Расплата - Максим Геннадьевич Щербаков

часть, а сюда, под Угледар. И непременно без теплой одежды, бронезащиты и медицины. Ничего ему не давать из того, что, со слов его родителя, сволочи такой, у нас в избытке или на фронте не нужно, а на самом деле давно и многократно разворовано. А родителя этого с воспитательной точки зрения оставить в должности. Пускай снабжает или учит нас патриотизму дальше, но с условием, что отпрыск его получит все необходимое последним, после того, как фронт обеспечат броней, турникетами, средствами наблюдения и разведки. Уж наверное он постарался бы для нашей победы. Я почему-то вспомнил Нарышкина на заседании совбеза и подумал некстати «А он возможно не так глуп, этот Нарышкин».

— Мда, — задумчиво отозвался начальник разведки, подумал и добавил, — Здорово бы было.

Этими словами, интонацией, игрой лица начальник разведки показал, что это предел доверительности и с доверительностью этой покончил так же внезапно, как и начал — повернулся к офицеру, который шел в нашу сторону, сплюнул и длинно выругался. Ответить на это нельзя было иначе, как долгим многозначительным вздохом и понимающей улыбкой и я с облегчением удалился.

После обеда поехали за бочками для бани и досками для нар. На базу, где мы брали доски раньше, нас не пустили и досок не дали. Там теперь расквартирована какая-то часть. Погромыхивает ближе и яростней.

Познакомился с двумя связистами отказниками, которых полковник З. разыскал где-то в пехоте под Харьковом и забрал к себе. Молодые мужчины с потухшими взглядами. Рассказали про генерала М., который перед строем в семьдесят человек лупил отказника пистолетной рукояткой по каске. А строй стоял смирно. Никто слова не сказал. В голове не укладывается и думать об этом невыносимо. Днем читал Набокова. Уснул рано. Проснулся за полночь от шума за стеной — там песни, смех и канонада. Завтра снова еду к морпехам.

9 СЕНТЯБРЯ

Неустанно охает артиллерия. За деревьями пролетели наши вертолеты. Наконец из бригады морской пехоты за мной приехала машина. У машины собралось несколько человек, над ними взлохматился голубоватый дымок, а из дымка донесся голос замполита:

— Пилотка у нее невероятно красивая. Топ уровень. Лучше давно не видел, хотя недавно тоже были очень хорошие образцы. Но здесь от пейзажа можно реально стать дураком.

Сегодня я так и не попал к морпехам. Со слов замполита, ни разведки, ни танкистов на месте не было. По всему фронту началась жатва. Так мне объяснили. Я передал замполиту дюжину внешних аккумуляторов для танкистов, которые привез из Ростова и он уехал, а я пошел помогать солдатам грузить паллеты. Вшестером приволокли к воротам разграбленного склада грузовой прицеп, нагрузили паллетами, впряглись и потащили. Сделали два рейса. Навалом города берут!

В подразделении служат несколько ребят из Бурятии. Это первобытные цельные натуры с примитивными неиспорченными напускной диалектичностью представлениями о мужестве, долге и чести. Они выделяются из общей массы простотой восприятия сложных явлений, какой-то особой врожденной смекалкой и совершенно феноменальной личной храбростью. Вообще в односложных представлениях этих людей гораздо больше глубины и честности, чем в неправдоподобных с великой натугой говорящихся словах сытых журналистов и политиков с блудливыми глазами, которые из комфортных столичных студий учат нас любви к родине. Я сдружился с одним из них по имени Дамдин. Дамдин имеет удивительное свойство — при внешней уравновешенности характера (он — типичный сангвиник) в минуты душевного волнения он становится вспыльчивым как гасконец и безразличным к опасности как ардити.

Вечер отметился возвращением капитана и моим прощальным застольем (завтра я возвращаюсь домой). В обед я заказал в кафе четыре килограмма оливье, селедку под шубой, скупил вероятно последних на Украине жареных окорочков (судя по цене, которую запросили за них добрые женщины), хлеба и полведра водки.

— Тарас Михалыч, отдайте! — сказал Николка и побагровел.

Капитан метнул Николке что-то узорчато-красное, улыбнулся смущенно и стал разливать.

— Поймал? Красавчик! Ты их завтра на задание надень, Николя, чтобы укропидоры тебя за своего приняли. Булки еще блакитно-желтым намажь и радужную маечку надень под броник.

Из окон выплескивался на улицу невнятный гул голосов и заливистое ржание. Николка, самый младший из нашей команды, убрал кружевные трусики в карман, покраснел и побледнел. Дело в том, что день рождения Николки пришелся на мой временный отъезд в Ростов за машиной. Николка был славный парень с веселыми разбойничьими глазами и совершенно незаменимый, когда дело касалось сложного оборудования. Воевал Николка третий месяц. И поймите — третий месяц без женского тепла. Вот я и решил подарить Николке именно такого тепла. В ростовском магазине женского белья и купил дамские трусики и попросил продавщицу побрызгать их духами. И еще уговорил ее записать на мой телефон поздравление для Николки с подарком в руках. И только на покаянной исповеди я раскрою, чего это мне стоило. А чтобы впечатление у Николки было совершенно неизгладимым, образ продавщицы в моем рассказе заменила обольстительная нимфоманка, которая якобы согласилась подарить имениннику трусики из своего гардероба. Николка развернул подарок, втянул носом сладострастный аромат и глаза его стали как у вдохновленного разбойника.

К полуночи в комнате стоял непроницаемый туман. В головах туман. Во всей проклятой Украине туман.

— Что-то ни черта у нас не выходит, — молвил капитан, выпил, ни с кем не чокаясь, и закурил.

Мысли беспорядочно метались в голове. Они не были до конца понятны. Я закрыл глаза и попытался привести их в порядок.

Генералы. Генералы. Всем известно, что единоначалие на войне — первое условие успеха. Военные законы, основанные на уроках истории, недаром так подчеркивают значение этой единой воли. У нас с единоначалием с началом войны выходило кругло. Беспризорные группировки вошли в огромную враждебную страну, не имея ни внятного плана операции, ни единого командующего. Уже в августе в воздухе витал запах неминуемой катастрофы. И как было-бы славно ошибиться в этом предвидении, но если оно оправдается, то в катастрофе этой будет виноват не тот бедный стрелочник, которого назначат принять вину, а система, сделавшая из армии и флота игрушку и кормилище развращенной власти.

За полгода кампании штабы не сумели обеспечить фронт необходимыми резервами, техникой, боеприпасами, но умудрились, бездарно растратив боеспособные части, растерять ударную силу. Наши арматы, управляемые снаряды, высокоточные ракеты, ударные беспилотники оказались обманом, красивой легендой, созданной вороватой властью для пронзительных роликов и биатлонов. На участках фронта как в далеком 1915 году наша армия снова испытала снарядный голод. В войсках не хватало средств наблюдения, эффективной связи, беспилотников, касок и бронежилетов, не было ни полевой кухни, ни почты, которые работали еще