Омская зима - Владимир Мефодьевич Башунов

class="v">Их все меньше. Все громче средь сосен

неуемный сорочий содом…

Скоро, скоро пожалует осень

хлопотливой хозяйкою в дом.

И, казалось бы, что мне за горе

до картины, знакомой давно, —

родилась я у Черного моря,

вся в цвету моя родина, но

не в долгу перед родиной славной,

главной Родине верность храня,

помню: в братстве свободных и равных

все в стране мы друг другу родня.

И сегодня признаться я рада,

что уже не представить мне врозь

ни янтарную гроздь винограда,

ни рябины пунцовую гроздь.

ФИЛЬМ О ВОЙНЕ

Знаю, пробитая каска

павшего в битве бойца,

лишь непонятная сказка

для моего сорванца.

Проще — про велосипеды,

легче — про жизнь на Луне.

Сын маловат для беседы

об отгремевшей войне.

Фильма больная

                         нервозность

будит в ребенке тоску.

Знаю, но скидку на возраст

сделать ему не могу!

В час, когда мир беспокоит

отзвук минувшей грозы,

пусть мой сынишка усвоит

малость, крупицу, азы:

только МОЕ напряженье,

смывшее краски с лица,

только МОЕ отношенье

к гибельной силе свинца,

боль затаенного вздоха,

непоправимость вины,

только: ВОЙНА — ЭТО

                                  ПЛОХО,

значит, НЕ НАДО

                          ВОЙНЫ,

даже дарящей победы!..

Ну, а потом, в тишине,

можно — про велосипеды,

можно — про жизнь на

                                  Луне.

БАНАНЫ

Это, в общем, даже и не странно, —

Уж такие нынче времена —

Нынче ухитряется с бананов

Стартовать сибирская весна.

Я беру с лотка тугую связку

В золотой тропической пыли,

Будто бы впуская в сердце сказку,

Что пройти сумела полземли.

Через сто таможен и причалов

Пронесла отважно на плечах

Истину, что музыкой звучала

Даже в самых будничных речах.

Вечен мир, когда в нем люди — братья,

От родства не деться никуда!

И хранит тепло рукопожатья

Кожура заморского плода…

* * *

Везет соседям на гостей,

На тех негаданных, нежданных,

Что, спутав начисто все планы,

Вдруг осчастливят,

                            вдруг нагрянут

С веселым скрипом чемоданов,

С беспечной щедростью вестей.

И, кратко вымолвив: пора;

Исчезнут, толков не встревожив,

Оставя в маленькой прихожей

Какой-то светлый тарарам!

* * *

Тем и дороги прошлые дни,

что на них ни обиды, ни злости,

что они, словно робкие гости,

постучали и скрылись в тени,

предоставив тебе самому,

широко распахнувшему двери,

оценить: велика ли потеря,

если ты не вглядишься во тьму.

Галина Кудрявская

* * *

Повзрослев, разъезжаются дети,

Словно с дерева листья летят,

Словно комнаты выстудил ветер.

Дом пустеет, как осенью сад.

В закоулках молчанье повисло,

Жду звонков телефонных и писем

На диване три старых медведя

Ждут, когда их хозяйка приедет.

Ничего не поделаешь — время

Нашим детям пути начинать,

Только сердце такой перемены

Почему-то не хочет принять.

Сердцу помнится время иное —

Беспокойное и озорное,

Вечный хаос на детском столе.

Первый класс и сентябрь на земле.

* * *

Рядом с нашим домом интернат,

А точнее, просто детский дом.

Каждый день встречаю я ребят,

Тех сирот, что поселили в нем.

Им участье наше ни к чему,

И оно не в силах заменить

Родственной любви живую нить,

Жизнь детей в родительском дому.

Ах, как много в этом мире зла,

Если при родителях живых

Дети их глядят из-за угла,

Как лелеем, холим мы своих.

Водим их за ручку погулять,

Чуть споткнулся, мы спасать бежим…

Как должно быть горько-горько им

Видеть, как других жалеет мать.

* * *

В вагонной тесноте поют студенты

Так радостно, хоть вместе с ними пой.

Уже немало песен перепето,

И среди всех — печальной ни одной.

И слушая задорные их песни,

Пожалуй, не завидовала я,

Что не сложились так беспечно-весело

Ни жизнь моя, ни песенка моя.

Александр Лизунов

БЫЛЬ О РОЯЛЕ

Зима еще стояла.

                          Мел февраль

по улицам

                заснеженного Томска…

Первопричиной

                        этого знакомства

был блютнеровский

                               старенький рояль.

Реликвия,

               потрепанный товар,

гроб с музыкой

                       под крышкою рояльной.

Все сто его достоинств

                                   нереальных

смог оценить бы

                         только антиквар.

За годы

            в этой тучке грозовой

громовые басы

                       вконец иссякли.

Расстроился рояль…

                                Восьмой десяток

пошел уже

                 владелице его…

И приходил

                  застенчивый студент

в квартирку

                  со скрипучими полами,

затем,

          что наша Ольга Николавна

спасала

            свой дражайший инструмент.

Как нянька,

                  от больного в стороне,

она шептала:

                     «Да, он безнадежен.

Но вы попробуйте. Вот фетр,

                                            вот пассатижи…» —

и проводила пальцем

                                 по струне.

Сдавался неохотно

                              прошлый век.

Вовсю скрипел педалью

                                     символ веры.

Но снова в хаос

                         дерева и фетра

музыка шла,

                   и был за нею верх.

В ней были звуки той,

                                  иной поры,

росла в рояле

                     грозная свобода,

он вырывался

                     из своих обводов,

как будто

               револьвер из кобуры.

Он был готов

                    сойтись лицом к лицу

с несовершенством

                              суетного мира…

Врывался через форточку

                                       в квартиру

колючий ветер…

                          Шел февраль к концу…

А следом шли

                     другие времена,

и все яснее

                  виделось оттуда:

одна