Флэпперы. Роковые женщины ревущих 1920-х - Джудит Макрелл

Однако Тамара всегда отличалась склонностью к драматическим преувеличениям. С детства она представляла любое незначительное событие как кризис, триумф или откровение, и, вопреки ее словам, случившееся в Париже совсем не напоминало сказочное преображение. Она не сразу занялась новой карьерой – на Восточном фронте погиб ее брат Станци, и ей пришлось помогать матери подтвердить факт его смерти. Хотя позже она легкомысленно утверждала, что добилась успеха без посторонней помощи, она не сделала бы этого без образования и протекции своих первых учителей и финансовой и бытовой помощи родственников в ранние годы.

Тем не менее ее достижения были поистине удивительными. Через пять лет, закончив обучение, Тамара уже была известной художницей и брала за портрет пятьдесят тысяч франков. На один портрет уходило около трех недель. Тогда это были хорошие деньги – за участие в «Негритянском ревю» Жозефине Бейкер платили около пяти тысяч франков, а поэт из Гарлема Лэнгстон Хьюз, работавший привратником в ночном клубе на Монмартре, получал всего пять франков за ночь, стол и чаевые. Тамара также обрела публичность: о ней писали в колонках сплетен, фотографировали для журналов. На самой известной своей картине «Автопортрет» она изобразила себя архетипичной гламурной красоткой 1920-х годов: она сидит за рулем ярко-зеленого «бугатти», на губах сияет красная помада, отливающая металлическим блеском, платиновые кудри выбиваются из-под кожаного автомобильного шлема. Она нарисовала себя невозмутимой, быстрой, роскошной – иконой десятилетия. Депрессия, омрачившая ее первые полтора года в Париже, давно развеялась, и к Тамаре вернулась ее прежняя вера в себя, которую в ней взращивали с детства.

В семье Тамары всегда любили девочек. Ее мать Мальвина Деклер, бойкая избалованная дочка богатого польского банкира, вместе с тремя сестрами вкушала все преимущества своего положения: роскошный семейный особняк в Москве, каникулы в польских поместьях, школа для девочек в Швейцарии и зимние балы в Санкт-Петербурге. Ее недолгий брак с российским купцом Борисом Горским закончился скандалом: Горский исчез, вероятно, покончил с собой, но Мальвина попросту забыла об этой беде, взяла трех маленьких детей – Станцика, Тамару и Адрианну – и вернулась в комфортабельный родительский дом.

Точную семейную хронологию Деклеров-Горских трудно восстановить, так как когда журналисты и биографы начали интересоваться личной жизнью Тамары, та взяла в привычку перевирать важные факты, а о каких-то вовсе умалчивать. Она никогда не говорила об отце, так как не хотела, чтобы скандал с его исчезновением стал достоянием общественности; скрывала точный год своего рождения, называя то 1895, то 1898, то 1902-й (что совершенно невозможно). Она также открещивалась от всех связей с Россией, которую после революции возненавидела, и утверждала, что родилась не в Москве, а в Варшаве.

Но во всех историях, реальных и выдуманных, она всегда вспоминала детство как идиллическое время. Ее дед Бертран Деклер был богат и позволял своей супруге Клементине и дочери Мальвине баловать всех домашних. Пышные ужины и празднества, одежда из самого Парижа, лучшие учителя – все дети купались в роскоши, но самой избалованной была Тамара: жадная, любившая всеми помыкать маленькая фантазерка.

Она всегда была главарем и возглавляла налеты на кухню; они с братом и сестрой таскали пирожки с повидлом и пирожные с кремом, испеченные для приемов Мальвины. Тамара всегда была в центре внимания. В восемь лет она страшно обиделась на невинную шутку служанки и сбежала из дома; ее обнаружили на улице, где она продавала бумажные цветы, чтобы обеспечить свое сиротское существование.

Тамара взрослела и теперь в фантазиях представляла себя уже не торгующей цветами сироткой, а звездой. Ее бабушка была одаренной пианисткой; в доме постоянно звучали вальсы и мазурки Шопена. Вдохновленная примером Клементины, Тамара часами просиживала за пианино и разучивала гаммы, но в мечтах уже выступала на сцене в черном бархатном платье и жемчугах, завораживая толпу своим блистательным талантом.

В конце концов она убедилась, что гениальным музыкантом ей не стать, и начала воображать себя художницей. В двенадцать лет убедила Клементину взять ее в шестимесячное путешествие по Италии, чтобы воочию увидеть шедевры мирового искусства. Изначально это была уловка, чтобы не ходить в школу: Тамара имитировала приступы кашля, семья всполошилась и постановила, что холодная московская зима может ей навредить. Однако увиденное в Италии ее ошеломило.

Взявшись за руки, они с Клементиной бродили по галереям Венеции, Флоренции и Рима. Тамара видела, как бабушка восторгается полотнами художников эпохи Возрождения и их мастерством применения кьяроскуро [42], перспективы, цвета и линий. В ней пробудилось умение ценить красоту, любовь к вкусной еде и красивым платьям, и когда они с бабушкой достигли конечного пункта маршрута – деревушки рядом с Монте-Карло, – Тамара уже решила стать художницей и начала планировать свое будущее.

Бабушку все это крайне забавляло; в Монте-Карло она предложила нанять учителя рисования, чтобы самой спокойно ходить в казино (азартные игры были ее слабостью). Учителя звали Анри, он был молод и хорош собой, и, возможно, именно его романтическая красота окончательно убедила Тамару, что живопись – ее призвание. Он тянулся поправить ее наброски мимозы и морские пейзажи, и близость его тела и легкие прикосновения, пожалуй, волновали Тамару даже больше нарисованных ей картин.

Тамара не была красавицей и выглядела слишком взросло для ребенка: голубые глаза под тяжелыми веками, широкий нос, крупные черты. Но сама себе она казалась миловидной и, ничуть не сомневаясь, что Анри ответит на ее обожание взаимностью, поклялась продолжить рисовать и заслужить его похвалу. В Москве на ее тринадцатилетие мать заказала ее портрет известному светскому художнику. Он был выполнен в пастельных тонах и окутан романтичной дымкой, как полагается портрету юной девушки. Однако Тамара посчитала его дилетантским: «Линии совсем не чистые, не fournies [43]. И я совсем на себя не похожа». Она была уверена, что нарисует лучше, и заставила Адрианну позировать; она писала с яростным упорством, желая доказать свою правоту. «Я рисовала целыми днями, – вспоминала она, – пока не добилась результата».

Позже, в 1920 году в Париже, это упорство сослужило ей хорошую службу. Но избалованной девочке-подростку было не так-то просто заставить себя работать, чтобы сбылась фантазия о мастерстве рисовальщицы. Ее слишком многое отвлекало, особенно когда она подросла и смогла сопровождать мать в поездках в Санкт-Петербург, где они проводили зимний сезон у Штифтеров, дяди и тети Тамары.

В столице Российской империи Тамара чувствовала себя как в сказке – северная Венеция с замерзшими каналами и золочеными дворцами пастельных оттенков, тройками и санями на заснеженных улицах. В