В приисковой глуши - Фрэнсис Гарт

Он остановился. Она бросилась к нему и, обхватив руками его шею, с легким смехом прильнула на секунду к его груди, затем, переведя дух, медленно проговорила:

— Я со всех ног бежала за вами, как вы свернули с дорожки; вы так быстро шли, что я насилу догнала вас. Отделалась я, наконец, от дяди Бена.

Она умолкла и, поглядев в его смущенное лицо, захватила обе его щеки в свои руки и, придвинув его сдвинутые брови к своим влажным голубым глазам, прибавила:

— Вы еще не поцеловали меня. Что случилось?

— Не находите ли вы, что мне следовало бы спросить это: я целых три дня не видел вас, и вы оставили меня в довольно странном положении, вдвоем с вашей матушкой! — холодно ответил он.

Он несколько раз мысленно повторял эту фразу, но теперь, когда он громко высказал ее, она показалась ему жалкой и ничтожной.

— Вот что, — проговорила она с откровенным смехом, пряча лицо на его груди. — Видите ли, милый мальчик, — она всегда его так называла, — я сочла за лучшее притаиться на день или на два. Ну что, — продолжала она, развязывая и снова завязывая ему галстух, — как вы выкарабкались из этого?

— Неужели же ваша мать ничего вам не говорила? — спросил он с негодованием.

— К чему бы она стала говорить? — лениво ответила Кресси. — Она никогда не говорит со мной об этих вещах, милый.

— И вы ничего не знаете?

Кресси покачала головой и затем обмотала одной из своих длинных кос шею молодого человека.

Но даже и неведение того, что случилось, не оправдывало в глазах учителя ее равнодушия и молчания; он сознавал, что его теперешнее поведение далеко не геройское, однако саркастически продолжал:

— Могу я спросить, что́ по-вашему было со мной, когда вы меня покинули?

— Да что ж, — доверчиво объяснила Кресси, — я думала, что вы, как умный человек, сумеете сказать маме что-нибудь дельное и хорошее. Я вот не очень хитра, а сумела от учить папа от расспросов. Я заставила этого дурака Мастерса обещать мне и поклясться, что он был в сарае со мной. А потом собиралась сказать папа, что в зашли в сарай, когда я была там с Мастерсом, за минуту перед тем, как пришла мама, и что я убежала к Мастерсу. Конечно, я не сказала Мастерсу, почему я прошу его об этом и что вы были со мной, — прибавила она, когда учитель хотел как будто оттолкнуть ее от себя.

— Кресси, — сказал Форд, сильно рассерженный, — вы с ума сошли или меня считаете сумасшедшим!

Лицо девушки изменилось. Она устремила полуиспуганный, полувопросительный взгляд в его глаза и затем кругом себя.

— Если вы собираетесь ссориться со мной, Джек, — сказала она поспешно, — то пожалуйста не при свидетелях.

— Ради Бога, — с негодованием произнес он, следя за ее взглядом, — что вы хотели сказать?

— Я хочу сказать, — ответила она с легкой дрожью покорности и пренебрежения, — если вы… о, Боже! если вы хотите так же говорить и поступать, как они, то пусть никто этого не услышит.

Он глядел на нее в безнадежном удивлении. Неужели она действительно больше опасалась того, что кто-нибудь узнает об их ссоре, нежели об их согласии?

— Пойдем, — нежно продолжала она, все еще озираясь с смущением, — пойдем! Нам будет гораздо спокойнее в пещере. Она в двух шагах отсюда.

И, продолжая держать длинную косу вокруг его шеи, она повела его за собой. Справа находилось одно из тех углублений в почве, которые происходят от весенних дождей и падения с корнем двух или трех больших деревьев. Когда она заставила его усесться в этой яме, на мягком ложе из сосновых игл, а сама преспокойно уселась у него на коленях, то в придачу к косе охватила и рукой его шею.

— Ну, говорите теперь, только не так громко, что такое произошло с вами?

Все еще не сдаваясь, учитель холодно повторил о своем неудовольствии на странное равнодушие молодой девушки и еще более странный оборот, какой приняла вся эта история, про свою вынужденную оборону сарая, громкое обвинение Сета и о их молчаливой и ожесточенной борьбе на сене.

Но если он ожидал, что дочь юго-западного вояки выкажет восторг от участия своего возлюбленного в одной из из характеристичных вендетта, если он ожидал похвалы за свое геройство, то жестоко ошибся. Она отняла руку от его шеи, сама развязала свою косу и, сложив ручки на коленях, скрестила ножки и хотя не сошла с его колен, но изобразила всей своей позой и фигурой томное уныние.

— Все это не то. Маме следовало бы быть разумнее, а вам следовало бы выскочить вслед за мной, сказала она с ленивым вздохом. Драка — не ваше дело, это слишком на них похоже. Сет в драке наверное сильнее вас.

