В приисковой глуши - Фрэнсис Гарт

— Да, да, помню, — перебил с досадой учитель, — и, право, если вы будете так мямлить, то я опять уйду от вас.

— Это было в тот день, когда я вам сказал, что не знаю, что сталось с моей женой, которую я оставил в Миссури.

— Да, — резко сказал учитель, — и я вам говорил, что ваша прямая обязанность заботиться о ней.

— Так, так, — подтвердил дядя Бен кивком головы, — это были ваши подлинные слова; только еще посильнее, сколько мне помнится. Ну вот я пришел сообщить вам, что надумался.

Учитель проявил внезапно интерес, но дядя Бен не изменил своего монотонного голоса.

— Я надумался от того, что ко мне попали ее письма. Вот они.

И он вынул из кармана письма, которые м-р Форд с негодованием узнал в первый же миг.

— Это мои письма, Добни, — мрачно сказал он. — Они украдены из моей конторки. Кто смел это сделать?

— Я принес их сюда, — продолжал дядя Бен, невозмутимо, — потому что из них можно узнать, куда девалась моя жена. Эти письма писаны ее почерком. Вы помните, я вам говорил, что она ученая женщина.

Учитель опустился на стул, бледный и недвижимый. Как ни была невероятна, необыкновенна и совершенно неожиданна такая случайность, он почувствовал, что это правда.

— Я не могу сам их прочитать, вы знаете. Я не хотел никого просить прочитать их мне, а почему, вы сами догадаетесь. И вот почему я решился побеспокоить вас сегодня вечером, м-р Форд, как друга.

Учитель с отчаянным усилием заговорил:

— Это невозможно. Лэди, которая писала эти письма, не носит вашей фамилии. К тому же, — прибавил он торопливо, — она свободна и собирается выйти замуж, как вы, может быть, прочитали. Вы, вероятно, ошиблись. Почерк может быт сходный; но это писала не ваша жена.

Дядя Бен медленно покачал головой.

— Она… я не ошибаюсь. А что имя другое, то это ничего не доказывает. Если она захотела развестись, то должна была принять свое прежнее девическое имя. А кажется, судя по этому, что она добилась развода. Как она себя теперь называет?

Учитель увидел удобный случай заявить о своих рыцарских чувствах, которым на минуту сам поверил.

— Я отказываюсь отвечать на этот вопрос, — с сердитым негодованием проговорил он. — Я отказываюсь дозволить, чтобы имя женщины, удостоившей меня своего доверия, было замешано в подлом насилии, которое учинили против меня вопреки всяких приличий. И я взыщу с вора и подлеца, кто бы он ни был, и призову его к ответу, так как у нее нет законного защитника и покровителя.

Дядя Бен с нескрываемым восхищением взирал на героя, изрекавшего эти блестящие общие места. Он быстро протянул ему руку.

— Дайте руку! И если нужно доказательство, что это письма моей жены, то ваш высокий слог будет этим доказательством. Если она что любила, так именно этот род поэзии. И одна из причин, почему мы разошлись, это то, что я совсем к этой поэзии не способен. Но если вам не следует называть ее, полагаю, не будет ничего дурного, если я скажу вам ее девическое имя! Лу Прейс, вот как ее звали.

— Я отказываюсь говорить об этом, — настаивал учитель, хотя изменился в лице при этом имени. — Я отказываюсь говорить что либо до тех пор, пока тайна эта не будет рассеяна… до тех пор, пока я не узнаю, кто осмелился сломать замок в моей конторке и украсть мою собственность. А теперь прошу немедленно передать эти письма мне.

Дядя Бен безропотно вложил их в руку учителя, но, к его удивлению и, надо признаться, даже конфузу, покровительственно похлопав его по плечу, прибавил наивно:

— Само собой разумеется, вы взяли это дело на себя, и Лу Прейс не имеет больше никаких прав на меня, то письма должны быть отданы вам. Что касается конторки… вы ни на кого не имеете подозрения?

В этот миг воспоминание о Сете Девисе и о предостережении Руперта мелькнуло в уме учителя.

Предположение, что Сет вообразил, что это письма от Кресси и погнался за ними — казалось довольно вероятным. Но прежде чем выместить ярость на Сете, следует убедиться в том, известно ли ему содержание писем. Он обратился к дяде Бену.

— У меня есть подозрение, но чтобы удостовериться в этом, я вас попрошу никому пока не говорить об этом.

Дядя Бен кивнул головой.

