Выборы в истории Российского государства в IX – начале XIX века - Ирина Минникес

С другой стороны, множество фактов свидетельствует об обратном.

Во-первых, владыка, по-видимому, обычно на вече не присутствовал. Его выход к вечникам – скорее исключение, чем правило, и каждый случай летописец особо отмечает. Например, в 1342 г. «послаша Онцифор и Матфей владыку на вече…».[421] Правда, речь здесь идет о кризисной ситуации. Столь же напряженная обстановка сложилась и в 1418 г., когда в Новгороде начались усобицы, и архиепископ повел священников усмирять вечников: «…владыка Семеон… повели предстоящим собрати сбор свои… и повели взятии крест Господен и пречистыя Богородица образ, и поиде на мост, и по нем последующее священници и причет церковный».[422]

Во-вторых, очень важным представляется непонятное умолчание документов о присутствии на вече священнослужителей помимо владыки: в договорах с князьями перечислены посадники, тысяцкие, бояре, купцы, житьи и черные люди и даже «дети», но не священнослужители. Вряд ли они входили в одну из перечисленных групп.

Косвенным образом возможность участия священников в вече опровергается сходом киевлян у Туровой божницы. Сомнительно, что в группу киевских жителей, явившихся верхом и с оружием, входили представители духовенства.

Наконец, если исходить из того, что «князя выбирало городское ополчение»,[423] то непричисление к рати означало одновременно и исключение из состава веча. Например, в 1148 г. новгородцы пообещали идти воевать большой ратью, включая дьяков, которым «гуменце… прострижено, а не поставлен будет, и теи пойдет».[424] Следовательно, поставленные дьяки освобождались от службы.

Некоторые документальные данные невозможно оценить однозначно. Так, Псковская Судная грамота, как сказано в тексте, принята «по благословению отец свои попов всех 5 съборов, и священноиноков, и диаконов, и священников и всего Божиа священьства всем Псковом на вечи…».[425] Но этот факт свидетельствует не столько о праве голоса священнослужителей, сколько о церковном одобрении важнейшего акта. Этот вывод подтверждается самой формулировкой вступления: оно немного разделяет священнослужителей и население – священники благословили грамоту, а принял ее весь Псков на вече.

Особый вопрос – состав веча, избиравшего главу духовной власти. Иногда в описании состава городского схода помимо иных участников фигурировали и священнослужители: «много гадав посадник и тысячки и все Новьгород, и игумены и попове»,[426] «новогородци же совещавшеся со князем своим Мстиславом и со всем священным причтом».[427]

Указание на участие священнослужителей в решении вопросов, связанных с главой новгородского духовенства, можно толковать по-разному.

Во-первых, оно может означать разный состав веча для выборов светских и духовных лиц. По мнению В. Н. Вернадского, владыка «избирался на особом вече с участием новгородского духовенства».[428] Этот вариант представляется маловероятным в силу самого характера вечевых собраний. Трудно представить, что на одних собраниях участие священников приветствуется, а на других – нет.

Во-вторых, возможно и иное объяснение данного факта, базирующееся на предположении о постоянном праве участия священников в вече. Учитывая, что в русском государстве лица, обладающие духовной властью, были в почете, трудно отказать им в праве выражения мнения в вече. В этом случае особое упоминание об участии «священного причта» связано, скорее, с желанием летописца придать избранию архиепископа не только светский, но и духовный характер, подчеркнув особо активную роль священнослужителей.

Вопрос об участии духовенства в выборах светских лиц нуждается в тщательном и детальном исследовании, поскольку в настоящее время вопрос о роли представителей церкви в вечевых собраниях практически совсем не изучен.

3.2.2. Возрастные, половые и семейно-имущественные условия участия в вече

Ограничение круга участников веча по половому признаку было наиболее очевидным и бесспорным критерием. Под горожанами, участвовавшими в вече, всегда имеют в виду мужчин. «Каждый свободный житель Новгорода мог участвовать в вече, за исключением женщин», – отмечает О. В. Мартышин.[429] В целом это согласуется с характером законодательства того периода. Женщина до замужества находилась под опекой отца, затем – мужа или взрослого сына.

С другой стороны, вдова до совершеннолетия детей «делалась главой семейства и, в этом значении признанная обществом, пользовалась многими правами как… непосредственный член общины».[430] Т. К. Кириллова указывает, что женщины в этот период «проявляли себя на политическом, дипломатическом и культурном поприщах».[431] Правда, автор ограничивается примерами активности женщин привилегированного сословия. Ту же группу выделяет Н. Л. Пушкарева, но, как отмечено ею, «для большинства же древнерусских женщин доступ к официальной политической деятельности был, разумеется, закрыт».[432] Действительно, трудно представить, что женщины участвовали, например, в вече 1185 г., которое «деяли» смольняне, «вои»«, или в киевском вече у Туровой божницы, куда вечники явились вооруженными.

