BASE 66 - Йефто Дедьер

Внезапно мы как будто попали в шторм. Он словно старался развалить антенну на маленькие кусочки. Я вцепился в лестницу обеими руками. Ветер невообразимо свистел, играя антенной, как детской игрушкой. Я очень хотел, чтобы внизу, где мы станем летать на парашютах и приземляться, погода была более спокойной. Самый сильный ветер, должно быть, был по крайней мере 40 миль в час. К сожалению, нельзя было спросить у Микке, как там на земле, и мы могли только надеяться на лучшее.

Когда минула шестая растяжка, я чуть не кричал от радости. Мы были теперь на высоте 990 футов. Всё. Последние 100 футов состояли только из тонкого стержня-антенны. Хорошо, 990 футов — более чем достаточно. Скотт, Бернар и Герберт присоединились ко мне на маленькой площадке, не больше 10 квадратных футов. Скукожась на ней, мы воспользовались возможностью согреть руки на горячих стёклах фонарей, которые всегда включены, чтобы бросаться в глаза пилотам низколетящих самолетов. Было больно, но всё-таки замечательно, когда кровь снова начала циркулировать через замороженные руки.

Мы приготовились прыгать. Я проверил свое снаряжение. Достаточно ли слабины у стреньги — фала, соединяющего вытяжной парашют и шпильку, запирающую ранец? Хорошо ли затянуты ножные обхваты? Все, казалось, в порядке. Я попросил Герберта проверить шпильку. Пока остальные готовились, я сделал нашу обычную проверку силы и направления ветра: вытащил из кармана рулон туалетной бумаги, отмотал некоторую часть и взял её левой рукой, а правой отпустил оставшийся рулон, недолго продолжая левой рукой держать бумагу. Рулон полетел чуть ли не как стрела из лука и в полминуты пропал из виду. Что ж, ветерок был неслабый, но, по крайней мере, дул в правильном направлении, мне в спину. Я еще раз подумал, каким могло бы быть приземление, если бы на земле он был так же силен.

Бернар опять попросил меня поторопиться. Его лицо было синим, а зубы стучали, как ритм хорошего рок-н-ролла. Все мы понимали серьезность момента.

Левой рукой взяться вот за эту металлическую распорку. Правой держать вытяжной парашют. И вот я готов прыгнуть с 990 футов.

Обычная противная погода Сконе била меня ветром и дождем. Я смотрел с высоты на красивые зеленые поля и узкие гравийные дороги, обычные в этой части страны. Один взгляд на других членов Клуба Идиотов… пошел.

В тот миг, когда друзья остались позади, ко мне пришло невероятное спокойствие. Награда за трудный подъем. Между моими ногами мчалась антенна. Быстрый, испуганный взгляд вниз. Две секунды, три секунды, четыре секунды… кажется, целая минута. Клаудия открылась чётко. Я падал только где-то 265 футов.

Я полетел немного по ветру и только примерно на 50 футах развернулся против. Приземление вышло мягким — к счастью, ветер на земле был не больше 15 миль в час. Подбежал Микке. Похоже, он был удивлен, что я цел и невредим. Прежде, чем он опомнился, я поцеловал его в губы. Это всё адреналин. Микке, разумеется, был совсем не в таком же состоянии и уставился на меня, как будто я сделал что-то ужасное.

Я собрал купол и всмотрелся в маленькую чёрную точку на верху антенны. Герберт. Волнение охватило меня. Ведь фактически я втянул Герберта в это, и теперь надеялся, что ничего плохого с ним не случится.

Герберт падал три секунды, прежде чем его купол открылся. Он сделал это. Я слышал, как он кричал от радости: «Яху-у! Яху-у-у-у!»

Он кружился на парашюте туда-сюда, как будто хотел показать, насколько счастлив, и выполнил хорошее, мягкое приземление в нескольких метрах от меня. Я подошел к нему, и мы упали в обьятия друг друга. Он был так взволнован, что едва мог выговорить: «О, о господи! Никогда не делал ничего подобного. Вот это да!»

Но пока ещё всё не закончилось. Подошла очередь Бернара. Он хорошо отделился и падал три секунды. Когда его купол начал раскрываться, я заметил, что что-то не так. Купол открывался несимметрично и полетел прямо к одной из растяжек, и я задержал дыхание, уверенный, что он столкнется с ней. К счастью, он пролетел на несколько футов ниже и повернул в сторону от антенны, крича от счастья. Удача была на его стороне. Не надо было быть семи пядей во лбу, чтобы понять, почему купол так открылся. Бернар взял на себя большой риск, когда запихивал купол в ранец. Ему очень повезло.

