Найон - Александр Эйпур

мастерскую к деду. Неудобно второй раз тревожить. А зайдём-ка мы отсюда! – Евгений отсчитал три шага, вдоль другой грани. Это же шестьдесят градусов, что может быть проще?

– Ну, где ты? – Хотел добавить: меня не обманешь, я знаю, ты здесь.

Сосредоточился, чуть прикрыл глаза. Холодком повеяло в лицо.

– Может, здесь и не ждут. – Вышел на следующую грань, рукой поводил для пущей уверенности. И пришла на ум фраза водяного: – «Мне моё, чужое вон!» Не навредить иду, помочь, если надо, сам помощи спрошу.

И портал поддался. Снова похожее пространство, с шестью выходами в неизвестность. Окрылённый недавним успехом, Аверьянов обошёл все шесть, прислушиваясь и принюхиваясь. Одна дверь показалась готовой к приёму.

Может, постучаться? Ты предупреждаешь хозяев: я иду! Может, вы по ошибке сварили двух куриц, так я одну готов присвоить…

Мелкий ручей выбегал на главную улицу. Одноэтажный посёлок порадовал запахами. Осень. В садах ветви гнутся от плодов. Мешка вот не прихватил, поищем здесь.

Для начала пустился в разведку. Если по одёжке встречают, то люди здесь были одеты, кто во что придётся. Богатых особо не видно, трудяги. Корзинами носят продукты, никакого целлофана. Стало быть, прогресс не так скоро сюда заглянет.

На него никто не обращал внимания, как и не видят. А вот на перекрёстке маячит некто в тёмно-синей форме: шестиугольная кепка, пуговицы сияют, наперегонки с орденом, если то не знак отличия; широкий кожаный ремень, новые сапоги.

Не-е, чтоб не бегать, лучше заранее уйти из поля зрения, – Евгений подался в переулок, вдоль ручья. По нему вскорости приплыл деревянный кораблик белых парусов, ему вдогонку ребятишки. Так и хотелось взять в руки, оценить технический уровень здешних мастеров; тут всё просто: по качеству моделей можно кое-что понять.

С другой стороны, ребятишки могут обидеться, мало – опознать в нём чужака. Пока их глаза сосредоточены на кораблике, нам проще просочиться незамеченным.

Вдоль ухоженных домов, поглядывая по сторонам, Аверьянов добрался до конца переулка, там решил осмотреться. И тут, прямо на него выходит человек, по всем признакам – такой же путешественник по мирам.

Тот приближался настолько уверенно, что никаких сомнений не оставалось.

– Привет! Смотрю, ты тоже приловчился.

Аверьянов глянул на джинсы свои, потом на джинсы незнакомца.

– Конец двадцатого века?

– Точно! Я тебя сразу приметил, дай, думаю, прослежу. Разговор есть. Звать-то как?

– Евгений. А тебя?

– Василий. Это была проверка. Значит, наш. Ты за каким сюда полез?

Аверьянову нечего скрывать, так и сказал: пожрать чего-нибудь, да и так, хозяйским глазом присмотреться.

– Можешь не искать, я знаю, чем тут можно поживиться. Золото! – Василий вытащил тряпицу, в ней хранил местные деньги. – Здесь скупаю, у нас сдаю.

– Думаешь, милиция не вычислит?

– Тьфу, на тебя! Что опасно – то не спорю, но такую возможность жалко упускать. Здесь затариваемся – у себя сдаём.

– Так я тебе для чего? Вижу, ты и в одиночку неплохо справляешься.

– Справлялся. Меня уже в лицо некоторые знают, а ты новенький. Тебе охотней продадут.

– Ах, вон оно что! Я попадусь – ты сбежишь.

Василий изменился в лице.

– Глупости! Пока здесь не подняли панику, можно нам обоим хорошо подзаработать. Мне одному уже сложнее уговаривать местных. Подозревают, что я с этого имею неплохой процент.

– Так имеешь ведь.

– В советских рублях. Здесь они никому не известны, просто бумажки. Идём, по дороге всё объясню. Тут недалеко.

– Здесь водятся полицейские, – перешёл на шёпот Аверьянов, поглядывая по сторонам.

– Знаю. Поэтому держимся подальше от центра. На окраинах их ни разу не видел.

Шли-шли, задумался Евгений:

– Ты каким способом сюда проникаешь?

– Через окно. Купил дом, хозяева странные. Очень торопились продать, соглашались на все мои претензии к ремонту.

– И что?

– А у них одно окно шкафом закрыто. Стал делать перестановку, отодвинул и офуел! Сперва решил, кино за окном снимают. Кареты, бабы в длинных платьях, парики. А что мне? Пусть снимают. Но когда одно и то же видишь две недели, без передышки, тут поневоле задумаешься: а всё ли так гладко, как кажется?

– И ты полез в окно.

– Вылез, если быть точным. Пошатался рядышком, стал прислушиваться. Ага, на меня обратили внимание. Я же не так одет, как тамошние. Думаю, сейчас меня обнаружит режиссёр и погонит поганой метлой. Смотрю – нет ни режиссёра, ни помощника, военных кто-то прислал: что вы тут делаете, господин хороший? Говорю – так я живу здесь, вон, моё окно.

Они посовещались и попросили вернуться назад, и не мелькать: отдельных дам раздражает мой вид. Я говорю – хорошо, только обратил внимание, что у местных слишком много золотых и серебряных украшений. Извини, трубки курят, отделанные серебром. Перстни и кольца – точно всё натуральное. Я только раз спросил – какой год нынче. Мне никто не ответил, демонстративно отвернулись и покинули меня в непонятках. Как будто я больной.

– Так и есть. Приняли за сумасшедшего. – Аверьянов успевал за Василием, тот вёл в конкретное место, где, видимо, уже провёл переговоры о продаже драгоценностей. Сам про себя решил так: если это наше прошлое, то как могут оставаться понятными очевидные вещи? Тот же язык. Ведь он меняется, какие-то слова выпадают, какие-то, наоборот, пускают корни. И здешние приняли язык нашего современника, наверное, ничему не удивились.

Тогда появляется версия. Мир меняется, и язык меняется во всех мирах сразу, чтобы мы лучше понимали друг друга, случись встреча представителей разных потоков.

Версия версией, но как оно на самом деле?

Улица всё никак не заканчивалась, виляла в стороны, ныряла и ползла на гору. Новый знакомый посвящал в хитрости ремесла, на котором уже немного заработал.

– А давай я тебе про свой опыт с золотом расскажу? – Аверьянов заметил свободную скамейку, среди клумбы с цветами. – Давай присядем. Мыли мы золотишко, вышел на ребят, наши интересы сильно совпадали. Как намыли – разбежались по углам, сам думай, на кого выйти. Намыть оказалось легче, чем сбыть. Вот так и пошёл кругами, из десятка выбрал я одного ювелира, день солнечный подобрал. Он подмигивает – мол, я понимаю, всё сделаем; показывай. Я ему вручаю кусочек, он взвесил, кислотой проверил и говорит – проба редкая, больше тысячи всё равно дать не смогу. А