Педология: Утопия и реальность - Арон Залкинд

Однако фрейдовские работы (если откинуть понимание ими первичного генеза явлений), оперируя своеобразным методом детального расчленения психофизиологических явлений, раскрыли перед биологом-практиком и клиницистом совершенно новые главы о динамике человеческого поведения. Лишь с развитием учения о рефлексах многое из «психоаналитического» материала, вызывавшее недоумение и непонимание биологов-практиков было научно расшифровано и экспериментально оправдано.

«Вытеснения», «подсознательное» и павловские процессы «внутреннего торможения», власть «комплекса» над организмом и учение о доминанте Ухтомского, «бегство в болезнь» как результат дезорганизующей «условной сигнализации» и т. д. и т. д. — этого материала из клинико-биологической истории фрейдовских работ нельзя выкинуть, тем более, что они вошли уже как классические в современную психопатологию, педологию и в общую биологическую практику, подтолкнув эти области к ценным практическим открытиям в биологической динамике человека, в проблеме наследственности и т. д., зачастую вопреки стараниям их творцов.

Ценность этих материалов тем более велика, что они появились и приносили большую практическую пользу задолго до расцвета учения о рефлексах, — ценность их не исчерпалась и по сие время, так как учение о рефлексах осторожно и медленно движется путями лабораторных исследований и не дает пока клинике и общей практике тех конкретных указаний, которые вытекают из пользования здоровыми элементами фрейдовской клинико-аналитической методики. Настаиваю — только здоровыми, так как и в биологической практике фрейдистов чрезвычайно много вреднейшей червоточины (см. выше).

Мне кажется, что марксистская равнодействующая (если откинуть недоразумения) сейчас выявляется именно в таком понимании фрейдизма и фрейдовских материалов, вот почему считаю необоснованным «фрейдистский криминал», вменяемый лично мне. Возможно, и отдельные, частично неудачные мои построения повинны в этом недоразумении, но доказательством того, что моя общая позиция в отношении к фрейдизму не сегодня оформилась, является вся моя научно-литературная работа, начиная с доклада в 1911 году «Теории Фрейда в свете клиники» (Московское о-во невропатологов и психиатров — психиатрическая секция) и кончая последними работами 1927/29 г. «Организм и внушение», «Половое воспитание» и др. (см. ниже прилагаемый список).

ВТОРАЯ ЧАСТЬ

ПЕДАГОГИКА, ПЕДОЛОГИЯ, МЕДИЦИНА

Марксистской педологии до последнего времени не существовало. Кроме основных гениальных мыслей, разрозненно брошенных создателями научного социализма, и кроме общих схем, вытекающих из марксистского понимания целей воспитания, иного материала для марксистского педологического строительства мы не имели. Ни теоретического обоснования, ни методики.

Отсюда и недавняя слабость наших позиций в борьбе с воспитателями-спецами, «авторитетно» кивающими в сторону «тугоподвижной психологической закономерности и биологической жестоковыйности» человеческого детеныша. «Ничего-де не поделаешь с такой неупругой массой, какой является человеческая детвора. Не желают и не могут воспринять дети вашей искусственной революционной современности, ибо души и тела их далеки от текущей действительности. Дети автоматически переживают и повторяют в процессе своего роста все наследие своих многочисленных предков, и мешать этой стихийной эволюции, вдавливать в детское сознание еще не оформившуюся новую жизнь — значит насиловать, ломать детскую природу». Так или приблизительно так обосновывали, оперируя «психофизиологическими» фактами, антимарксистские, противореволюционные спецы свою реакционную педагогику.

Марксизму же пока было не до педологии. Центр его внимания сосредоточивался на экономических, политических и общефилософских проблемах.

Бездействием марксизма в области психофизиологии детства объясняется то, что на единой «марксистской» платформе зачастую мирно уживались объединяемые будто бы общим психофизиологическим стержнем глубоко принципиально противоречащие друг другу педагогические течения. Законы психофизиологи едины (как едины законы механики хотя бы), и несходство социологических воззрений здесь ни при чем (так же, как при изучении внутреннего строения любой машины), — вот основной довод за «аполитичность» психофизиологии (т. е. и педологии) как науки.

