Одиночество менестреля - Владислав Адольфович Русанов

прана Хорхе, обладая такими достоинствами, как древность и воинская доблесть предков, вконец обнищал. Поэтому шпага у юноши была старинная в ножнах истёртых до такой степени, что попытка определить их первоначальный цвет становилась неразрешимой задачей, седая мода коня вызывала приступы жалости — ведь почтенная старость достойна уважения, а не седла и шпор, а наряд, в котором будущий гвардеец вознамерился явиться ко двору, по всей видимости перешивали из платья погибшего на защите рубежей Трагеры отца. Даже одетый в камзол с чужого плеча Ланс по сравнению с ним выглядел щеголевато, как записной придворный хлыщ. Как и обговорили заранее, аркайлцы сбирались отделиься от отряда и отправиться на восток, чтобы переправиться через полноводный Ун у городка Эр-Марка. Оба стремились на родину, но вовсе не из чувства глубокого патриотизма. Регнар мечтал отыскать Анне, а Ланс горел желанием вновь увидеть смарагдовые очи Реналлы. Хотя бы увидеть, а дальше — будь что будет.

Уже в дороге узнали они новости из Эр-Трагера. Пьюзо Третий альт Ортега отрёкся от короны в пользу своего сына, сославшись на нездоровье, которое не позволяло ему уделять должное внимание управлению государством. Великий князь удалился в загородное имение под присмотр лекарей, призванных отгонять любой недуг от его светлости. Пьюзо Четвёртый по малолетству, конечно же, не мог управлять державой и поэтому регентом назначили архиепископа Жерала альт Кунья. Трагера вовсю готовилась к войне с Браккарским королевством. Главнокомандующим морскими силами назначили адмирала Жильона альт Рамиреза. О вялотекущем конфликте с Кевиналом постарались забыть — всё равно войска на границе стояли в боевой готовности, но флот снаряжали для отражения атаки с моря, с островов.

Лейтенант и оба юных таргерца повеселели. Ланс их понимал — в этом возрасте он и сам грезил сражениями, мечтал совершить какой-нибудь подвиг, прославиться на поле брани. С тех пор прошло много лет. Менестрель участвовал в добром десятке сражений, терпел горечь поражений и испытывал сладость побед, получал раны, некоторые из которых приходилось довольно долго залечивать, а две до сих пор напоминали о себе. Перелом щиколотки в абордажной схватке в проливе Бригасир и укол шпагой в левое плечо в сражении на безымянном броде через речку Инну в северной Унсале. Придёт пора и праны Чиро и Хорхе приобретут достаточно жизненного опыта, чтобы понять: война — не увлекательное приключение, война — тяжёлый труд. Если, конечно, их раньше не убьют те, кто давно относится к сражениям не как к развлечению, а как к ремеслу. Боевой дух и отвага роты важны, но гораздо важнее вовремя пришедший обоз с солониной, а также вода, выпитая на биваке. На любой войне от болотной воды или попив из родника, рядом с которым лежит вторую неделю дохлая лошадь, умирает больше солдат, чем от стали и свинца.

Хорошо, что Ланс об этом знал, уяснив важность здоровой пищи и воды для солдата ещё лет двадцать назад. Плохо, что в последние годы он мало воевал, привык путешествовать в карете, в окружении слуг, останавливаться на постоялых дворах, обедать в харчевнях с приличной кухней. Даже в подземелье Аркайла его кормили вполне пристойно, а воду в бадейке меняли каждый день. У прана Гвена альт Раста не забалуешь — раз положено арестанту, значит дай ему. Браккарцы тоже содержали его как гостя, а не как пленника. Разбаловался, короче… Поэтому и угодил в ловушку, немыслимую для опытного воина и путешественника.

Началось всё довольно невинно.

Осень в Трагере, как, впрочем, и на всём северном материке — пора сбора урожая. Путники проезжали мимо виноградников, где лозу обильно покрывали тяжёлые грозди, мимо яблоневых и грушевых садов, в которых ветви клонились до земли под тяжестью плодов, созревали бархатистая айва, на склонах холмов доспевали арбузы и дыни. Трудно сдержаться, когда тебя окружает столько вкусной еды — только руку протяни. Местные крестьяне, до седьмого пота трудившиеся с уборкой урожая, не жадничали, насыпая за медный грош столько яблок, что не помещалось порой в перемётную суму.

На каждый привал кто-то из слуг или молодых пранов приносил яблоки, груши, виноград… А однажды пран Хорхе, поболтав с загорелым до черноты и высушенным солнцем и ветрами сторожем в долгополой белой рубахе, какие по обкновению носили трагерские крестьяне, и тот приволок десяток дынь. Каждая не меньше двух стоунов весом.

По мнению большинство обитателей северного материка Трагера должна быть прославлена не отличной сталью, не резвыми и понятливыми скакунами, даже не местными черноглазыми красотками — тонкими, как тростник, порывистыми в движениях, как соколицы, ласковыми, как луч солнца, упавший на весеннюю землю. Нет, пуст этим всем гордятся сами трагерцы. А в Аркайле, к примеру, баснословные деньги стоили дыни привезённые от западных соседей. Ходили слухи, что в Унсале их даже не продают на рынке целиком — далеко не у каждого благородного прана хватит серебра, не говоря уже о простом люде. Там трагерские дыни резали на ломти и взвешивали на точных весах.

У себя на родине Ланс не любил дыни. Созревали они поздно, имели травянистый вкус, толстую кожуру, большими не вырастали. Но увидев трагерскую дыню, допустил непростительную слабость. Попросту говоря, он объелся. Да и кто бы не объелся? Путешествовавшие с ним вместе праны, да и слуги их тоже, тоже не сдерживались, но то ли они оказались привычнее, то ли менестрелю, как обычно не повезло, расхворался он один из всего отряда.

Уже к вечеру кишки скрутило в тугой узел, к горлу подкатывала тошнота, кусок не лез в горло. Всю ночь Ланс бодрствовал, стараясь не отдаляться от отхожего места. Утром злой, невыспавшийся, отказался от завтрака. Он надеялся, что голодание благотворно скажется на взбунтовавшемся желудке, но жестоко обманулся. По его вине до полудня отряд не преодолел и двух лиг. Трагерские праны попытались вначале подшучивать над великим менестрелем, вынужденным то и дело выглядывать придорожные кусты, но он зарычал на них, как цепной пёс и даже схватился за шпагу. Признаться по чести, заколоть его на дуэли смог бы сейчас даже поварёнок, привыкший ловко управляться с вертелом — о каком фехтовании может идти речь, когда дрожат колени и кружится голова от слабости? — но новые знакомые не стали проверять его способности. Лейтенант Уно извинился за себя и младших товарищей, после чего любые шуточки прекратились, будто ножом обрезали.

После дневного отдыха Регнар принялся настаивать на встрече с каким-нибудь лекарем. Но, поскольку ехали они по сельской местности, то о выпускнике медицинского факультета унсальского или кевинальского университета даже речи не шло. Кто бы