Пленница - Ольга Вечная

- Джон Дэвисон Рокфеллер, - называю имя человека, которому принадлежит цитата, и Алтай криво усмехается. От этих его улыбочек становится не по себе.

Я знаю, что Исса разрядил бы обстановку. Я бы хотела, чтобы он остался.

- Если ты видишь богатого человека, а я сейчас могу считать себя богатым, то должна понимать: либо он, либо его родитель где-то переступил закон. Ни страна, ни век, ни сфера деятельности не имеют значения.

- А если этот бандит, кому принадлежит вагончик, приедет на разборки?

- Вообще-то я на это надеюсь, - запросто вкидывает он.

- Ты вообще ничего не боишься?

Мы оба смотрим на огонь.

- Не боюсь, милая.

- Ты таким родился? Или стал?

- Слишком много вопросов для девушки, с которой я не сплю.

Сердце стремительно сжимается. Вдох-выдох. Я продолжаю мысль:

- Я хочу также, но у меня не получается. Я боюсь. Ужасно боюсь за свою жизнь, за то, что мне причинят боль, за то, что не получится осуществить свои мечты. Я... после той ночи, помнишь, шесть лет назад? Боялась всего на свете. Мужчин, женщин, незнакомцев. Я была очень благоразумной. А ты помнишь? Ты же помнишь ту ночь?

Он поворачивается ко мне, а я — резко к огню. Чувствую, как разглядывает мой профиль, плечи, фигуру. Я буквально чувствую, как его взгляд жжет кожу на груди и ягодицах. А может, я себе все придумываю? Почему с Иссой и Гришей так просто, а с ним наедине - ад?

Алтай достает из сумки бутылку вина, откупоривает, делает глоток. Протягивает.

Мы здесь вдвоем у гигантского костра. Кира лежит поблизости, но она не считается. Я принимаю бутылку и отпиваю. Белое сухое, холодное.

Алтай придвигается ближе. Берет мою руку, переплетает наши пальцы. Я делаю еще один глоток и зажмуриваюсь. Его ладонь теплая. Большая, мозолистая.

Меня охватывает мучительный трепет, и я задерживаю дыхание.

Глава 19

Лицо печет, я улыбаюсь и переворачиваюсь на другой бок. Южное солнце родом из детства, его утренние горячие поцелуи ни с чем не перепутать.

Медленно открываю глаза, а потом их зажмуриваю. Потому что передо мной море — бескрайнее, синее, искрящееся. Настолько красивое море, что в душе больно становится. Я захлебываюсь и прижимаю руку к груди.

Сердце гулко колотится. Я проснулась у Алтая. В том самом доме, куда вход запрещен даже для горничных: убирается или нанятый клининг или Светлана лично. Как я сюда попала? Это долгая история, но сначала... Сначала я попытаюсь осознать, насколько здесь потрясающе!

Большая гостиная, две стены которой — панорамные окна в пол. Удобный диван, стеклянный журнальный столик. Позади меня кухня и дизайнерская ванна. Он любит принимать ванну, глядя на море? Я думаю об этом и улыбаюсь.

Алтай, да ты полон секретов.

Поднимаюсь, подхожу к окну. Дом находится на высоком холме, и отсюда кажется, будто море близко, еще чуть-чуть, и оближет ноги.

Вау. Какое невероятное место придумал и построил этот сложный, некрасивый человек. Наверное, это что-то да значит.

Я прикладываю руку к груди, подхожу к окну и аккуратно касаюсь идеально чистого стекла. Вчера мы с Алтаем долго сидели у догорающего вагончика, разговаривали о жизни, обстоятельствах, будущем. Мы разговаривали и пили вино, которое так легко шло, вкусно и просто, что иногда казалось, будто сок.

Я помню, как танцевала на фоне огня, пела что-то. Сама себе! Боже... в какой-то момент я ощутила себя совершенно пьяной, но было ужасно поздно. Я танцевала, парила над землей и смеялась, Кира прыгала рядом.

А потом, в какой-то момент я вернулась к Алтаю. Он отложил телефон и посмотрел на меня снизу вверх. В полумраке не было видно его лица, и я на какой-то миг забыла о его прошлом. Передо мной на земле сидел мужчина, с которым я отлично провела вечер. Я никогда в жизни не была в таких обстоятельствах. Я растерялась, во мне как будто что-то расцвело.

Его руки были теплыми. Алтай пах дорогой туалетной водой, а еще костром, спокойствием, морем, солью, немного, самую малость бензином, сигаретами и вином. Он пах югом, беззаконием и, как ни странно, полной безопасностью. Я почувствовала себя красивой, уселась к нему на колени и обняла за шею. Наши пальцы переплелись, я почувствовала, как он сжал их, и тело откликнулось. Потом был поцелуй в шею — влажный, тягучий. Жаждущий и обещающий, я снова откликнулась дрожью. Жарко стало, как в сауне. На лбу выступила испарина.

Я часто задышала и он прижал меня к себе. Я помню сумбур, растерянность и трепет. Тот самый, который наполнил до краев, в который я сама превратилась. А еще я помню четки, которые были зажаты между наших тел и доставляли мне дискомфорт. Алтай потянул за нитку, и я почувствовала, как по внутренней части бедра скользят бусины. Одна за другой. Еще и еще. Он сказал:

- Приподнимись.

Но я не сделала этого. Скользящие бусины по моей коже через ткань — кажется, были самым приятным ощущения в моей жизни. От каждой из них искрами удовольствие расходилось. Мои бедра загорелись, сердце забилось сильно-сильно.

- Мне пора домой, - пошептала я, когда они закончились.

- Давай отведу.

Дальше туман, усталость, крепкий сон. Я спала прямо в одежде.

Оглядываюсь по сторонам, стараясь запомнить каждый кусочек этого прекрасного, идеального дома. Мне почему-то становится больно, когда я думаю о том, что это место, наверное, осуществленная мечта. Мечта папиного вышибалы.

Время близится к восьми. Черт, Светлана, наверное, уже проснулась. Я быстро обуваюсь и выхожу на улицу.

И первое, что вижу — это Алтая. Он, кажется, чинит забор. Ту сторону, что обращена к морю и состоит из проволоки. Увлечен процессом.

На нем лишь низко-сидящие шорты, шлепки и перчатки. Точно такие же, какие он недавно одолжил мне в доме отца.

Внутри вспыхивает пламя — жгучее, разрушающее, как вчера с черным дымом и до неба. На языке возникает запах его тела, будто я прямо сейчас прижимаюсь носом к его коже. Я чувствую томление, срываюсь на дрожь, в животе сплетается тугой комок эмоций, которые не осознать, не успокоить. Меня подхватывает вчерашний жар, кожу печет словно я опять у кострища.

До того, как он оберется, пройдет не больше пары секунд.

Сердце отбивает глухой удар.

У меня остается секунда.

Жадно рассматриваю его крепкое, мускулистое тело. Черт, он крепче, чем