Клятва - Кимберли Дертинг

А за ним другой, и ещё один, и вскоре все стали вставать со своих мест в дань уважения, повторяя слова Клятвы.

Присоединяясь к остальным, я поднялась вместе с Анжелиной, отказываясь отпустить или хотя бы разбудить её.

Моё дыхание-это моя клятва поклоняться моей королеве больше всех остальных.

Моё дыхание-это моя клятва подчиняться законам моей страны.

Моё дыхание-это моя клятва чтить моих властителей.

Моё дыхание-это моя клятва способствовать развитию моего класса.

Моё дыхание-это моя клятва докладывать обо всех, кто может навредить моей королеве и стране.

Клянусь, как дышу.

Этой ночью слова приобрели большее значение, чем прежде.

Я не была уверена, страх или патриотизм являлся тому причиной, но в этот момент я по-настоящему клялась своей королеве.

Умоляя её о защите, которую лишь она могла предоставить.

Понемногу, все разместились поудобнее, разговоры стали затухать. Тяжело навалилась ночь.

Обхватив руками Анжелину, ощущая рядом тепло Арона, я, наконец, сдалась усталости.

И сон стал не только единственным выбором, но и необходимостью.

Громкие ликующие голоса прокатились эхом по подземелью.

Эти крики разбудили меня. Разминая плечи, я пыталась избавиться от боли в затекших плечах и шее.

Анжелина уже проснулась и сидела, притворяясь, что шепчет секреты на ухо Кексику.

Я коснулась её ноги.

— Все в порядке? -

Она кивнула.

Снаружи было светло, поэтому рассмотреть происходящее вокруг было гораздо легче.

Я посмотрела на Арона, все еще находившегося рядом.

— Кто-то приходил сюда? -

Он кивнул. Осмотревшись по сторонам, я увидела, что практически все, включая семью Арона, уже ушли.

Я улыбнулась Анжелине, все еще игравшей с игрушечным кроликом.

— Так что же произошло? — спросила я у него.

— Из-за чего сработали сирены? -

- Армия Королевы Елены прорвала оборону нескольких городов поменьше нашего на востоке.

Сирены были мерой предосторожности, на случай, если её силы подойдут слишком близко. -

Это были хорошие новости. Они означали, что Капитолий все еще оставался в безопасности.

И, что еще более важно, это не было ложной тревогой, сирены были включены намеренно.

На них можно положиться.

А самое главное, отец скоро придет за нами.

— Тебе не совсем обязательно оставаться, Арон.

Нужно было уйти домой вместе с родными. -

Арон поморщился, как будто я несла чепуху.

Качая головой, он сказал:

- Я бы не ушел без тебя, Чарли.

Ты же знаешь. -

Я действительно знала об этом, его слова были лишними.

Ухмыльнувшись, я пожала плечами.

— Забавно.

А вот я бы бросила тебя не задумываясь. -

Но Арон не купился.

— Врунья.

Ты никогда бы так не поступила. -

А потом отец нашел нас. Он сгреб меня и Анжелину в объятия, грозясь никогда больше не отпускать.

Даже Арону перепало обниманий, хотел он того или нет.

Отец целовал нас, поочередно шепча благодарности и извинения мне на ухо.

Анжелина просияла, когда он подбросил её в воздух, подхватив у самой земли прежде, чем она успела упасть.

Это было все равно что наблюдать за гризли, играющим с перышком.

Мы были в безопасности, и только это имело значение.

Пока что.

7

То, что на город не напали, совсем не означало, что все пошло по-прежнему.

Во всяком случае, не сразу же.

Был введен комендантский час.

Он не начинался очень рано и не был слишком строгим. Это просто была еще одна демонстрация королевской власти.

Очередное заявление, что на правление королевы не повлияли повстанцы и их союзники.

Теперь каждый вечер из громкоговорителя раздавались три одинаковых сигнала.

Они означали, что все должны убраться с улиц.

Нам было сказано, что это лишь временная предосторожность.

Нам просто предстояло привыкнуть к очередному нововведению. Также как и ко многим другим, появивщимся за последние дни, недели, месяцы.

Акклиматизация была главным критерием выживания.

Я пыталась расспросить родителей, почему они не пошли с нами в ту ночь.

Почему отправили одних на улицы во время угрозы военных действий.

Мой отец оставался абсолютно невозмутимым в ходе моих отчаянных попыток узнать правду. Он говорил, что я преувеличиваю, постоянно напоминая, что на самом деле нам ничего не угрожало, что все было под контролем.

Но в ту ночь он не мог знать об этом.

Моя мама просто меняла тему разговора, и, в конце концов, я сдалась.

И все-таки, с ревом сирен в ту ночь в городе проснулась какая-то активность.

Внешне все было по-прежнему, но в течение следующих нескольких дней в воздухе что-то ощущалось. Какое-то зловещее предчувствие, пробуждавшее наши страхи и заставлявшее беспокоиться.

Это коснулось и меня, поглотив мысли и управляя моими действиями.

Теперь я обдумывала каждый свой шаг, просчитывала риски, как реальные, так, порой, и надуманные.

Но подобная бдительность не могла просуществовать долго. Потихоньку она стала уменьшаться, уступая место привычному поведению.

Вскоре я обнаружила, что думаю о вещах, куда менее страшных, чем угроза войны, менее беспокойных, чем быть разбуженной сиренами, разрывающими тишину ночи, и более… личных.

Хотя и не менее волнующих.

Макс.

Я не была уверена, по какой причине он вновь оказался в моей голове, но, вне всякого сомнения, он засел там довольно основательно.

Отвлекая меня.

Я поймала себя на мысли, что думаю о нем в моменты, когда совсем не должна, гадая, где он сейчас и чем занимается.

С того утра в ресторане, когда почти потребовала оставить меня в покое, я больше не видела его. Но сотни раз подряд прокручивала эту встречу в голове, обдумывала его слова, поведение.

Восстанавливала в памяти звук его голоса снова и снова. Это воспоминание было самым приятным моментом.

Я всегда любила прислушиваться к звучанию голосов.

Слова передавали смысл, а голос — эмоции.

Но я отчетливо помнила не только его голос.

Он был красивым. И высоким. А еще гордым. И даже в минуты страха меня непреодолимо влекло к нему.

По-видимому, привлекательность не имеет классовых ограничений.

Практически ничего не зная о нем, я понимала, что он не одного со мной класса.

А вернее, я не одного с ним.

Я была убеждена, что его класс был выше моего.

По диалекту невозможно было узнать, какой именно, потому что, хоть в это и сложно поверить, язык, на котором он говорил, никогда прежде я не слышала.