— Когда вы узнаете, то можете успокоить и меня, сообщив мне, как другу, о Лу Прейс — как мы ее будем звать — и о том, действительно ли она развелась и снова выходит замуж. Я больше не стану задерживать вас. Но, может быть, вы согласитесь выпить чего-нибудь в буфете? Нет? Ну так прощайте.

И направившись к дверям, прибавил:

— И если будете писать ей, то скажите, что нашли меня, что я счастлив и богат, чего и ей желаю.

Он ушел, оставив учителя в безнадежной борьбе чувств далеко, к сожалению, не геройских. Положение, казавшееся вначале таким драматическим, вдруг стало очень неромантичным и прозаическим. Он чувствовал, что играет более смешную роль, чем муж, наивная простота которого производила впечатление неумолимой иронии.

Его ярость и гнев на Сета Девиса, кажется, были в нем единственными искренними и разумными чувствами. Быть может, Сет прочитал письма и давал их читать другим!

Он принялся перечитывать их, чтобы проверить, насколько они могли скомпрометировать его в глазах обыкновенного, непредубежденного читателя.

«Я была бы неправдива с вами, Джек, если бы прикинулась, что не верю в вашу и свою любовь и ее постоянство, но я была бы еще неправдивее, если бы честно не сказала вам, что в ваши годы люди склоны обманывать себя, а невольно также и других. Вы сознаетесь, что еще сами не решили на счет своей карьеры, я не смею доверить своей участи вам и не хочу снова рисковать своим счастием, не имея верного основания. Сознаюсь, что становлюсь стара и чувствую потребность в том, что всего дороже для женщины, — а в нашей стране и подавно — в обеспеченном настоящем и верном будущем. Другой может дать мне это, и хотя вы, может быть, назовете это эгоизмом с моей стороны, но со временем убедитесь, что я права, и будете мне благодарны».

С улыбкой пренебрежения разорвал он это письмо, серьезно воображая, что выражает этим горечь оскорбленного, искреннего чувства, совершенно забывая, что в продолжении нескольких недель совсем не думал об особе, написавшей это письмо, и своим поведением на деле доказал верность ее взгляда.

VI.

Учитель проснулся на следующее утро, хотя и после тревожной ночи, с такой ясной совестью и свежей головой, какие, боюсь, чаще бывают результатом молодости и превосходного кровообращения, чем нравственного убеждения или правоты. Он пошел в школу часом раньше обыкновенного, чтобы осмотреть конторку. Но, не доходя до школьного домика, увидел Кресси. Она, очевидно, ждала его, но не с обычной ленивой доверчивостью. Выражение лица было натянутое, взгляд смущенный.

Сам не зная почему, учитель тоже смутился и пробормотал, даже не поздоровавшись:

— Пренеприятная вещь случилась прошлой ночью, и я пораньше встал сегодня, чтобы разыскать ее виновника. Мою конторку сломали и…

— Я знаю это, — перебила она не то с нетерпением, не то с досадой, довольно, не повторяйте. — Папа с мамой всю ночь надоедали мне с этим… после того, как Гаррисоны, которым захотелось помириться с нами, прибежали с этой новостью. Мне это надоело!

На минуту он опешил. Что́ именно известно ей? И с невольной улыбкой он неопределенно сказал:

— Но ведь это могли бы быть ваши письма?

— Но ведь вы знаете, что они не мои, — просто ответила она. — Я бы желала, чтобы то были мои письма…

Она умолкла и взглянула на него с странным выражением в глазах.

— Ну, — медленно произнесла она, — что же вы теперь намерены делать?

— Разыскать негодяя, который это сделал, твердо произнес он, и наказать его, как он того заслуживает.

Она чуть заметно пожала плечами, взглядывая на него с усталым состраданием.

— Нет, — сказала она, — вы этого сделать не в силах. Их слишком много. Вы должны сейчас же уехать отсюда.

— Ни за что, — с негодованием ответил он. — Даже и в том случае, если бы это было одной только трусостью. Но теперь это означало бы почти сознание в своей вине.

— Они все равно все знают, — устало проговорила она. — Говорю вам, вы должны уехать. Я украдкой убежала из дому и прибежала сюда, чтобы предостеречь вас. Если вы… если вы хоть сколько-нибудь любите меня, Джек, то уезжайте.

— Я был бы предателем относительно вас, если бы уехал. Я останусь.

— Но, Джек, если бы… если бы…

Она придвинулась к нему с той застенчивостью, какая по временам нападала на нее, когда она была с ним, и вдруг положила ему на плечи обе руки:

— Если бы… Джек… если бы и я уехала с вами?

Знакомое ему восторженное страстное выражение появилось в ее лице, губы раскрылись.