— Я сумею постоять за себя, — надменно ответил он.

Тем не менее у него оставалось унылое сознание, что легкое и грациозное создание, сидевшее у него на коленях, равнодушно к его геройским проявлениям.

— Сет справится с тремя такими, как вы, — ответила она с наивной рассеянностью.

И когда он попытался встать, прибавила:

— Не сердитесь, милый! Конечно, вы дадите им убить себя, прежде нежели уступите. Но ведь это их дело… их ремесло! Они только на это и годятся; разве вы этого не видите? Ведь именно за то, что вы на них не похожи, за то, что вы не их поля ягода, за то, что вы совсем другой, особенный, милый мальчик, ведь за то я вас и люблю!

Она оперлась изо всех сил в его плечи и принудила это снова сесть. И затем, охватив обеими руками за шею, поглядела ему пристально в лицо. Краска сбежала с ее щек, глаза стали как будто больше, и то же выражение восторженного увлечения и самозабвения, какое преобразило ее молодое лицо на бале, было на нем теперь. Губы ее слегка раскрылись, и она скорее пролепетала, нежели проговорила:

— Что нам до всех этих? Какое нам дело до ревности Сета, дяди Бена и глупости Мастерса, до ссор и дрязг папы с мамой? Какое нам дело, что они думают, что затевают, на что рассчитывают, и что против нас замышляют? Мы любим друг друга, мы принадлежим друг другу без их помощи, без помехи. Так было с первой минуты, как мы увидели друг друга и с той минуты ни папа, ни мама, ни Сет, ни Мастерс, для нас с тобой, милый, не существовали. Вот это любовь, как я ее понимаю: не дурацкая ярость Сета, не дурацкая глупость дяди Бена, не дурацкая самонадеянность Мастерса, а настоящая любовь. Я знаю это, я предоставляла Сету беситься, дяде Бен дурачиться, а Мастерсу шутить… а для чего? Для того, чтобы они не мешали мне и моему мальчику. Они были довольны, и мы были счастливы.

Как ни смутны и неопределенны были эти речи, но глубокое убеждение, с каким они были произнесены, поразило его.

— Но чем же это кончится, Кресси? — страстно спросил он.

Упоенный взгляд рассеялся, и легкая краска и нежная подвижность лица вернулись.

— Чем кончится, милый мальчик? — лениво возразила она. — Ведь вы не собирались на мне жениться, не правда ли?

Он покраснел, замялся, но сказал: «Конечно, да»; хотя все его прошлое колебание и настоящее недоверие к ней ясно читались на его лице и слышались в его голосе.

— Нет, милый, — спокойно отвечала она, наклоняясь и развязывая свой башмачок, чтобы стряхнуть с него пыль и выбросить сосновые иглы, попавшие внутрь, — нет; я недостаточно образована, чтобы быть вашей женой, и вы это знаете. И я бы не сумела вести себя так, как вам нужно. И кроме того все бы узнали про нашу любовь, милый, и тогда конец нашим уединенным свиданиям. И разве мы могли бы стать женихом и невестой — ведь это значило бы повторить историю с Сетом. О нет! Нет, такие милые мальчики, как вы, не женятся на глупых южных девушках, у которых нет теперь негров в приданое, как было до войны. Нет! — продолжала она, подняв свою гордую головку, прежде нежели Форд успел оправиться от удивления, — мы оба об этом и не думали. А теперь скажи мне, милый, что-нибудь хорошенькое, прежде нежели я уйду, потому что мне надо идти. Скажи мне что-нибудь доброе. Скажи, что любишь меня, как прежде, скажи, что ты чувствовал в ту ночь на бале, когда узнал, что мы любим друг друга. Но, постой, прежде поцелуй меня, один разочек, — вот так — про запас…

V.

Когда дядя Бен или «Вениамин Добиньи, эсквайр», как его уже величали на столбцах «Star», проводил мисс Кресси Мак-Кинстри домой, после первых знаков внимания и гостеприимства, сопровождавших его переход к богатству и высшему положению в обществе, он несколько минут провел в состоянии оторопелого и сияющего благополучия. Правда, что встреча их была случайная; правда, что Кресси приняла его услуги с ленивой насмешкой; правда, что она внезапно бросила его на опушке леса Мак-Кинстри, бросила так неожиданно и даже невежливо, что менее добродушный человек непременно бы обиделся, но все это нисколько не испортило удовольствия дяди Бена. Весьма вероятно даже, что он объяснил бегство Кресси ее девической скромностью, сообразив, что его застенчивое ухаживание было слишком явно и навязчиво, и это только усилило его восхищение Кресси и его уверенность в самом себе.