Ведьмы.Ру - Екатерина Насута

— Вас пока дозовёшься, — бабушка покачала головой. — Идите уже, оглоеды, пока оладушки не остыли. Никита, с грязными лапами за стол не пущу!

— Р-ря, — Никита обиженно сполз со стула и направился к двери.

— Ульяна, не обращай внимания, он сам прекрасно справится… так, Ляля, ты вот давай за столом не будешь волосы чесать. Полы мыть пока рано.

— А как это связано? — Ульяна осторожно опустилась на стул, а тот взял и не заскрипел. Обычно вздыхал и стонал, тут же не заскрипел.

— Когда русалка косы чешет, с них вода льётся, — пояснила бабушка. — Кстати, умываться такой полезно для кожи… так, ты с чем будешь? Есть варенье малиновое, земляничное, черничное. Прошлогоднее, конечно, но вкусное. Ещё облепиха с сахаром томлёная.

— Всё буду. Вы… извините. За вчера.

— Ничего, девонька. Это нам извиняться надо, — перед Ульяной появилась огромная тарелка, с парой оладьев и горочкой ярко-жёлтого, какого-то летнего варенья. — Но в таких делах сложно всё. Если уж та, которая видит, говорит, что не надо мешаться, то оно не надо. Никому и никак. От того только хуже быть может. Вот и… получилось, как получилось.

Ульяна кивнула.

Начинать вчерашний разговор наново она не хотела. Почему-то казалось, что, если начать, то вернется и раздражение, и тоска, и вообще нынешнее утро, которое, может, и не утро, а почти уже день, пойдёт псу под хвост.

— А демоны… они разве существуют? — Ульяна подцепила пухлый оладушек и макнула его в варенье. Перед ней возникла кружка с травяным чаем, от которого пахло ромашкой и ещё, кажется, мятой.

— Ещё как существуют…

Бабушка явно хотела добавить что-то ещё, но тут раздался сперва громкий нервный лай, в котором проскальзывало что-то такое, донельзя матерное, а следом и крик:

— Тараканова! Выходи…

Главное, голос до боли знакомый.

Ульяна, сообразив, чей, едва оладушек не уронила.

— Тараканова! Я точно знаю, что ты дома! Выходи! Жениться будем!

— А раньше обычно по-другому кричали, — заметила Ляля и, подхвативши тарелку, подошла к окну.

— Как? — зачем-то уточнила Ульяна.

— Ну… там… это… А! Вот! Выходи, чудище поганое, на бой смертный! Но как по мне, жениться — лучше. Позитивней.

Это смотря для кого. В себе Ульяна позитива не ощущала.

— Тараканова…

— Это кто там надрывается?

— Жених, — бабуля поставила ещё одну тарелку. Вот… вот не надо намекать!

— Тараканова! Я ж сам залезу!

Этот залезет.

Этому волю дай, он не то, что во двор, он в иное место, куда без мыла не надо соваться, залезет.

— Какой жених? — Ляля прижалась к стеклу. — Тот самый?

— Нет… — выдохнула Ульяна.

— Я уж, говоря по правде, думала, что искать придётся, — бабушка выглядела донельзя довольною. — А он сам пришёл. Добровольно!

— Вы… издеваетесь? — Ульяна поглядела на бабушку с надеждою. Вдруг да и вправду… нет, ну вправду же… это же ж так не бывает!

Это же ж уму не постижимо.

В стране миллионы людей.

А они… не нашли никого лучше?

— Тараканова! Я лезу!

— Иди, — сказала бабушка. — А то ещё расшибётся ненароком. Хотя, конечно, не должен бы, но когда демоны, то ни в чём нельзя быть уверенным.

Глава 11

О знакомствах и основах кинологии применительно к оборотням

Татьяне приснился медведь — вылитый Онегин.

Из школьного сочинения

Выходить пришлось.

Нет, так бы, может, Ульяна и не стала. В конце концов, мало ли кто орёт, но тут раздался ещё один голос:

— Молодой человек!

Сосед.

Чтоб… теперь точно можно считать, что утро не задалось.

— Что ему сказать-то? — Ульяна тоже выглянула в окно, потеснив Лялю, но ничего, кроме забора, не увидела.

— Кому?

— Даниле.

— Красивое имя… а ты как в сказке… в дом пригласи, накорми, напои, в баньке попарь?

— У меня баньки нет.

— Тогда в душе помой, — легко согласилась Ляля. — Скажем, что коррекция традиционного пути с с поправкой на прогресс!

И палец подняла.

— Своими криками, — бас соседа был полон праведного гнева, — вы нарушаете общественный покой…

— Иди уже, — Ляля взяла Ульяну за руку и потянула к двери, за которую и вытолкнула, напутствуя, — а то ещё сбежит… мужчины, они вообще пугливые, прям страсть до чего… вот, бывает, взглянешь только ласково, ресницами взмахнёшь, а он уже того…

— Сердце не выдержало?

Ресницы у Ляли были густющими.

— Не… сбежал… — вздохнула она. — А потом попробуй найди…

Мелецкий сбегать не стал. Он стоял, глядя на соседа сверху вниз. И тот, чувствуя этакое превосходство соперника, злился. Лицо его налилось опасной краснотой, и даже круглая аккуратная, будто специально выстриженная лысинка на макушке и та зарозовелась.

— Мелецкий, — сказала Ульяна. — Доброго утра. И вам, доброго утра, Пётр Савельевич.

— Время к полудню, Тараканова! — сосед пальцем ткнул в небо, точнее в кругляш солнца, что повис прямо над крышей.

— Хорошо. Доброго дня.

— Ваш ухажёр буянит!

— Извините, пожалуйста, он больше не будет. Я его сейчас заберу.

— Куда? — Пётр Савельевич подозрительно прищурился.

— На перевоспитание! — ляпнула Ульяна первое, что в голову пришло. И Данила как-то нервно отступил. А вот Пётр Савельевич прекратил краснеть и кивнул, этак, важно.

— Правильно. Современной молодежи, чтоб вы знали, категорически не хватает воспитания! И манер! Сперва они вот так являются и орать начинают, а потом и вовсе…

Что именно «вовсе» уточнять сосед не стал, но развернулся и сделал два шага по направлению к собственному дому. А потом вдруг остановился и, резко развернувшись, ткнул пальцем в Мелецкого.

— Я за тобой следить буду!

— Ненормальный какой-то… — пробормотал Данила, но к счастью, тихо. — Тараканова, нам бы поговорить… тут такое… в общем… такая… херня кругом!

Ульяна даже и сил не нашла спорить.

Тем паче, прав Мелецкий. Херня.

Кругом.

Полная.

— Давай, в дом…

Но уйти они не успели.

— Улечка! — голос тётки Марфы был тонок и сладок, как перебродившее варенье. — Улечка, солнышко, заюшка моя… как хорошо, что ты дома! Я как раз хотела с тобой поговорить! Пётр Савельевич! И вы не убегайте. Дело… такое дело… важное! А это кто? Жених? Я правильно