402 метра - Константин Костин

Из организаторов, "третейских судей", присутствовала Лена, которая даст отмашку, и Паша, который зафиксирует победителя. Президент ЛЛАС расставлял в конце дистанции в восемьсот четыре метра измерительное оборудование, позволяющее вычислить победителя в случае, если расеры прибудут к финишу одновременно. Почти одновременно. Приготовления проводились в полной тишине.

— Слышь, — подошел я к поводырю гонщика. — Тебя как звать-то?

— Серега.

— Вот что, Серега… давно это с ним?

— Что? Ах, это… с рождения.

— Ни хрена себе! — изумился я. — А за рулем он давно?

— Без понятия, — пожал плечами шофер. — Сколько его знаю.

— Обалдеть! — прошептал я.

— Это еще что, — усмехнулся Серега. — Как он в боулинг играет! Одни страйки вышибает!

Этот человек все больше и больше удивлял меня. Пора удивить и его.

Половина мили — около двадцати секунд. Никогда еще от столь ничтожно малого промежутка времени в моей жизни не зависело столь многое.

На взлетной полосе, ревя двигателями, стояли два транспортных средства: тюнинг-кар и супербайк. Вперед, на сколько хватало глаз, уходила бетонка, с которой взлетали и на которую садились тяжелые учебно-боевые бомбардировщики. Но еще никогда эта дорога не знала таких скоростей, на которых очень скоро пронесутся автомобиль и мотоцикл.

Евгений, упакованный по всем правилам в комбинезон и обтекаемый шлем, восседал на своем коне слева от меня. Его байк, сориентированный Сергеем строго по полосе, грозно рычал двигателем. Мой РПД, хотя и не столь громкий, переговаривался с собратом о чем-то своем, моторском, не понятном человеку.

Лена, одетая по случаю в самую короткую юбку, самую короткую шубку и самые высокие сапоги на самых высоких каблуках, стояла сбоку от трассы. Учитывая обстоятельства, в отмашке не было необходимости, и девушка сжимала в руках мегафон. Она нетерпеливо переминалась с ноги на ногу, приоткрывая манящую темноту, в которую уходили чулки в крупную сеточку, и ждала своего часа.

— Молчи уж, — небрежно бросил я Изе, сидящим, за неимением других кресел, кроме пилотского, на полу.

Медведь и не думал что-то говорить. В его взгляде, упертом туда, где раньше была торпедо, не было и проблеска мысли. Ему было глубоко наплевать, кто сегодня выиграет. А мне — нет. Двадцать секунд, всего двадцать секунд…

Вот Лена поднесла к уху рацию, Паша сообщал, что все готово, можно начинать. Все! Пан или пропал! Девушка поднесла к губам громкоговоритель.

— Готовы?

Ее голос, многократно усиленный, пронесся эхом над полем. Я поморгал фарами, соперник — тоже. Мосты сожжены.

— Три, два…

Пальцами, побелевшими от напряжения, я вцепился в рукоятку коробки передач. Кулак Евгения повернул рукоятку газа до упора.

— СТАРТ!

Байк, поднявшись на "козла", рисуя задним колесом угольную черту, рванул вперед. Хвост мотоцикла полностью скрывался в клубах дыма. В первые же мгновения двухколесный монстр сделал меня на добрый десяток корпусов!

Педаль, передача, педаль. Моя крошка, похудевшая почти на тонну, проявила редкую резвость, одним махом преодолев расстояние почти в полсотни метров. Даже сквозь рокот двигателя я слышал, как затрещали от резко возросшей нагрузки крепления кресла.

Педаль, передача, педаль. R1, наконец, приземлился на второе колесо. Евгений максимально прижался к супермото, уменьшая площадь лобового сопротивления. Он отрывался.

Педаль, передача, педаль. Жухлая трава, росшая в щелях бетонных плит, вырванная потоком воздуха с корнями, плотной стеной шла за гонщиками. Спицы заднего литого диска Yamaha, превратившиеся в один сверкающий на солнце круг, постепенно приближались к переднему левому крылу моей крошки. Байк сдавал лидерство.

Педаль, передача, педаль. Видеть меня Евгений, конечно, не мог. Но он прекрасно слышал нарастающий гул Ванкеля. Не доезжая нескольких метров до отметки в четверть мили, байкер утопил кнопку впрыска закиси. Японец превратился в метеор, рассекающий воздух, как раскаленный нож масло. Он отрывался так быстро, что, казалось, мои карты биты. Не то что перегнать, а, даже догнать его казалось невозможным. Но в моем рукаве остался еще один козырь.

