Богдан Хмельницкий - К. Осипов

На Украине существовала меткая поговорка: «За кого хан, тот и пан».

Привлечь на свою сторону воинственные массы татар означало, по крайней мере, сравнять шансы козаков с шансами Польши, главные козыри которой заключались в сильной артиллерии в наличии многочисленных наемных отрядов.

Но как было заключить союз с татарами, с заклятыми, вековечными врагами? Однако Богдан, смотревший на вещи глубже, чем его предшественники, обладавший в гораздо большей мере качествами политика, сумел преодолеть естественный внутренний протест и решительно начал подготовлять союз с татарами.

Он знал, что этот союз вызовет в части козачества резкую оппозицию, даже возмущение; знал, что поляки используют этот шаг в своей агитации против него; предвидел и то, что татары не ограничатся военной добычей и станут разорять Украину. Но все это отступало на задний план в сравнении с прямыми выгодами союза. Богдан умел приносить жертвы во имя достижения той цели, которая представлялась ему важнейшей в данный момент. Так поступил он и сейчас.

Это был шаг мудрого и трезвого политика. Последующие события оправдали этот шаг. Однако они оправдали и худшие опасения Хмельницкого: татары стали чинить насилия над «союзной» Украиной. Богдан любой ценой стремился к победе над поляками. Но разоряемые татарами жители не могли понять всей глубины и сложности его замысла. Поэтому к огромной популярности, которую завоевал вскоре Богдан в широких массах, примешалось и горькое чувство обиды и разочарования. Такие настроения у части населения были понятны — они отражали чувства тех, на кого в наибольшей мере пали издержки длительной, тяжелой, но в конечном счете победоносной борьбы. Однако у Хмельницкого имелось достаточно воли и характера, чтобы противостоять им и не отступать от своего замысла.

Но мало было решиться на союз с татарами. Предстояло осуществить его. Момент был очень удобен для целей Хмельницкого. Население Крыма страдало от неурожая, мурзы и простые наездники стремились к войне: на войне можно было набрать яссырь. Приглашение татар козаками, сулившее богатую добычу, должно было особенно соблазнить их в этих условиях.

К тому же как раз в указанный период поляки отказались платить обычную дань. Коронный канцлер Оссолинский сообщил крымскому хану:

«Да будет Вашему Ханскому Высочеству ведомо, что вы имеете дело с королем, который умеет охранять свой народ, а не платить дань». Чтобы подкрепить это заявление, Александр Конецпольский (предпринял в октябре 1647 года поход против крымских татар.

Все это благоприятствовало плану Хмельницкого.

В марте 1648 года его послы появились в Крыму. Хан встретил их милостиво, одарил кафтанами и стал обсуждать проект совместных действий.

Польское правительство встревожилось. Была пущена в ход сложная дипломатическая машина: в Константинополе пригрозили, что если татары соединятся с козаками, то польское войско обратит свое оружие против турок. Из Константинополя прибыл в Крым курьер с советом воздержаться от войны с Польшей.

Крымский хан Ислам-Гирей III поступил лукаво: он не выступил сам, но передал Хмельницкому, что тот может пока договориться с перекопским мурзой Тугай-беем, самым отважным и воинственным из всех крымских мурз.

Тугай-бей с четырехтысячным отрядом двинулся в Украину. Переправившись через Днепр, он остановился на Бузулуке. Хмельницкий в это время выехал в Сечь[68].

На этот раз ему не указали оттуда обратного пути. По выражению летописца, «все войско, зостаючее на Запорожу, пристало и Хмельницкого себе за старшого приняли».

Со времени поспешного отъезда Богдана из Сечи прошло немного времени. Но в этот короткий срок Богдан проделал хитроумный маневр, плоды которого теперь мог пожинать.

Он разослал по Запорожью своих приверженцев, которые повели искусную агитацию. Видную роль в этой агитации играла теперь похищенная у Барабаша грамота: агенты Хмельницкого всюду повествовали, что король выдал «привилий» на восстановление козацких вольностей, «на робление челнов на море мимо ведомости гетманов коронных» (на постройку морских челнов без разрешения польских гетманов) и что вообще этим «привилием» козакам разрешалось бороться за свои права.

Козаки враждовали с панами и шляхтичами, однако королевскую власть они еще уважали. Весть о том, что Богдан владеет королевским разрешением на бунт против панов, произвело большое впечатление. Ей тем легче поверили, что хотели верить.

Польские власти приняли свои меры: они расставили посты по всем дорогам, чтобы препятствовать приливу людей к Хмельницкому, начали разоружать крестьян, усиленно ловили и немилосердно казнили разосланных Богданом агентов или просто «смутьянов», ведших «кламливые»[69] речи; русскому населению в городах и селах было запрещено собираться в кучки; если заставали сборища в домах — будь то даже вечеринка или свадьба, — то всех присутствующих жестоко пороли. Но эти меры не приводили к успеху: наученные горьким опытом былых экзекуций, жители показывали вид смирения; козаки лицемерно осуждали тех, кто бежал к Хмельницкому. Но это была обманчивая покорность.

Сердца у всех кипели злобой. То и дело какой-нибудь бродячий музыкант или идущий по обету монах тайно от польских лазутчиков собирал крестьян и разжигал их яростными речами.

«Поругана вера святая! — восклицали агитаторы Богдана. — Униаты стоят с ножом над шеею. Над просьбами нашими сейм глумится. Нет ничего, чего бы не решился с нами сделать шляхтич. А что творят жолнеры! Под предлогом укрощения непокорности ходят по селам и часто целые местечки истребляют дотла, как будто замыслили истребить весь род наш…

Все эти речи находили себе живой отголосок. «Нетрудно было взволновать козаков, — писал польский историк: — как соловью пенье, так им мятежи были свойственны».

Понимал и Потоцкий, что затравленным козакам «свойственны» мятежи. Не довольствуясь прежними мерами, он издал универсал: «Оповещаем всех и приказываем, чтобы те, которые бежали с Хмельницким, равно и те, которые ушли к нему после, воротились в свои жилища в надежде прощения своих проступков; а если кто осмелится бежать в Запорожье, тот за свою вину отвечает имением и жизнью жены и детей».

Угроза не осталась на бумаге; паны начали претворять ее в жизнь. Однако и эта варварская мера не помогла. Тот же Потоцкий заявил королю, характеризуя создавшееся на Украине положение:

«Не было ни одной деревни, ни одного города, в котором бы не раздавались призывы к своеволию и где бы не замышляли на жизнь и имущество своих панов и державцев».

Широкие отклики, которые нашел среди украинского народа призыв Богдана, возымели результат. Влияние Хмельницкого в Сечи значительно возросло. Старшúна вынуждена была считаться с этим. Когда Богдан приехал, ему устроили торжественную встречу. «Когда кошевой узнал о выезде Хмельницкого из Крыму, — пишет летописец Величко, — то стянул с лугов, веток и речек все войско низовое запорожское, конное и пешее, объявивши, что есть необходимость для пребывания их в Сечи, а для чего, того не сказал до возвращения Хмельницкого на кош».