Вверх тормашками в наоборот (СИ) - Ночь Ева

— Они её слушаются, да, Геллан? Эти ленивые твари её понимают?..

Оказывается, разноцветные меданы тут как тут. Оттанцевали. Откуда и как появились — непонятно. Мы-то на лошадях, а они как?.. Видать, на мётлах прилетели, хотя веников вокруг не видно. И опять этот дурацкий разговор обо мне не со мной.

— Эй, вы, курицы крашеные! Меня зовут Дара. И если хотите о чём-то спросить, спрашивайте. Я разговаривать умею не хуже Геллана. А может, даже лучше.

— Эт какие-такие курицы?! — встрепенулись тётки. — Эт какие-такие крашеные?!

И тут я вспомнила любимый папин фильм про любовь и голубей:

" — Ах ты, сучка крашена!

— Почему же крашеная, это мой натуральный цвет!"

Я ржала до слёз, с наслаждением, громко-громко, упиваясь слабым эхом. Геллан сдавленно кашлял. Мила тряслась сзади, уткнувшись в мою спину. Тётки поначалу злились и вращали глазами, а потом, заразившись, начали хохотать. Такие они красивые, когда смеются…

— Не крашеные мы, — отдуваясь, простонала Ивайя.

— Это… наш… натуральный цвет! — прорыдала Бирюзовая.

Вот заразы, и они в мозгах ковыряются! Что с ведьм возьмёшь?..

— Ладно, принято. Это все ткачики? — поинтересовалась я.

Меданы скисли.

— Да нет. Ещё парочка немного дальше трудится. И ещё четверо иногда забегают. Один уже болен.

Я кивнула и задумалась. Кое-что влезло мне в башку. Нужно проверить теорию. А вдруг у меня получится?..

Глава 19. Спасение ткачика. Геллан

Она всё же воин. Не пасует, не сдаётся, быстро встаёт на ноги, если падает. Готова дать отпор и возглавить войско. Интересно, появись она во времена властвования Пора… Смогла бы устоять и не превратиться просто в слабую девочку, напуганную до смерти?..

Он крепко сжимает челюсти. Лучше не думать об этом мерзком гайдане. Не надо дразнить Обирайну. Пора нет, а последствия его жизни ещё долго будут бродить бесплотными тенями по этим землям.

Он смотрит, как она расхаживает возле ткачиков, прикидывает что-то, хмурится, настраивается. Ему не хочется влезать, хотя чувствует её намного лучше и любопытно послушать, какие мысли выстраиваются в этой голове, но сейчас не надо мешать, вмешиваться, сбивать… Она и так уже понимает, что мысли здесь — нечто общее, если звучат чётко, эмоционально, громко…

К двум другим ткачикам ноги понесли Дару сами. Толпа почти неслышно двинулась вслед. Он, Мила, меданы. Яркие головы недоверчиво покачиваются, ведьмы переглядываются, но не решаются именно сейчас спорить и кричать. Идут, как привязанные. Он почувствовал приближение Иранны. Не спешит, как всегда. И не опоздает, как обычно.

Ну, конечно, Дара нашла их. Эти немного поменьше, работают вяло, без конца застывают, приподнимаются и дирижируют двумя мохнатыми лапами.

Дара остановилась, прикрыла глаза. Геллан почувствовал, как поднимается изнутри возбуждение. Острое, меняющее краски мира, словно зрение перестаёт принадлежать тебе и, срывая одежды, показывает настоящую суть, сердцевину истины, заваленную до этого буреломом, сухой травой, ненужными предметами.

Вот оно, то самое, о чем рассказывается в легендах. В словах витиеватых и старых, как ароматный бальзам, пылящийся глубоко в лабиринтах замка, живёт нечто древнее, могучее, но утратившее первоначальный смысл. Полуистлевшая быль, ставшая сказкой для детишек.

А правда — всегда рядом. Неожиданная, как удар из-за угла. Как девчонка-чужачка, упавшая с неба, чтобы оживить легенды.

— Удивительно, да? — это Иранна. Говорит так тихо, что другие не слышат. Только он может уловить этот невесомый шёпот. — Даже у сайн-фуналий нет такой силы. Где они, те ткачики, что возводили замки на Зеоссе? Вымерли или живы?

— Живы. — ответил он ей мысленно. — Это мы потеряли силу. Не понимаем и не знаем, кто эти мохноногие страшилы с глазами детей. А она знает.

— Я всегда гордилась тобой, мой мальчик.

От Иранниной редкой похвалы всегда жарко, но сейчас ему недосуг самолюбоваться.