Скотт прыгнул, когда Бернар был еще в воздухе. Он падал больше четырех секунд. Парашют открылся носом прямо к растяжке антенны, точно так же, как у Бернара. Скотт отреагировал немедленно, быстро повернув при помощи задних свободных концов. Бернар, Герберт и я побежали встретить его, и некоторое время мы катались кубарем по зеленой летней траве. В такие моменты дружба объединяла нас с небывалой силой. Мы успешно закончили прыжки с нашего третьего BASE-объекта.

Мы пошли к лесу, где Микке оставил автомобиль, и открыли багажник. Прежде, чем засунуть туда парашют, я достал несколько бутылок пива. К вашему сведению, после прыжка с телевизионной антенны нет ничего лучше, чем пиво. Мы прыгнули в машину, Микке мягко тронулся с места и поехал в Лунд. Мы направлялись в дом моих родителей.

Когда Микке ехал на скорости 60 миль в час, Скотт опустил окно задней двери, где он сидел. Бернар и я понимающе взглянули друг на друга. Скотт собирался проделать один каскадёрский трюк. Он перелез с заднего сиденья на крышу. Микке ничего не замечал и продолжал ехать как ни в чём не бывало, когда внезапно оказался лицом к лицу с уродливым существом с другой стороны ветрового стекла. Скотт лежал на крыше, прижавшись лицом к стеклу, и корчил самые страшные рожи, какие мог. Микке не знал, что делать. Тут я подумал, не запаникует ли он и не ударит ли по тормозам. Ведь Скотт тогда улетит со всего маху вперёд, и от него останется мокрое место. Я протянул руку в окно и потянул его за штаны, давая понять, что хватит, шутки кончились. Скотт в обратном порядке стал перемещаться в машину — сначала ноги, потом тело. Наконец, Бернар и я окончательно втянули его назад. Скотт сердечно рассмеялся и посмотрел на Микке, который не смеялся вообще.

Ночью перед прыжком я звонил моему брату Мики и сказал, что мы приедем, так что знал, что мама и Мики утром будут дома. Я велел ему ничего маме не говорить. Оказывается, папа рассказал ей о моих прыжках с Кохертальбрюкке и башни Монпарнас. Услышав это, я сначала расстроился, но потом понял, что так лучше. Маме теперь будет легче воспринять наши следующие планы — Тролльвегген. Она всегда очень хорошо меня понимала и готова была помочь, но теперь, должно быть, в ее жизни наступил трудный период; оказывается, её сын для собственного удовольствия прыгает со зданий и мостов. Естественно, она, наверное, волновалась, что я рискую провести остаток жизни в инвалидном кресле.

Я показал Микке дорогу к нашему дому. В начале 60-х годов тут росли сахарная свекла и пшеница. Теперь это место занято девятиэтажными жилыми домами. Перед ними — большой красивый парк; с зеленых холмов позади зданий зимой хорошо кататься на лыжах и санках. Я помню, как катался на этих самых санках с самой крутой части холма, пока не влетел прямо в дерево. Мы жили на девятом этаже в том доме, что посередине. Вид из квартиры был такой, что в хорошую погоду можно было разглядеть Копенгаген с другой стороны пролива. На улице ниже находилась школа, в которую я ходил по девятый класс. Она была так близко, что можно было выйти из дома, когда уже звонил звонок, а в класс все равно прийти вовремя.

Мы поднялись на лифте, и я позвонил в дверь. Мама с любопытным взглядом открыла дверь и тут же открыла рот в изумлении, увидев меня. Прежде, чем она смогла что — нибудь сказать, я шагнул вперед и заключил её в объятия. Мы не видели друг друга больше шести месяцев.

— Дорогой мой, вот это сюрприз! Ты бы хоть сказал, что приедешь, я б позавтракать приготовила.

Моя мама не любит торопиться, когда готовит. Несмотря на удивление нашим неожиданным визитом, она с энтузиазмом принялась за дело. На её вопрос, очень ли мы хотим есть, все пятеро ответили «ДА!» После лазания по антенне мы здорово проголодались.

Мики с таким трудом вылез из кровати, как будто был в состоянии комы, и встретил моих друзей. Выглядел он так, будто на ночь выпил бутылку водки: волосы стояли дыбом, а глаза были красными и блестели. Я взял его за руку, отвел в гостиную и вкратце рассказал о наших прыжках с антенны Хэрбю. Он тряхнул головой и пробормотал: «У меня сумасшедший брат».

В кухне мама деловито готовила королевский завтрак. Я не знал, с чего начать, но, подумав, решил сказать прямо.

— Мама, знаешь что? Мы только что прыгнули с антенны Хэрбю. Меньше чем час назад.

Я ожидал бурной реакции, но этого не случилось. Спокойным голосом она сказала:

— Погоди, Йефто, ты хочешь сказать, что прыгнул с той высокой антенны?

Я кивнул. Мама рассмеялась.

— Йефто, сынок. Ты — чокнутый. Но давай не будем больше об этом. Помоги мне с этим подносом, пожалуйста. Завтрак готов.