Путешествие в Московию 1664-1665 - Николаас Витсен

потрогали пальцами и ощупали так, как даже самые осторожные купцы не осматривают товар, тогда все подарки были унесены в одну комнату, ее опечатали посольской печатью и поставили своих караульных, которым под угрозой телесного наказания было приказано не осквернять печати; офицеры всякий раз показывали ее вновь прибывшим часовым. Теперь они рассказывали нам о себе, каждый о своем почетном титуле и положении, о значении своей персоны, желая подчеркнуть тем самым милость царя, направившего к нам столь знатных людей. Когда русский пристав узнал, что у нас сдохла одна лошадь, он сказал, что по милости царя здесь продаются дешевые лошади и что мы можем купить другую. Лакированные ларчики они приняли за стеклянные; сказали, что все вещи из меди должны были быть из золота, а все оловянные — из серебра, включая даже и замки. О фарфоровых чашках сказали: это глина, у нас ценится дешево. Об инкрустированном столе сказали — это дерево.

Наши купцы в тот же день сказали нам, что не подобает и не полагается, чтобы дары показывали приставам; но дело было уже сделано; они были удивлены также и тем, что посол при встрече допустил неправильное титулование Их Высокомогуществ, будто не зная наказа своего правительства. Еще они сказали, что наши подарки проветриваются, чтобы ветер выдул из них воздух чумы, именно поэтому нас так долго не выпускают со двора и строго охраняют.

25 января.

Приставы велели всей свите выйти из комнаты, будто хотели сказать послу нечто секретное. Вопрос их состоял в следующем: не знает ли посол о мирных переговорах между кайзером и турками?[147] Им рассказали кое-что из газет, но на их просьбу дать об этом письменное сообщение ответили отказом. Эти переговоры вел младший пристав, человек простого положения, но, будучи раньше несправедливо наказан кнутом, он затем был повышен в должности; он говорит немного по-латыни.

Большой посольский двор[148], где мы пребывали, совсем запущен, ремонт только начинают. Когда мы спросили русских, по каким причинам нас так долго держат дома до приема царя, нам не назвали никаких иных причин, кроме: "Такова воля царя". Очевидно, это делают отчасти для того, чтобы подчеркнуть его величие, а также чтобы посол, по обычаю их страны, ничего не знал о жизни во дворце; тем самым они окажутся в более выгодном положении.

29 января.

Я обратился к одному крещеному еврею, спросил его об обряде крещения. Он мне признался, что валяет дурака, что христианином стал из-за хлеба насущного. Кто хочет креститься, сказал он, должен жить 6 недель в монастыре, там поп обучает его говорить "Господи, помилуй", "смилуйся надо мною", креститься и бить земные поклоны, что он и проделывал по 300 раз в день перед местной монастырской иконой. Каждое утро или ночью, в часы молитвы, священник будит его со словами: "пора молиться" и учит, чтобы впредь он никогда не входил и не выходил, не перекрестившись и не повторив вышеупомянутых слов. Каждый день он должен стоять перед церковью и отбивать поклоны. Когда проходит срок подготовки, его спрашивают, отказывается ли он от своей прежней ложной веры, и если он говорит "да", то его раздевают догола и три раза окунают до пояса в воду, а священник держит свою руку над его головой, затем накидывают ему крест на шею и надевают чистую рубаху. И так он становится христианином и допускается в церковь. Его крестные отцы тоже присутствуют на крещении и оказывают почет новому христианину. Царь тоже одаривает новокрещенных деньгами, сукном, пищей или зерном, в зависимости от их положения, а в дальнейшем обеспечивает их какой-нибудь должностью.

Русские, держа нас как бы вроде заключенных, все время расспрашивали то одного, то другого, почему мы не надеваем наши лучшие одежды, и тихо добавляли: это было бы приятно царю, если мы поносим их или проветрим. Они все еще боялись чумы, как это было и в отношении подарков. Мы ответили, что все это уже давно сделано, но если нас будут еще долго держать в помещении, то мы должны будем снова запаковать наши одежды, так как они портятся от пыли. Но они серьезно попросили этого не делать, надеясь, что вскоре нам будет оказана милость увидеть ясные очи царя. Им было очень приятно, что мы сами проявили такую заботу о Его Величестве, вывесив проветривать наши одежды. А если посол соскучился, что так долго должен оставаться дома, то они напомнили, что английский посол[149] должен был оставаться дома три недели, прежде чем его приняли.

31 января.

Посол снова просил приема и выяснял причину его задержки. Он [пристав] сказал, что сообщит об этом, как только придет известие сверху [из Кремля][150].

Мы узнали, что наши запасные лошади, особенно лошадь посла, поранили во время въезда многих людей, нескольких — смертельно, пострадали также и лошади многих бояр.

1 февраля.

Приставы с обычным приветствием принесли известие о том, что завтра мы появимся перед царем, и велели приготовить и упаковать подарки. Когда мы радостно заулыбались, что избавляемся от тюрьмы, русский сказал: неудивительно, что мы такие веселые, ибо милость царя большая. Он пожелал нам в добром здравии лицезреть ясные очи царя.

2 февраля.

В назначенный день, в 9 часов, появились приставы, одетые в царские, вышитые золотом парчовые кафтаны, не гнущиеся от жемчужин и драгоценных камней; их высокие черные лисьи шапки вызывали наше удивление. Стрельцы появились с ружьями на боку, по четверо в ряд — 148 человек, чтобы нести дары; все в зеленого цвета одежде. Каждый стрелец нес только по одной вещи, даже и самые маленькие; они шли с подарками друг за другом. Когда настал час приема, шталмейстер царя пришел с санями для посла и белыми лошадьми для свиты. Первая лошадь, на которую я сел, была белоснежная и великолепно украшена вышитым седлом, серебряными уздой и сбруей. Посол хотел, чтобы его карета следовала за свитой, но ему в этом отказали, сославшись, что это не по обычаю страны и царь может быть недоволен.

Примерно в половине двенадцатого, по нашему времени, отправились во дворец с подарками. В нашей свите первым был телохранитель верхом, затем двое трубачей, барабанщик и снова двое трубачей, после них отдельно шел шталмейстер, за ним шли начальные люди и дворяне по двое в ряд, я был последним из них. Секретарь ехал один, держа в вытянутой вверх руке верительную грамоту, завернутую в шелковую ткань. Затем шел царский шталмейстер, за которым следовали