Ткачики. Добрые, но не всегда послушные дети, ваяющие домики по своему желанию, капризу, настроению. Подталкиваемые меданами, никогда не слушаются настолько, чтобы стать по-настоящему ручными.

Толпа, вздрогнув, ломается. Дара срывается с места и, спотыкаясь о камни, летит, куда ведёт её зов. Он уверен в этом: девчонка прислушивается сама к себе, смотрит в пространство, а не под ноги, а потому спотыкается.

"Осторожно!" — хочет предупредить он, но вместо слов устремляется вслед, огибая оторопевших медан. Такое впечатление, что эти скандальные стервы, вечно готовые к боевым действиям, напуганы или растеряны.

Редкие деревья, уцепившиеся за камни, изогнутые под причудливыми углами, постепенно отвоёвывают территорию, становятся гуще. Стволы — ровнее, тень — глубже. Она летит напролом, вскрикивают птицы, из-под ног разлетаются писклики и мелкие зверьки.

— Это здесь! — вскрикивает она и указывает рукой на скопление гладких валунов, поселившихся, будто не к месту, прямо в окружении галатий, что спустили тонкие ветви до земли и пошли кольцами по кругу, поджидая, пока кто-нибудь не кинется в их объятья.

Он успевает схватить её за талию почти на самой границе живой ловушки.

— Пусти! — брыкается она, но с ним ей не сладить. — Пусти, чурбан бездушный! Он умирает!

— Если я тебя отпущу, умрёшь ты.

Она затихает, но дышит тяжело, по инерции ещё взмахивая руками. Он осторожно опускает её на землю, придерживая на всякий случай, хотя чувствует: Дара не бросится очертя голову, послушается.

— Смотри. — он приседает, поднимает с земли камешек и бросает в гущу тонких колец, которые мгновенно покрываются острыми длинными шипами и кровожадно смыкают кольца-челюсти. Клац! Каменная крошка летит вверх, галатии недовольно ворчат и, спрятав шипы, замирают, ожидая жертвы повкуснее.

Она оборачивается. Глаза круглые.

— Мне надо туда, — бормочет, а лицо становится беспомощным, как у ребёнка.

— Сейчас, не торопись. — говорит спокойно, прислушиваясь к лесу. Кто-то должен был пойти за ними вслед. Так и есть.

— Что за манера бежать куда глаза глядят. — задыхаясь, сердито говорит Иранна. — Кому-то уже давно не пятнадцать лет.

— Ты умеешь передвигаться быстро. — почти одними губами говорит он.

— Ну да. И тюкнуть медан в темя самолюбия, заставив усомниться в собственной исключительности? И потом, ты петлял по воздуху среди деревьев?

Она злится, это на неё не похоже. Мысли скачут неровно, словно задыхаясь.

— Я не умею петлять, ты знаешь.

— Ты не хочешь. — в который раз упрямо говорит муйба и захлопывает доступ к своим мыслям.

Бирюзовая Ума, ярко-желтая Аттита и алая Ивайя уже рядом. Этого хватит.

— Ей нужно туда, за барьер галатий. Я так понимаю, за валунами залёг больной ткачик.

Дара кивнула. Кивнули меданы. Иранна повела глазами, утирая платком пот с мраморного лба. Мила стояла в сторонке, старательно рассматривая что-то под ногами.

— Поможем?

— Легко, — азартно оскалила зубы Ивайя. — Ты руководи, властитель.

Геллан кивнул, взял Дару за руку, заставил развернуться и посмотрел девчонке в глаза.

— Мы тебя перенесём. Ты не бойся, ладно? Стой ровно и не пытайся прыгнуть, сделать шаг, дёрнуться. Несколько секунд — и ты окажешься там, за валунами.

Дара нахмурила брови, но спрашивать ни о чем не стала, посмотрела только в его глаза не мигая.

— Вот и хорошо, молодец. — тихо сказал он, с трудом оторвавшись от этого пристального взгляда. Она верила, а больше ничего и не надо.

Он развернул Дару спиной. Встал точно за ней. По правую сторону скользнули Ивайя и Аттита, по левую — Ума.

— Мила, нам нужна твоя помощь, — жестко приказала Иранна. — Хватит под ноги глазеть. Встань рядом с Умой.

Мила посмотрела на полукруг и нерешительно тряхнула кудряшками.

— Я-я-я… н-н-н-е…

— Встань! — после такого окрика затихали даже самые буйные ученики и пригибалась трава под ногами. Геллан почувствовал, как по лопаткам потёк пот. Бедная Мила.