов комплектов зимней формы и главного каптенармуса без лишнего шума перевели в управление генеральных инспекторов министерства обороны.

— Да как же так?

— Они своих не бросают.

И выглядело это как смачный плевок в лица, обращенные к власти в трепетном ожидании справедливого наказания.

В сентябре наше министерство обороны осмелилось нанести ракетные удары по мостам и электростанциям противника. Правда по какой-то непонятной причине в список целей снова не попали их украинские коллеги из ВСУ и генштаба, не попала Рада и администрация президента.

— Не все сразу. Чего вы хотели?

— Помилуйте, восьмой месяц уже.

Долгие годы огромная военная машина, которую в мирное время только смазывают и проворачивают вхолостую по частям, так и не заработала внастоящую. Да и как было ей заработать, если ратную подготовку подменили фотоотчеты, а министр обороны с генеральным штабом давно потеряли связь с реальностью и заразили этим главнокомандующего или сами от него заразились, как знать…

— Да что вы!?

— Именно так.

В Киеве в окружении иностранных советников нам противостоял расхлябанный неврастеник-кокаинист. Кремль ставил ему в заслугу ненависть ко всему русскому. Других достоинств за ним не числилось. Наши журналисты, военные и политики грубо подсмеивались над этим липовым президентом. Но вышло так, что у этого человека личной храбрости оказалось больше, чем у нашего главнокомандующего, который не решился показаться на освобожденных территориях и самое главное — не решился назвать войну войной и в этой войне победить.

С чьей-то подачи в оборот вошел странный непонятный термин «специальная военная операция», придуманный американцами для обхода международного табу на применение вооруженной силы без разрешения совбеза ООН. У нас этот термин пришелся кстати. Ведь совершенно немыслимо предположить, что мы развязали войну против соседнего государства и уж тем более невозможно представить, что мы собираемся забрать чужие территории. Чужой земли мы не хотим ни пяди. У умных людей эта абракадабра породила замечательные мысли. Вообще о том, что происходило в эти месяцы на фронте, ходило столько лживых слухов, что даже действительным фактам переставали верить. Рассказывали о том, что когда мы оставляли одно село в Запорожье местные женщины вышли на улицы и не без горечи и упрека стали говорить нашим солдатам про то, что у СБУ есть списки с фамилиями тех, кто голосовал за Россию, списки этих женщин и их, женщин, ждет расправа. Солдаты молча грузились, минировали технику, которую не успели починить. Тогда женщины перегородили дорогу и потребовали остаться с ними и защитить или вывезти. Солдаты, стараясь не смотреть женщинам в глаза, расчистили проезд и колонна ушла. Никого не взяли. Быль это или небыль сказать трудно. Поди разберись теперь. Чудовищней был слух об очередном «договорняке», как стали называть закулисные договоренности об освобождении националистов, об обмене медведчуков и прочих темных делах, которые проворачивали серые кардиналы с обеих сторон. И вот прошел слух о том, что нас снова собираются предать, что готовится мир на условиях, от которых русский мир содрогнется и мертвые проклянут