Следует отметить, что и летописец, и законодатель постоянно пользуются термином «мужи»: «… сдумавъше мужи Галичкыи…»,[433] «…во всем повинны творя Мужи Новогородцы…».[434]

Наличие противоречивых данных о возможном участии женщин в вечевых собраниях не позволяет однозначно решить этот вопрос. Если не участие, то, по крайней мере, присутствие женщин на вече вполне вероятно, особенно в тех случаях, когда женщина была фактически главой семьи.

Не менее важную роль в общественной жизни играли и ограничения возрастного характера. Участники общественно-политических мероприятий, безусловно, взрослые люди. Однако содержание самого понятия «взрослый» нуждается в уточнении.

Большинство авторов вкладывают в понятие «взрослые жители» не только возрастные, но и семейно-имущественные характеристики. «Взрослые» – это, как правило, домохозяева, главы семейств, т. е. лица, не состоящие под отеческой властью. Участие в выборах для многих исследователей также обусловлено не только и не столько достижением определенного возраста, сколько отделением от отцовского хозяйства. М. С. Грушевский, один из немногих, предположил, что «…решающий голос на вече принадлежал главам семейств; собиралось же на вече все свободное население «от мала и до велика».[435] Но подавляющее большинство авторов настаивает на полном исключении «детей» из круга участников веча. «В вечевом собрании имеют, однако, право участвовать лишь полноправные граждане, т. е. мужи свободные, совершеннолетние и не подчиненные семейной власти», – считал М. Ф. Владимирский-Буданов.[436] «В городской семье была чрезвычайно велика роль ее главы. В древности он участвовал в городском вече», – отмечает М. С. Рабинович.[437] Аналогичную позицию занимают В. Дьячан, М. К. Любавский, С. Ф. Платонов, С. Рождественский и др.: «на веча собирались только отцы семейств», «главы семейств»; «домохозяева», «домовладыки, отцы семейств»; «всякий новгородец, выйдя из-под отеческой власти, имел право присутствовать на вече и подавать свой голос»; «не могли участвовать в вече дети, хотя и взрослые, но не выделенные из семьи»,[438] и.т. д.

Одно из обоснований позиции – летописный рассказ об обещании вечников в 1147 г. пойти за князем Изяславом в поход «и с детьми».[439] М. Ф. Владимирский-Буданов истолковал данную фразу однозначно: «…киевское вече отказывается вести войну против Юрия Долгорукого так: "не можем на Владимирове племя руки поднять, а на Ольговичей пойдем и с детьми" (Ипат. лет.); следовательно, «дети», хотя и способные носить оружие, не участвуют в вече».[440] Опираясь на этот факт и на обещание, данное дрючанами Всеволоду «и с детьми бити за тя», аналогичный вывод сделали В. И. Сергеевич и М. А. Дьяконов: «Отцы, следовательно, решают за детей, которые тем самым устраняются от участия в народных собраниях»;[441] «на вечах за детей решают вопросы их отцы».[442]

Думается, что безусловно лишать «детей» права на участие в вече нельзя.

Во-первых, приведенный летописный рассказ можно истолковать несколько иначе. Повторное обращение Изяслава увенчалось успехом – на этот раз киевляне были готовы биться за своего князя: «идем по тобе и с детми, акоже хощещи».[443] Однако сделать вывод о том, что отцы решили за детей в данном случае мешает важное обстоятельство: на вече, как указано в летописи, «Кияном же всим съшедшемся от мала до велика».[444] Фраза «от мала до велика» явно указывает на возрастной, а не на социально-имущественный статус. Такой же смысл, по всей видимости, заложил летописец и в описание круга людей, решавших в 1175 г. сакраментальный вопрос – «по кого хотим послать в князьях?» – поскольку тогда «Ростовцы, и Суждалци, и Переяславци, и вся дружина, от мала и до велика…съехашася к Володимерю».[445] Тот же показатель – «от мала до велика» – использован при описании состава новгородского ополчения, задействованного в конфликте с князем Ярославом Ярославичем в 1270 г.: «выидоша новгородци в ороужии от мала и до велика»,[446] выборов владыки Ивана в Новгороде в 1388 г.: «…и народ все от мала и до велика течааху на Хутино, и пояша его, и възведоша и честно на сени в владычне дворе»[447] и т. д.