Довод этот и до сих пор убедительный для некоторых педагогов-«марксистов» принуждает их слепо следовать за догмами и опытом старой психофизиологии без попытки расшифровать их реакционную сущность. Этим и объясняется глубокий застой в марксистски-педагогической мысли Советского Союза — до 1923–24 гг., отсюда и преобладающая декларативность в марксистски-педагогических построениях тех лет. Отсюда чудовищное засилье механистов, идеалистов и пр. в медицине, психологии и педагогике при наших просветительных исканиях того времени.

Между тем психофизиология во много раз глубже и теснее связана с марксизмом, чем это представлялось бы даже самым ярым оптимистам марксистского метода. Все новейшие завоевания физиологии, связанные с учением о рефлексах, и все последние этапы развития психологии, психофизиологии, патологии, исходящие из активистических материалов учения о психоневрозах, представляют собой совершенно непочатый и неисчерпаемый материал для глубочайшей марксистской революции внутри психофизиологии. Помимо и против воли самих авторов этих научных открытий, вряд ли ожидавших такого их применения, марксисты обязаны были заняться и занялись методологическим пересмотром психофизиологии.

При представлениях об организме как о системе «внутренне замкнутых» органов, сообщающихся между собою по неким «внутренне специфическим», физико-химическим, — механическим законам, жизнь организма, конечно, была недоступна, чужда и, пожалуй, даже неинтересна марксисту-методологу. «Изучение практики организма — дело медицины, наше же дело — общесоциальные и общефилософские вопросы, в том числе, в лучшем случае, социальная педагогика и только», — такова типичная отписка. Однако как увидим ниже, и революция во взглядах на организм и революция в самых способах воздействия на организм является не только «очередной» задачей марксистской методологии. Мало того, если марксизм немедленно не займется ею, в руках наших классовых врагов окажется гораздо более опасное оружие, чем религия. Без марксистского прорыва современной психофизиологии коммунистическая педагогика не сдвинется с места и надолго застрянет в непролазном болоте добрых лозунгов, благих пожеланий и громких деклараций.

Биологические данные надо бить биологией же, — и, в частности, учение о рефлексах в руках диалектика дает отточеннейшее оружие против воспитательной косности.

С точки зрения учения о рефлексах все функции, вся деятельность человеческого организма исходит из явлений двух категорий: 1) безусловных рефлексов, 2) условных рефлексов.

Рефлексы унаследованного древнего порядка как биологические навыки целой плеяды предков данного организма называются безусловными и имеют тенденцию без ущербления их развиваться в каждом последующем организме по тому же типу, как они развивались у предшествующих поколений. Рефлексы приобретенные, не унаследованные, явившиеся в результате личного опыта, могущие и эволюционировать и угасать в процессе этого личного опыта, называются условными. Конечно, и безусловные рефлексы в рамках ряда поколений претерпевают постепенные изменения в результате давления меняющихся внешних условий, однако эти изменения совершаются чрезвычайно медленно, незаметно, что оставляет за древними рефлексами «условное» право называться безусловными.

Рефлекс — это ответ организованной группы тканей на то или иное раздражение. Устоявшийся рефлекс — это ответ организма, ставший привычным в результате привычных взаимодействий, создавшихся между организмом и некоей группой раздражений. Чем чаще повторяются эти привычные взаимоотношения, чем меньше новых элементов в них вносится, тем прочнее укрепляется серия рефлексов, им соответствующих, и тем при обильном повторении таких встреч в следующих поколениях больше данных за постепенную фиксацию подобных рефлексов[117] в качестве безусловных, т. е. неотторжимых от организма и стереотипно содержащихся в каждом очередном потомке.

Чем устойчивее среда, в которой живет данный организм, чем реже и незначительнее происходят изменения в данной среде, тем, конечно, прочнее и неподвижнее опыт такого животного, тем полнее исчерпывается его жизнь, — исключительно или почти исключительно, — безусловными рефлексами. Наоборот, чем чаще и резче меняется окружающая среда, тем менее устойчивым делается наследственный опыт организма, тем больше требуется все новых и новых навыков, приспособляющих к новым условиям бытия, тем многочисленные и влиятельнее делаются его условные рефлексы, тем глубже захватывают они все органы, всю деятельность тела.