Наш общий друг. Часть 2 - Чарльз Диккенс

— Что? Бѣдное сердце? — переспросила миссъ Ренъ.

— Ея сердце боготворитъ его всею своею любовью, всею своей правдой. Съ нимъ она готова умереть… или лучше — за него. Она знаетъ, что у него есть недостатки, но думаетъ, что они развились отъ одиночества, оттого, что у него не было близкаго человѣка, не было никого для души. И она — эта богатая и знатная красавица, до которой мнѣ такъ далеко, — говоритъ: «Только возьми меня, пополни мною эту пустоту, посмотри, какъ я мало думаю о себѣ, испытай, что я могу для тебя сдѣлать и вынести за тебя, и ты увидишь, что ты станешь лучше благодаря мнѣ, хотя я неизмѣримо хуже тебя, хотя въ сравненіи съ тобой я — ничтожество».

Лицо, глядѣвшее въ огонь, въ экстазѣ этихъ словъ казалось отрѣшеннымъ отъ міра. Дженни откинула незанятой рукой свѣтлые волосы и посмотрѣла на это лицо долгимъ, внимательнымъ взглядомъ съ чѣмъ-то похожимъ на испугъ. Когда Лиззи замолчала, дѣвочка опять опустила головку къ ней на грудь и простонала: «О, Боже мой, Боже мой, Боже!»

— Что съ тобой, моя Дженни? — спросила Лиззи, точно пробуждаясь отъ сна. — У тебя болитъ что-нибудь?

— Да, но это не старая боль. Уложи меня, уложи меня! Не отходи отъ меня въ эту ночь! Запри дверь и побудь со мной!

Потомъ, отвернувшись, она прошептала:

— Ахъ, моя Лиззи, бѣдная ты моя! О вы, блаженные! Придите съ неба, придите, какъ приходите ко мнѣ, свѣтлыми рядами! Придите для нея — не для меня! Ей поддержка нужнѣе, чѣмъ мнѣ.

Она подняла руки и, снова обернувшись къ Лиззи, обвилась вокругъ ея шеи и припала къ ней на грудь.

XII

Еще хищныя птицы

Рогъ Райдергудъ жилъ въ самыхъ нѣдрахъ Лощины Известковаго Амбара, между корабельными плотниками, оснастчиками, изготовлявшими мачты, весла, блоки и паруса, жилъ точно въ корабельномъ трюмѣ, набитомъ людьми водяного промысла, изъ коихъ нѣкоторые были не лучше его самого, многіе гораздо лучше, но хуже — никто. Лощина была не очень разборчива въ выборѣ товарищества, но даже Лощина не слишкомъ добивалась чести знакомства съ Рогомъ. Случалось даже, что она безцеремонно поворачивала ему спину, и во всякомъ случаѣ это она дѣлала чаще, чѣмъ подавала ему руку для привѣтствія, и рѣдко, вѣрнѣе — никогда не пила съ нимъ иначе, какъ на его собственный счетъ. Бывало даже, что и этотъ сильный рычагъ не могъ подвинуть Лощину — по крайней мѣрѣ нѣкоторыхъ ея обитателей — на близость съ завѣдомымъ доносчикомъ, — настолько-то у нихъ хватало личной доблести и духа общественности. Впрочемъ, эта похвальная добродѣтель имѣла маленькій изъянъ, заключавшійся въ томъ, что въ глазахъ носителей ея всякій дававшій показанія на судѣ — будь онъ лжесвидѣтель или говори святую правду, — былъ одинаково плохимъ сосѣдомъ и подлецомъ.

Не будь у мистера Райдергуда дочери, которую онъ такъ часто поминалъ въ разговорахъ, Лощина была бы для него настоящей могилой по части добыванія средствъ. Но миссъ Плезантъ Райдергудъ имѣла въ Лощинѣ нѣкоторое положеніе и связи. Хоть и въ скромнѣйшей изъ скромнѣйшихъ степепеней, но все-таки она была ростовщица — конечно, безъ дозволенія закона она держала, что называется въ народѣ, закладную лавку и давала взаймы небольшія суммы подъ небольшіе заклады въ видѣ обезпеченія. Имѣя всего двадцать четыре года отъ роду, миссъ Плезантъ была пятидесятилѣтней старухой по своей опытности въ этомъ дѣлѣ. Дѣло было начато еще ея покойной матерью, по смерти которой она получила въ полную собственность маленькій капиталецъ въ пятнадцать съ чѣмъ-то шиллинговъ, чтобы имѣть возможность самостоятельно продолжать торговлю. Сообщеніе о существованіи зашитаго въ подушку вышереченнаго капитальца было послѣднимъ, внятно произнесеннымъ, конфиденціальнымъ сообщеніемъ покойницы, прежде чѣмъ она изнемогла подъ бременемъ водянки, развившейся отъ нюхательнаго табаку и отъ джина, въ равной мѣрѣ несовмѣстимыхъ съ здоровьемъ.

Почему миссъ Райдергудъ получила при крещеніи имя Плезантъ [1] — этого, вѣроятно, не была въ состояніи объяснить покойная мистрисъ Райдергудъ. Достовѣрно только, что дочь ея не имѣла объ этомъ никакихъ свѣдѣній: она нашла себя подъ именемъ Плезантъ да такъ при немъ и осталась. Ея не спросили, желаетъ ли она имѣть какое-нибудь имя, не спросили даже, желаетъ ли являться на свѣтъ. Точно такъ же, какъ она нашла себя съ готовымъ именемъ, нашла она себя и съ косымъ глазомъ, унаслѣдованнымъ отъ отца, и очень возможно, что она отказалась бы отъ него, если бы спросили ея мнѣнія по этому предмету. Во всѣхъ другихъ отношеніяхъ ее нельзя было назвать некрасивой, хоть она и отличалась худобой, нечистымъ цвѣтомъ лица, и казалась вдвое старше, чѣмъ была въ дѣйствительности.

