Страх — это ключ - Алистер Маклин

— Мери говорила мне о Яблонски, — медленно сказал он. «Мери», отметил я, а не «мисс Мери», но, может, это ничего и не значило, может, он просто называл ее так за глаза. — «Падший полицейский», — сказала она. Еще одна подстава?

— Да, еще одна подстава. Мы разрабатывали все это два года. Сначала нам потребовался человек, который досконально знает Карибский бассейн. Мы нашли Яблонски, который родился и вырос на Кубе. Два года назад он работал в нью-йоркском отделе по расследованию убийств. Именно Яблонски пришла в голову идея о привлечении его к суду. Умно придумано — не только объясняло внезапное исчезновение одного из лучших в стране полицейских, но и открыло перед ним двери в преступный мир, когда в этом возникла необходимость. Он работал со мной в странах Карибского бассейна последние полтора года.

— Рискуя, да? Я хочу сказать, что Куба — второй дом для всех преступников в Штатах, и шансы...

— Он изменил внешность, — терпеливо пояснил я. — Отрастил усы, бороду, перекрасил волосы, надел очки — родная мать не узнала бы.

Наступила долгая тишина, затем Кеннеди поставил свой стакан и посмотрел мне в глаза:

— Что происходит, Толбот?

— Извини. Ты должен верить мне. Чем меньше ты будешь знать, тем лучше для тебя. Моллисон ничего не знает, полицейские ничего не знают — они лишь исполняют приказы.

— Это крупное дело? — медленно спросил он.

— Достаточно крупное. Послушай, Кеннеди, не задавай вопросов. Я прошу тебя помочь мне. Если ты еще не боишься за жизнь Мери, то сейчас самое время начать бояться. Я не думаю, что ей известно о делах Вайленда и генерала больше, чем тебе, но уверен: ей грозит опасность. Большая опасность. Смертельная. Я работаю против крутых ребят, играющих по-крупному. В этой игре они уже убили восьмерых — это я знаю точно. Если ты влезешь в это дело, то, вполне вероятно, получишь пулю в спину. Но я прошу тебя влезть в это дело. Не имею на это права и все же прошу. Что ты на это ответишь?

Его смугловатое лицо несколько побледнело. Ему не понравилось то, что он услышал, но если руки у него и задрожали, я не заметил этого.

— Ты умный человек, Толбот, — медленно произнес он. — Может быть, слишком умный, я не знаю. Но ты достаточно умен и не рассказал бы мне всего этого, если бы не был уверен, что я пойду за тобой. «Играют по-крупному», — сказал ты. Ну что же, и я поучаствую в игре.

Я не стал тратить время на благодарности — если человек сует голову в затягивающуюся петлю, его не стоит поздравлять, и вместо этого сказал:

— Я хочу, чтобы ты ходил с Мери. Везде. Почти уверен, что завтра утром, то есть уже сегодня утром, мы отправимся на нефтяную платформу. Мери почти наверняка отправится с нами. У нее не будет выбора. Ты поедешь с ней.

Он попытался было прервать меня, но я жестом остановил его:

— Я знаю, что тебя сняли с этой работы. Придумай какой-нибудь повод, чтобы сегодня рано утром попасть в дом. Постарайся увидеться с Мери и скажи ей, что с Валентино утром произойдет небольшой несчастный случай, и она...

— О чем ты? Какой несчастный случай?

— Не волнуйся, — зловеще ответил я. — Несчастный случай в лучшем виде. Он некоторое время будет неспособен присматривать даже за самим собой, чего уж говорить о присмотре за другими. Скажи ей, чтобы она настояла на твоем возвращении в телохранители. Если она упрется, генерал не станет возражать, и я больше чем уверен, что Вайленд — тоже: все займет всего один день, а завтра его не очень-то будет волновать вопрос, кто ее охраняет. Не спрашивай, откуда я это знаю, — я этого не знаю, — но могу побиться об заклад, что это так. — И, помолчав немного, продолжил:

— В любом случае Вайленд просто подумает, что она настаивает на этом потому, что, как он считает, ты... как бы это сказать... — ее слабость.

Его лицо оставалось бесстрастным, как у индейца, поэтому я продолжил:

— Не знаю, так ли это, да это и не моя забота. Просто рассказываю тебе, что, по-моему, думает Вайленд и почему это заставит его уступить ей. Это и еще то, что он не доверяет тебе и предпочтет иметь тебя перед глазами.

— Хорошо, — ответил он так, будто я пригласил его на увеселительную прогулку. Он действительно был очень хладнокровным человеком. — Я поговорю с ней и сделаю так, как ты хочешь. — Он задумался на секунду:

— Ты говоришь, что я подставляю голову. Возможно. Но делаю это по собственной воле. И все же мне кажется, мое согласие заняться этим делом позволяет мне надеяться на большую откровенность с твоей стороны.