Педаль, передача, педаль, кнопка. Старт, финиш, стрела взлетной полосы, супербайк… все это осталось в другой реальности. Стрелки всех приборов мгновенно зашкалило. Что-то невидимое, большое и тяжелое надавило на грудь. К горлу подкатывала тошнота.

R1, израсходовавший свою закись слишком рано, прекратил разгон так резко, словно был привязан резиновым тросом к стартовой черте, растянувшимся до предела, и тянущим теперь мотоцикл обратно.

За двадцать метров до финиша, едва не опрокинув Yamaha порывом ветра, я вырвался вперед. Я его сделал! В Пашиных приборах не возникло необходимости, моя победа не вызывала сомнений.

Не пользуясь тормозами, постепенно снижая скорость, я прокатился на нейтрале около полутора километров. Теперь, когда стрелка спидометра упала до сотни, можно было смело топить педаль.

Соперник, эффектно поставив супермото на переднее колесо, остановился чуть сзади. Спрыгнув с байка, он уверенно зашагал на звук моего двигателя.

— Поздравляю с победой, — улыбнулся он, протягивая руку. — Вы действительно номер один, Александр.

— Нет Евгений, — рассмеялся я, пожимая его ладонь. — Может быть, я и чемпион, но номер один — вы.

— Вот этого не надо, — резко ответил гонщик. — Не надо делать скидок. Здание ваше, владейте. Документы можем оформить прямо сейчас.

Глава третья.

Хотя за строение мы не заплатили ни копейки (сказать, что оно досталось даром, язык не поворачивается), Pagero и коттедж Пчелкина пришлось продать. Расходы на реставрацию и декорации были ошеломительные. Все наши сбережения ушли в клуб. Назвать его решили просто — "Четверть мили". Какого черта? Ведь этот клуб делают расеры, и делают его для тех, кому за "300", значит и название у него должно быть соответствующее.

К лету работы над экстерьером и интерьером были почти завершены. Дизайном занимались Таня с Аллой. Получилось, по-моему, неплохо. Проблем с подбором персонала на первых порах тоже не было. Если с официантками, охраной и даже ди-джеями особых сложностей не возникло, то творческая интеллигенция нас с тезкой просто заколебала. Хотя кастингом занимался перекупленный из "Неона" хореограф Кирилл Мешков, каждая певица и каждая стриптизерша стремилась пройти смотр не на сцене, а в моей или Сашиной постели. Плюнув на это дело, мы с Пчелкиным занялись другими проблемами, редко появляясь в клубе и оставив за рулевого Кирилла.

Наконец, наступил момент, требующий нашего непосредственного участия. До открытия оставалось меньше недели, и Мешков, не желая брать всю ответственность на себя, потребовал, чтобы хозяева клуба утвердили культурную программу.

И вот мы с женами сидели за столиком перед сценой, являясь единственными зрителями представления. Первыми выступали две певички, которых можно было смотреть, отключив звук. За ними высокая, статная, грудастая, жгучая брюнетка исполняла стриптиз. В этом танце все не так просто, от хореографа зависит не меньше, чем от внешности девушки. Танец может быть столь завораживающим, что от внешности будет значить очень и очень немого.

— Подожди, крошка, — остановил я девушку. — Кир, тебе не кажется, что это движение слишком пошлое? — повернулся я к Мешкову.

— Какое? Вот это? — хореограф дал знак стриптизерше, и она тряхнула грудью.

— Нет, перед этим. Покажи еще раз.

Девушка, развернувшись, сделала широкий полукруг попкой.

— Да-да, — закивал я. — Именно это я и имею в виду.

— Ну, не знаю, — пожал плечами Кирилл. — Повтори, пожалуйста.

Стриптизерша снова вильнула задом.

— Ну… — задумался хореограф. — Разве что самую малость.

— А можно на бис? — тезка отвлекся от стакана с пивом.

— Сиди уж, пей, — недовольно буркнула Алла.

Брюнетка, фыркнув, повторила фигуру высшего пилотажа.

— Понимаешь, Кир, — продолжил я. — Мы же не порнуху снимаем. Стриптиз должен быть красивым, обворожительным зрелищем. Стриптиз не должен развращать, он должен показать красоту женского тела, красоту линий, движений без всякой пошлости.

Таня одобрительно кивала, соглашаясь со мной, Пчелкин изучал дно своего стакана, Алла же еще не решила, чью сторону принять.

— Знаешь, Саша, я — творческая личность, — выпалил Мешков. — Не надо на меня давить. Из-за одного движения, которое тебе не нравится, я не собираюсь переписывать весь танец! Не нравится? Можешь лучше? Вперед!

— Так, тихо, а? — повысил я голос. — Я, как хозяин заведения, высказал свои замечания тебе, как наемному работнику.

— Искусство не продается! — воскликнул хореограф.