Сирийский рубеж 3 (СИ) - Дорин Михаил

— Спасибо, Семён Семёнович. Обмыли уже, — улыбнулся я.

— Хорошо ты по наградам пошёл. Так и продолжай! Скоро наше поколение будет уходить. А вам командовать.

Чай был готов и мы с Плотниковым перешли к основному вопросу.

— Итак, Саня. В детский дом тебе нужно сходить. Нам с обкома партии позвонили. Они собираются присвоить этому заведению… какой он там номер… — полез в документы Семён Семёнович.

— Детский дом номер 1.

— А, ну да! Тебе ли не знать. Так вот, хотят присвоить этому детскому дому имя старшего лейтенанта Петра Казакова. Его супруга работала там воспитателем. Так что решено таким образом почтить его память.

Казаков… Тот самый Петруха, которого я тащил через горный хребет и границу с Пакистаном. Дотащить удалось, и нас выручили спецназовцы. Но Петя умер в госпитале. Посмертно его наградили орденом Ленина.

Весьма достойная память о молодом офицере, когда его именем будет назван детский дом. Возможно, его пример будет ребят вдохновлять. Хотя… я сам из детдома и знаю, что там больше всего вдохновляет незакрытая дверь, через которую можно свалить на свободу за забор.

— Замечательное решение. Мне нужно быть на митинге по случаю этого события? — спросил я.

— Не совсем. Имя-то уже присвоили, а нам предписано взять шефство над этим детским домом. Вот тебя на разведку и посылаем.

— Хотите чтобы я выяснил масштабы помощи, верно?

Семён Семёнович кивнул и отпил чай из чашки.

— Этот детский дом очень проблемный. Там сменился директор, многие воспитатели тоже были заменены. Здание старое, а заявок почему-то на ремонт нет. Ты свой там, так что тебе могут довериться.

— Конечно. Только не нужно никого предупреждать. Появлюсь внезапно, — ответил я.

— Почему бы и нет, — ответил Плотников.

С пустыми руками в гости никто не ходит. По информации от Плотникова, в нашем подшефном заведении обучается 100 человек. Поэтому пришлось обойти несколько магазинов, чтобы закупить сладостей детишкам.

Через несколько дней я поехал в тот самый детский дом, который теперь носит имя моего погибшего товарища. Выйдя из такси с большими авоськами кульков с конфетами, я осмотрел территорию этого заведения.

Само здание было двухэтажным, выстроенное буквой «П». Рядом пристройка, похожая на мастерскую. По правую сторону что-то вроде спортивной площадки с перекладинами и рукоходом. Также небольшая котельная, из трубы которой валил чёрный дым и пахло гарью.

Целостность забора была никакой. Игровая площадка во дворе оставляла неприятное впечатление. Самые целые были две беседки с покорёженными крышами. Несколько качелей слегка покачивались, издавая противный скрежет. Но главное действо происходило за территорией.

— Давай. Теперь ты. Набирай.

В телефонной будке у забора сгрудились двое пацанят не старше 9 лет. Пальто на каждом потрёпанное, штаны застиранные, а шапка у каждого сдвинута на макушку.

— Алло! Алло! Мама? Извините-простите, — кричал в трубку паренёк.

— Да дай мне теперь. Не туда попал… шухер!

Увидев меня, двое ребят быстро убежали, шлёпая в огромных резиновых сапогах по лужам. Пальто на каждом из них было явно на два размера больше. Как они еще не попадали, не понятно.

Телефонная трубка раскачивалась и из неё были слышны голоса. Войдя в будку, я приложил трубку к уху, но там уже был сплошной мат.

— Ещё раз сюда позвонишь… — кричал кто-то на другом конце провода.

Что этот мужик сделает, я так и не дослушал, повесив трубку.

С каждым шагом во дворе детского дома, ко мне возвращалась память Саши Клюковикна. Вот он бегает среди качелей и дёргает какую-то девчонку за косички. Следующее воспоминание касается побега за территорию детского дома, когда забор ещё был целый.

Забор, судя по воспоминаниям, Саша преодолел. Но на обратном пути получил палкой от сторожа. Сейчас не видно ни забора, ни сторожа.

— Товарищ майор, вы чьих будете? — услышал я голос справа.

В моём направлении шёл старик, опирающийся на палку. Лицо грязное, а телогрейка вся чёрная. Дед будто бы из угольной шахты вылез.