— А я не откровенен? — я не был раздражен, просто почувствовал смертельную усталость.

— Только в том, чего ты не сказал. Ты хочешь, чтобы я присматривал за генеральской дочкой. Судя по тому, за чем ты охотишься, Толбот, безопасность Мери тебе до лампочки. Если бы тебя это заботило, ты бы спрятал ее, когда она позавчера была в твоих руках. Но ты этого не сделал — привез ее обратно. Говоришь, что ей грозит большая опасность, но именно ты, Толбот, привез ее туда, где она этой опасности подвергается. Ладно, ты хочешь, чтобы я присматривал за ней, но тебе еще что-то от меня надо.

Я кивнул:

— Да. Я лезу в эту кашу со связанными руками. Не преувеличиваю: лезу в эту кашу, как пленник. Мне нужен человек, которому я могу доверять. Тебе я доверяю.

— Ты можешь доверять Яблонски, — тихо произнес он.

— Яблонски мертв. Он молча уставился на меня, затем потянулся за бутылкой и плеснул нам обоим виски. Его губы превратились в тонкую белую полоску на смугловатом лице.

— Видишь это? — показал я на свои промокшие и грязные ботинки. — Это земля с могилы Яблонски. Я закопал его перед тем, как прийти сюда, не более пятнадцати минут назад. Они прострелили ему голову из малокалиберного автоматического пистолета. Прямо в переносицу. Он улыбался, Кеннеди. Человек не улыбается, видя", как к нему приближается смерть. Он не видел ее приближения. Они убили его во сне.

Я кратко рассказал ему о том, что произошло после моего ухода, начиная с моей поездки на Х-13 и кончая моим возвращением сюда.

— Ройал? — спросил он, когда я замолчал.

— Ройал.

— Ты никогда не сможешь доказать этого.

— А мне и не придется, — ответил я почти автоматически. — Ройал не предстанет перед судом, Яблонски был моим другом.

Он понял меня:

— Я бы охотно согласился, чтобы тебе не пришлось рассчитываться за меня, Толбот.

Я выпил. Теперь виски на меня не действовало. Я чувствовал себя усталым, опустошенным и чуть живым стариком.

— Что ты собираешься делать теперь? — поинтересовался Кеннеди.

— Что? Собираюсь попросить у тебя на время сухие ботинки, носки и нижнее белье. Затем вернусь в дом, проберусь в свою комнату, просушу одежду, прикую себя наручниками к кровати и выброшу ключи. Утром они придут за мной.

— Ты с ума сошел, — прошептал Кеннеди. — Почему они убили Яблонски?

— Не знаю, — устало ответил я.

— Ты должен знать, — настойчиво сказал Кеннеди. — С чего бы им убивать Яблонски, если они не знали, кто он на самом деле и чем занимается? Они убили его потому, что почувствовали обман. А если они узнали, что он их обманывает, то они могли узнать это и про тебя. Они будут ждать тебя в твоей комнате, Толбот. Они уверены, что ты вернешься, потому что им неизвестно, что ты нашел тело Яблонски. Ты подучишь пулю в голову, как только переступишь порог. Ты что, не понимаешь этого? Да пойми же ты это, ради бога, наконец!

— Я понял это очень давно. Может быть, они знают обо мне все, а может, — не все. Я сам многого не знаю, Кеннеди. Но, возможно, они не убьют меня, по крайней мере сейчас. — Я поднялся. — Я возвращаюсь.

На мгновение мне показалось, что он попытается силой остановить меня, но, видимо, на моем лице было написано нечто такое, что заставило его изменить решение.

Он взял меня за руку:

— Сколько тебе за это платят. Толбот?

— Гроши.

— Награда?

— Никакой.

— Так что же может заставить человека пойти на такое безумие? — его приятное лицо исказили тревога и недоумение — он не мог понять меня.

Я и сам не мог понять себя:

— Не знаю... Нет, знаю. И скажу тебе в один прекрасный день.

— Ты не доживешь до этого дня, — мрачно произнес он.

Я взял сухие ботинки и одежду, пожелал ему спокойной ночи и ушел.

Глава 7

Я открыл дверь из коридора дубликатом ключа, который дал мне Яблонски, бесшумно вошел в комнату. Никто не размазал мои мозги по стене.

В комнате никого не было.

Тяжелые шторы были задернуты, но я не стал включать свет. А вдруг они не знают, что я покидал комнату этой ночью? Но если кто-нибудь заметит, что в комнате прикованного к кровати человека зажегся свет, то сразу явятся с проверкой. Только Яблонски мог бы зажечь свет, а он — мертв.

Я осмотрел каждый квадратный фут пола и стен, подсвечивая себе фонариком. Ничего не пропало, ничего не изменилось. Если кто-то и побывал в комнате, то не оставил никаких следов. Но, с другой стороны, я и не ожидал, что они, побывав в комнате, оставят следы.