Клетка бесприютности - Саша Мельцер

Инесса Валерьевна и сама взглянула на мониторчики, но быстро вернулась к операции. Я думал, она вызовет опытного анестезиолога, но она молчала, не отдавая приказа, наверняка под маской сжав губы в тонкую полоску, как любила это делать. Я ввел нужное лекарство в венный катетер. Падение давления остановилось.

– Где-то кровит. Молодец, Игорек, – голос Инессы Валерьевны звучал далеко. – Следи дальше.

Они искали источник кровотечения, пока давление колебалось, а я следил. Оно опять падало. Лоб взмок, и медсестра марлей и пинцетом промокнула прохладные капли. В операционной было душно, в одноразовом стерильном халате – жарковато, все силы уходили на созерцание мониторчиков. Пациент спал с упавшим до сорока пульсом, но организм боролся с помощью лекарства. Я работал два года и еще ни разу не терял пациентов, а теперь боялся, что на почти первой самостоятельной больной умрет.

– Шьем, – наконец, скомандовала Инесса Валерьевна, и я облегченно выдохнул. Больше никаких манипуляций. Просто зашить. – И в реанимацию.

Она вышла первой, ассистент – следом, а я остался стоять. Санитары выкатили из операционной каталку с пациентом, безвольным и бледным, лежавшим на жестком металле.

– Игорек, нормально? – спросила операционная медсестра, потянув меня за рукав к выходу. – Ты чего? Не умер же.

– А если б умер? – я стянул с головы шапочку, плюхнувшись на жесткую металлическую лавку. – А если б…

– Все прошло хорошо, успокойся, – она потрепала меня по влажным волосам. – Ты делал все правильно. Иди, водички выпей. Вторые сутки уже тут таскаешься.

Покорно встав, будто нажали кнопку и заставили идти, я стянул перчатки и одноразовый халат, умыл лицо прохладной водой и, шаркая, вышел в коридор. В глаза, слипавшиеся от сухости, надо было залить визина, голодный желудок надрывался урчанием. Больничные коридоры показались чужими, на миг поплыли, и я пошатнулся, вовремя пойманный кем-то проходящим. Меня посадили на лавочку, в руку всучили бутылку прохладной воды.

– Парень, нормально? Врача позвать?

Я не мог сфокусироваться на лице, но голос был незнакомым. Наверняка кто-то из соседнего отделения или из технического персонала. Меня потрясли за плечи, и я все-таки постарался прийти в чувство, поймать ускользающую реальность за хвост, как уплывающего карася в деревне.

– Нормально, не надо, – я отмахнулся и сделал несколько глотков. – Спасибо, мне лучше. Дежурство уже заканчивается, сейчас поеду домой.

Я добрался до ординаторской и прилег, закрыл глаза, ощущая тяжелую пульсацию под веками, и провалился в морок. Даже не в дрему, не в сон, а в вязкий неприятный морок, я чувствовал стекающий по вискам пот, все тело бил озноб, пришлось завернуться в старенький плед и покрепче сцепить зубы. Дверь приоткрылась с характерным скрипом, но я не слышал, кто зашел внутрь. Только потом, когда сквозь ватную глухую пелену до меня добрался мелодичный голос, я узнал Наташу.

– Игорь Саныч, там к тебе пришли, – она легко потрясла меня за плечо. – Ты чего такой мокрый? Плохо?

– Устал, – с трудом признался я. – Вторые сутки на ногах. Чуть пациента не потерял…

Наташа погладила меня по плечу, и даже через ткань ощущалось, какой ее ладошка была теплой, почти горячей. Сев, я вытянул ноги, размял шею и опять прикоснулся к тянущему лимфоузлу, зная, что трогать и нажимать при воспалении нельзя.

– Ох, какие глазища красные, – Наташа приподняла мое лицо за подбородок, от ее рук пахло хлоркой и бактерицидным средством. – Капли дать?

– Не помогают уже, – я дернул головой в сторону, и Наташа понятливо убрала пальцы. – Кто ждет-то?

– Блондинка какая-то.

Из ее рта «блондинка» вылетело до того пренебрежительно, что я даже растерялся, о ком она говорила. Наташа поморщилась, и я, если б не знал ее, подумал, что она ревновала. Сквозняк из хлипкой форточки пробирался под кожу и мясо, царапая холодом кости. Я скорее машинально, чем от надобности, размял руки и ноги, покрутил головой.

– Спасибо, это моя девушка пришла. Ее Лу зовут, – на всякий случай зачем-то сказал я. Наверное, чтобы внезапно уколовшая мысль про Наташину ревность больше не посещала, и ее возможные намерения потухли в самом зачатке. Как росток помидора, который резко прекратили поливать.

Коридоры уже не плыли. Инесса Валерьевна остановила меня за локоть, с осторожностью и еле уловимой заботой попросила поехать домой. Она вызвала другого анестезиолога со словами, что я им еще нужен живым и здоровым. От ее «нужен» сердце затопилось приятным теплом.

Лу сидела в холле недалеко от регистратуры и сжимала пакет, лежавший на коленях. На соседнем металлическом сиденье, которое пустовало, стояла двойная подставка для кофе.

– Американо, – она протянула мне один из стаканчиков. – Господи, какой ты уставший.

Поднявшись, Лу переложила пакет на то же сиденье и крепко обняла меня. Растерявшись от напора, чувствуя прожигавшие спину взгляды работников приемного покоя, я обнял ее в ответ. Ее лоб, к которому я прикоснулся губами, был теплым и сухим, приятным на ощупь. Запах ее духов – тех же самых, как и при нашем знакомстве, – перебил вонь медикаментов.

– Ты зачем сюда тащилась?

– Привезла обед, – Лу кивнула на контейнеры и погладила меня по щеке. Клонило в сон, и я еле стоял.

– Меня уже сейчас отпустят.

– Поешь, а потом поедешь. Бледный вон какой… Колючий, – она поцеловала меня в щеку, покрытую жесткой двухдневной щетиной, и вздохнула. – Игореш, я знаю, что не время, но давай подумаем о частной клинике? Их немного, но папа… Может решить этот вопрос. Даже без опыта. Всему научишься.

Напрягшись, я так сжал стаканчик, что кофе пролился через отверстие в крышке. Но, благо, был недостаточно горячим, чтобы обжечь пальцы. Лу отступила.

– Неудачное время. Ты же знаешь, что я не хочу. Меня здесь все устраивает.

Я повторял это раз двадцатый, причем всегда одними и теми же фразами, слово в слово. Они с набившей оскомину заученностью срывались с кончика языка, а Лукерья не хотела их слышать, прогибая свою, удобную ей линию. Мне наверняка ее позиция была бы тоже удобной, но пользоваться положением ее отца не хотелось. «Я сам хочу», – и все, больше аргументов не находил.

– Подумай, пожалуйста, еще раз… Там и платят больше…

– Конечно, а потом твой отец будет припоминать каждый раз, из какого дерьма он меня вытащил? – я раздраженно отхлебнул американо. – Лу, хватит. Мне нравится здесь. С июля возьмут на ставку. Будет полегче.

Она не