— Здравствуйте… Гвидон Матвеевич, — вспомнил я имя этого старика.

Это был тот самый сторож. По совместительству ещё и кочегар, если верить воспоминаниям Клюковкина. А в руках у Матвеевича та самая палка, которой по спине и голове получил мой предшественник.

— Ба! Санёк! Приехал, али мимо проходил⁈ Уже майор! — подошёл ко мне Матвеевич.

Дед сначала хотел протянуть руку, но постеснялся. Она у него была в саже.

— Давай хоть руку пожму, Матвеич, — протянул я свою ладонь.

Старик улыбнулся и пожал мне крепко руку.

— Что нового, Матвеич? — спросил я.

— Да ничего. Как видишь, всё у нас старое. Директор и воспитатели есть новые. Ох и досталось им хозяйство от прошлых. Даже вон Казакова не выдержала и уехала. Теперь только память о муже осталась. Толку никакого от этого названия.

Пока мы медленно шли ко входу, Гвидон Матвеевич многое мне рассказывал. Продуктов в детском доме не хватает, одежды детям тоже. Да и с углём чего-то плохо.

— В стране угля нет?

— Есть, да до нас не доходит. Его ж привези, разгрузи, в кочегарку занеси. Я ж пока ж всё сделаю, народ растаскивает.

Видно, что на этот детский дом постепенно начали забивать. Давно проверок не было, и это плохо. Если не заботиться о своих детях, у страны может не быть будущего.

Мы прошли через большие двери и оказались в небольшом фойе. Внутри было не менее печально, чем снаружи.

Стены периодически подкрашивались, но ситуацию это не спасало. На потолках осыпалась побелка, пошли трещены. Паркет был не таким натёртым и не столь целым.

На батареях сушились много пар сапог. В дальнем углу было слышно, как по тарелкам бьют ложками. До меня доносился приятный запах горохового супа и картошки. Как раз было время обеда.

— Матвеич, мне бы гостинцы куда-нибудь положить, — вытянул я перед собой авоськи.

— Да мне давай. Я сейчас отнесу на кухню. А там уже и деткам распределят.

Я отдал сладости деду Гвидону, а сам прошёл чуть вперёд. На входе целая экспозиция, посвящённая Петрухе. В небольшом шкафу за стеклом его фотография, информация о нём и личные предметы. Узнал я его наручные часы, которые были на нём во время его последнего полёта. Были и другие интересные вещи.

— Ты его знал, верно? — спросил Матвеич, который безуспешно оттряхивал себя от пыли.

— Да. Однополчане мы с ним, — ответил я.

— Жаль парня. Это кстати дети сами сделали стенд.

— Молодцы. Петруха был бы рад, — ответил я.

— А ты? Тебе не нравится? — показал мне Матвеевич на другой шкаф.

За прозрачным стеклом была экспозиция, посвящённая мне. Большая фотография, вырезки из газет, фото с выпуска в училище. Даже откуда-то взяли лётный шлем и наградной лист моего первого ордена Красного Знамени.

А ещё фотографии из Сирии и Афганистана. Наверняка, ребята с моего полка поделились материалом. Есть фотографии из… Соколовки. Это уже интересно, откуда они тут могли взяться.

По коридору послышались громкие шаги. Я повернул голову и увидел, как в мою сторону быстро шла женщина. Она нервно поправляла причёску, осматривая коридор. Как будто проверяла его чистоту.

— Саша Клюковкин! Ну наконец-то ты к нам пришёл, — радостно меня встретила женщина и обняла.

Что уж сказать, на душе сразу стало тепло, вспоминая кто эта тётя. Зинаида Александровна, наша воспитательница. В моём прошлом мы их звали сокращённо «воспами». Но именно эту женщину между собой Клюковкин и его товарищи звали Зинсан.

Из воспоминаний моего предшественника можно сделать вывод, что это женщина — чудесный человек. Она старалась дать хоть какое-то понятие детям о материнской ласке.

— Как вырос! Как возмужал! Почему так долго к нам не заходил?

— Погряз в работе. Времени совсем не было.

— Ну ты в своём репертуаре. Хочешь пройтись? С детьми пообщаться?

— Да. Я ж для этого сюда пришёл.

Оставив шинель и фуражку в комнате воспитателей, мы пошли с Зинсан по коридорам детского дома.