Роман с пивом - Микко Римминен

— А вы здесь где-то живете поблизости?

Хеннинен на это ответил, мол, я и Маршал — да, живем, а Жира просто вливается. И тут всех как прорвало, каждый хотел что-то сказать, словно внести свой вклад в спасение ситуации, стали выкрикивать какие-то резкие выражения, смысла которых никто толком не понимал, и все же этот бурлящий разговор имел какое-то удивительно будоражащее воздействие, и когда Жира заявил, что он самый влиятельный человек столетия, то Густав тут же сказала, что звучит впечатляюще, после чего Хеннинен, со своей стороны, поспешил добавить, что у кого-то тут, похоже, измеритель впечатлений зашкаливает, и так все это продолжалось до тех пор пока Маршал не сказал, что особо впечатлительным просьба удалиться, и показал на направляющихся к ним двух синеголовых полицейских в униформе, и тогда только все разом примолкли.

Полицейские двигались почему-то очень медленно, несмотря на то что вид у них был решительный, как и подобает представителям власти. Если прищурить глаза, то среди всей этой окружающей зелени они были похожи на синие ягоды. Волосы у них были приглажены, а дубинки, уж точно, длиннее, чем руки.

Они подошли и поздоровались. У них, наверное, в правилах, или где там, написано что нельзя сразу дубасить.

— Здрасте, — сказал Хеннинен.

— Здрасте, — сказал Маршал.

— Здрасте, — сказал Лаура, а за ней и все остальные за исключением Жиры, который сказал «привет» и сам, похоже, испугался.

— Отдыхаем, — сказал второй полицейский. Ему удалось произнести эту фразу точно по форме профподготовки — одновременно и констатируя, и вопрошая.

— Угу, — ответил Маршал, оно как-то выскользнуло изо рта, это тихое «угу», в спешке ничего более членораздельного для доказательства своего существования придумать не удалось.

— Разрешите взглянуть на ваши документы, — сказал полицейский.

Стали доставать документы и протягивать их снизу вверх, из положения сидя, и все это со стороны выглядело, как будто группа безногих фанатов окружила двух звезд, и теперь они неспешно раздают автографы, но полицейские только смотрели документы, не придумав, что еще с ними можно было бы сделать. Они смотрели и смотрели, а потом стали отдавать их обратно, в это время из открытого окна донесся звук ломающегося дерева, и кто-то закричал «чертого вымя», однако полицейские не обратили на это внимания, продолжая с серьезным видом заниматься бюрократией, казалось, что над ними нависло облако невнятного ожидания, словно противопожарное одеяло с инструкцией на иностранном языке, и все время где-то на внутренней стороне коры головного мозга билась сине-красная ниточка предчувствия, что вот еще миг, и они перейдут к главному и начнут расспрашивать про ограбление обувного магазина.

— Ну, книжки-то хорошие читаете или нет? — спросил один из полицейских.

Хеннинен издал еле слышное урчание, которое скорее было похоже на плач или смех, или даже болезненный приступ. Все посмотрели на полицейского. Он выждал шесть секунд, видно, считал это тактически правильным, и усмехнулся. Он был явно не прочь пошутить.

Шутник был немного старше своего напарника, тот, другой, очевидно, и по званию был младший, но тоже получил слово. Он говорил серьезно, сказал, что вынужден забрать алкоголь у несовершеннолетних девушек. Правда, из его речи было непонятно, имеет ли он в виду конкретных девушек или девушек вообще.

Вероятно, первое, потому как они тут же взялись за дело — отобрали у девушек бутылки и вылили их содержимое на землю, потом забрали и пакеты. Хеннинен попытался было сказать, мол, это наши пакеты, но они ответили, мол, в это мы, увы, не верим. Затем пожелали хорошего вечера, попрощались и ушли, гремя бутылками в пакетах. Порыв ветра пробежал по лужайке и закружился в районе полицейских, и некоторое время они действительно были похожи на два самоуверенных черничных йогурта, медленно сползающих по зеленому меху какого-то животного, или нет, скорее на двух дрожащих пасхальных цыплят, пробивающих себе дорогу на генномодифицированной травяной лужайке, или еще на что-то в этом роде.

— Вот тебе и маркетинг, — сказал Жира после некого всеобщего замешательства.

— Себе забрали, — сказала Лаура. — Будет чем в сауне друзей угощать.

— А может, у них склад секретный, они его за год наполняют такими вот вылазками, а потом под Рождество все выпивают.

— Ого, сколько же там тогда добра собирается, если они потом так гуляют, — сказал Маршал.

— Вот, блин, уроды! — сказала Густав, выдергивая перед собой траву целыми пучками.