Какъ иныя собаки, по природному ли инстинкту или благодаря дрессировкѣ, придушиваютъ извѣстныхъ животныхъ, но только до извѣстной степени, такъ и миссъ Плезантъ (просимъ прошенья) по врожденному чувству или благодаря дрессировкѣ, смотрѣла на моряковъ, какъ на свою добычу въ извѣстныхъ предѣлахъ. Стоило только увидѣть ей человѣка въ синей курткѣ, какъ она, выражаясь иносказательно, влѣплялась въ него. И однако, принимая во вниманіе всѣ обстоятельства, миссъ Плезантъ не была ни зла, ни жестокосерда. А принять во вниманіе нужно многое, если подумать, насколько некрасива была ея собственная жизнь. Укажите Плезантъ Райдергудъ свадьбу на улицѣ, и она увидитъ въ ней только мужчину и женщину, получившихъ законное право ссориться и драться между собой. Передъ нею крестины: она видитъ въ этомъ маленькаго язычника, которому неизвѣстно зачѣмъ дали ненужное ему имя, потому что къ нему вѣдь все равно будутъ потомъ обращаться не иначе, какъ съ кайой-нибудь обидной кличкой. Передъ нею похороны: для нея это нѣчто въ родѣ траурнаго маскарада, церемонія, предписывающая временное благочиніе для участниковъ и стоющая огромныхъ издержекъ. Передъ ней отецъ семейства: она видитъ въ немъ лишь дубликатъ своего собственнаго отца, который, съ самаго ея младенчества, періодически ни съ того ни съ сего принимался за отправленіе своихъ родительскихъ обязанностей, всегда воплощавшихся въ кулакѣ или плеткѣ и всегда, при отправленіи ихъ, причинявшихъ ей боль. Итакъ, принимая все вообще во вниманіе, мы не можемъ сказать, чтобы Плезантъ Райдергудъ была слишкомъ плоха. Въ ней даже былъ оттѣнокъ романтизма, насколько романтизмъ могъ уживаться въ Лощинѣ. Иной разъ, когда она теплымъ лѣтнимъ вечеркомъ стояла, скрестивъ руки, у дверей своей лавки, переводя глаза отъ людной улицы на небо, гдѣ заходило солнце, она предавалась туманнымъ видѣніямъ далекихъ острововъ въ южныхъ моряхъ или гдѣ-то тамъ (о географическомъ положеніи она мало заботилась), гдѣ было бы такъ пріятно погулять съ другомъ сердца въ рощахъ баобаба, поджидая кораблей, плывущихъ изъ шумныхъ гаваней цивилизаціи. Матросы, отъ которыхъ можно было поживиться, были необходимой принадлежностью эдема миссъ Плезантъ.

Но далеко не теплымъ лѣтнимъ вечеромъ выглянула она изъ дверей своей лавочки тогда, когда на нее обратилъ вниманіе человѣкъ, стоявшій около одного дома на противоположной сторонѣ улицы. Въ тотъ вечеръ дулъ холодный, пронзительный вѣтеръ. Плезантъ Райдергудъ раздѣляла съ большинствомъ женскаго населенія Лощины ту интересную особенность, что прическа ея представляла всклоченный пучекъ волосъ, поминутно распадавшійся сзади, такъ что она не могла приняться ни за какое дѣло, не закрутивъ ихъ предварительно на надлежащее мѣсто. Такимъ же образомъ закручивала она свой пучекъ и въ описываемый моментъ, когда она только что вышла на порогъ своей лавки взглянуть, что дѣлается на улицѣ. Обычай закручивать волосы былъ до того общераспространеннымъ между женскимъ населеніемъ Лощины, что, въ случаяхъ неожиданной драки или другихъ нарушеній благочинія въ этой мѣстности, тамъ отовсюду появлялись женщины, занятыя на бѣгу такимъ процессомъ закручиванія волосъ на затылкѣ, причемъ многія, удобства ради, держали гребенки во рту.

Заведеніе, въ которомъ торговала миссъ Плезантъ, была маленькая, грязная лавченка; въ ней даже невысокій человѣкъ легко могъ достать рукой до потолка. Она была развѣ немногимъ получше погреба или подвала и, чтобы попасть въ нее, надо было спуститься на три ступеньки внизъ. Тѣмъ не менѣе въ полутемномъ окнѣ этой лавчонки, между двумя-тремя аляповато-пестрыми головными платками, двумя-тремя подержанными юбками, между никуда не годными карманными часами и компасами, между банками съ табакомъ, двумя, поставленными крестъ-накрестъ старыми трубками и вазами съ какими-то тошнотворными сластями, — между всѣмъ этимъ хламомъ, служившимъ ширмой, прикрывавшей основное ремесло миссъ Плезантъ, красовалась надпись: «Комнаты со столомъ для моряковъ».

Замѣтивъ въ дверяхъ лавчонки Плезантъ Райдергудъ, человѣкъ, стоявшій у дома напротивъ, перешелъ улицу такъ быстро, что она не успѣла закрутить волосъ, какъ онъ уже стоялъ передъ ней.