— Фак, фак, факин шит, — проревел Хеннинен, так как, похоже, дневные заботы становились для него все тяжелее. Он поднялся, пристально посмотрел вслед уходящим полицейским, которые к этому времени уже дошли до своей машины, потом вдруг резко спустил штаны и выставил им свой зад.

Они приняли это как-то тяжело. Поспешили назад, и теперь казалось, что с прошлого раза они стали еще синее, и, возможно, именно это избыточное количество синего заставило Густав и другую девушку ринуться в кусты, что уж там у них на душе было, трудно сказать, но они ринулись в кусты, пошебуршали там и уже через несколько секунд улепетывали вдоль по улице к школе. Хеннинен попытался выпрямиться, это скорее было неким рефлективным движением, но полицейские тут же повалили его на землю, заломили руки за спину и надели наручники, а Маршал, Жира и Лаура так и сидели на лужайке и пытались хоть что-то понять, Жира стал уговаривать, мол, не надо, люди добрые, это же была просто шутка, но полицейские не слушали, а потащили Хеннинена к машине, и через мгновение ни их, ни машины уже не было. Все произошло так быстро, что казалось, ничего вообще не происходило, разве что от Хеннинена осталась на лужайке пустынная вмятина, в которой теперь редкие травинки медленно поднимали головы, освободившись от гнета.

~~~

— Нет, ну зашибись, — проворчал Жира. Он употребил другое выражение, которое подошло для данной экстраординарной ситуации как нельзя лучше, так все вдруг перепуталось и смешалось, ну буквально все кругом, что просто сил больше не было, захотелось крикнуть этому режиссеру или механику, или кто там всем этим заправляет, мол, сбавь обороты, ведь надо же успеть как-то все это обдумать.

— Что же с ним теперь будет? — спросила Лаура. Мимо прошла группа беззаботно треплющихся друг с другом спортсменов. По внешности сложно было определить, к какому виду спорта они относятся, но то, что это были спортсмены, как пить дать — бодрый шаг и разящая за километр «душевная» чистота — от слова «душ», конечно, не «душа».

— Теперь хорошего не жди, — пробормотал Жира. — Он им совсем не понравился.

— По-моему, он надавил на больную мозоль, — сказал Маршал.

— Твою мать, — сказала Лаура, и теперь, когда стало известно, что она несовершеннолетняя, сквернословие казалось как-то даже естественным для нее.

— Попридержи язык, — сказал Жира, — за такое можно и срок схлопотать.

— Я только очень надеюсь, что они не будут его бить, — сказал Маршал.

— Ну, ему не впервой.

— Он что, всегда так делает? — спросила Лаура.

— Да нет, не то чтобы он как-то особо зацикливался на голой заднице, — стал пояснять Маршал, — просто у него проблемы в отношениях с представителями власти, он всегда ужасно волнуется, когда их видит, и чаще всего его волнение обретает такие вот странные округлые формы голых ягодиц.

— А-а.

Анализ просторов души Хеннинена прервал продолжительный и на удивление довольный рык, прозвучавший где-то совсем неподалеку. Покрутив головой во все стороны и тщательно оглядев окрестности, заметили, что здесь же на лужайке, метрах в двадцати от того места, где сидели, расположился совершенно заросший мужик. У него был потертый зеленый рюкзак, и он достал оттуда пачку жирного молока, которую, очевидно, носил там открытой уже давно. Он поднял ее до уровня глаз, с мечтательным видом покрутил перед собой и наконец длинной дугой направил ее содержимое в маленькое розовое отверстие посреди густой щетины.

Как только он понял, что за ним наблюдают, тут же собрал все свои манатки и, не поднимая глаз, затрусил в сторону кабинок для переодевания: он, вероятно, относился к тому подвиду бродяг, которые совсем не терпят публичности.

— И что теперь? — спросил Жира через некоторое время, после того как взгляды их снова вернулись в круг близких предметов и они еще немного помолчали. Вопрос этот так и остался висеть в воздухе, полный надежды, необычайно тихий и продолжительный в свете тех ожиданий, что на него возлагали.

Из кустов выбралась на свет ворона, дела у которой явно шли не очень хорошо, она подобралась к тому месту, где сидел Хеннинен, и стала склевывать оттуда что-то микроскопическое. Позади кабинок для переодевания находилась баскетбольная площадка, по обеим сторонам которой, под корзинами, копошилось по группе, а в центральном круге метался тощий мужик, крича «дайте, я брошу, я бывший баскетболист». Никто его не прогонял, так он и кричал. За баскетбольной площадкой на искусственном поле гонялись за футбольным мячом сразу несколько команд, издалека казалось, что все играют против всех. Где-то там на краю поля у одной из команд этой игрушечной лиги мяч вылетел в аут, послышался тяжелый скрежет трамвайных тормозов.