Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта - Илья Казаков

– Тренируй, не тренируй… – сказал тренер президенту после матча. – Если у тебя есть игроки, то команда играет. А если нет игроков…

Санс в ответ на это кивнул. Вроде бы.

Гус Санса недолюбливал. И было за что. Тот пришел к нему с вопросом, даже не с вопросом, а с четкой задачей.

– Почему не играет мой сын?

Сын Санса был защитник. И вроде бы не самый плохой. Но только не для «Реала».

Гус посмотрел на президента.

– Потому что я так решил, – отрезал он.

– Он должен играть, – сказал Санс.

– О’кей, – согласился Гус.

Санс был доволен. Президент показал тренеру с характером, кто в клубе главный.

– Только одно уточнение, – добавил Хиддинк.

Санс кивнул, желая понять, что тот хочет уточнить.

– Найди себе другого тренера, – сказал Гус. – Такого, кто будет слушать твои рекомендации по составу.

Я вообще не понимаю, почему вспомнил про Санса и Гуса. Хотел написать вроде бы совсем о других, о наших. И вдруг ладно бы Гус, он тоже наш. Но Санс, Перес. Лигой чемпионов навеяно, не иначе. Гениальной атакой «Барсы». Поди пойми с этими тремя чертями в одной упряжке, что за тренер Энрике. И есть ли хотя бы десять его процентов в том, что мы видим?

Гус, когда его спрашивали о том, как тренер должен вести себя со звездой, решающей своими голами судьбу матча, а то и чемпионство, закрывал глаза и уносился мыслями в далекий восемьдесят восьмой, когда его ПСВ выиграл и чемпионат, и Кубок чемпионов.

– У меня играл Ромарио, – говорил он, и мы кивали, вспоминая. – У нас на носу матч с «Аяксом», считай что за чемпионство, а он всю неделю тренируется на прямых ногах. Я не выдержал, накричал на него. Он мне говорит: «Тренер, все будет о’кей, я сам знаю, как себя готовить». Я посмотрел на него и говорю: «О’кей, договорились, я готов тебе поверить». Началась игра, он стоит. Первый тайм отстоял – на табло нули. Начался второй, он опять стоит. Я говорю помощнику: готовьте замену. Тот размялся, переоделся.

Восьмидесятая минута. И тут мяч в штрафной. Ромарио просто подставил под него ногу – 1:0. Говорю помощникам: «Подождите с заменой». Восемьдесят третья минута – то же самое, просто подставил ногу – 2:0.

– И что? – спрашивали мы Хиддинка.

Гус ставил ладони перпендикулярно к лицу, сужая поле зрения. Выглядел он при этом как лошадь в шорах.

– Я потом вот так смотрел, как он тренируется.

Месси, Ромарио, Гус, Вальдано, десять процентов.

Помню, как Никонов говорил мне:

– Нас Маслов в «Торпедо» учил: футбол – штука простая: отдал и сразу открылся. А для тренера еще проще: выбрал правильных десять игроков и правильно их расставил.

Вальдано с этим, вероятно, поспорил бы.

– Вот все сейчас этих хвалят, – сказали мне и назвали команду. – А знаешь, почему они играют? Думаешь, все дело в тренере?

Я кивнул, давая понять, что думаю именно так.

– У них перед началом сезона старики собрали молодых и сказали им, жестко так: слышите, п…ры, нам сейчас очень нужны бабки. Поэтому будете пахать как проклятые, а если нет, то после каждого матча будем вас жестко п…дить.

Я смотрел на собеседника, веря ему и одновременно отказываясь верить.

– И что? – сказал я. – Это и есть тот самый единственно верный метод?

– Ха! – отозвался тот. – Расскажу тебе одну историю. У них в одном матче юный опорник вышел играть на фланг и отпахал крайком девяносто минут как проклятый. Тренеру говорят: «Ну ты гений, так сообразил – никто не ждал этого». А он отвечает: «Я сообразил? Это два старика ему сказали, чего нам в три центральных играть, иди на фланг, чтобы не мешаться, и носись там. Им бегать не хотелось».

– Ну дела… – произнес я растерянно. – А мы думали…

Фразу я не закончил. Просто не успел.

– А знаешь, почему этот от них ушел?

– Контракт закончился, – предположил я.

– Они на сборах на тренировке вдруг начали ауты отрабатывать. Один бросает, второй принимает мяч на грудь и сразу же должен развернуться и подать в штрафную. Так тренер свистнул на первом же вводе и стал учить: ты как бросаешь, надо спину сильнее выгибать. А ты как принимаешь! Тоже выгибай и мягче сбрасывай. Тот, кто принимал, посмотрел на него и выгибал дальше, а в тот же день позвонил агенту и тот поехал в другой клуб о переходе договариваться. А третий, кто рядом тогда стоял, посмотрел-послушал и сказал: в этом клубе я, кажется, закончил.

– Ну так играют же без второго и без третьего, – сказал я. – И неплохо так играют.

– Играют, – согласился собеседник. – Но можно было бы лучше! Где школа? Где престиж профессии?!

– Слушай, я совсем запутался, – сказал я. – Тренер сегодня кому и зачем нужен? Если игроки звезды или если они и так все сами знают?

– Ты это Газзаеву скажи, – сказал он. – Например.

– Почему Газзаеву? – спросил я. – Я его восемнадцатого мая увижу, позвал на радио в честь десятилетия победы в Кубке.

– Вот и спроси, – повторил он. – И у Капелло спроси.

– Могу спросить, – согласился я. – Но я и так приблизительно знаю, что они на это ответят. Я лучше у игроков спрошу, это интереснее будет. У Дзюбы, например. Или у Игнашевича.

– Или у Широкова, – предложил собеседник.

– Не, у Ромки я другое спрошу, – сказал я. – Мы с ним о литературе беседуем. Иногда. Я ему «Железную волю» Лескова рекомендовал прочесть, и он оценил. Ты читал?

– Нет, – признался он. – Некогда.

– Зря, – сказал я. – О приключениях немца в русской провинции. Который решил бизнес там сделать. Там мощная фраза есть, как рефрен: «Топором теста не перерубить».

– Ничего не меняется, – задумчиво протянул он. – Ничего.

– А ты почитай, – сказал я. – Прежде чем такое говорить.

Яшин

В Хельсинки мне понравилось. Особенно на рыбном рынке. У меня была инструкция от бывалых людей, поэтому я знал, куда и зачем иду.

– Покупаешь лосося, его при тебе посыпают солью с укропом, закатывают в вакуумный пакет, и через двенадцать часов ты ешь восхитительную малосольную рыбу. Еще черный хлеб купи, крестьянский. Ломоть хлеба, сливочное масло, пласт лосося – не бутерброд, а именины сердца…

Рынок был прямо у залива. Старое здание красного кирпича, корзины с рыбой, торговки. Со мной был Костя, фотограф сборной. Ему были нужны магниты и сувенирные тарелки.

– Чудак-человек, – сказал я ему. – Насладись этой финской неспешностью. Тут никто никуда не торопится. У нас три часа на прогулку по городу, куда ты летишь?

Костя кивнул. И пока я тыкал пальцем в рыбу, объясняя женщине в переливающемся от приставшей чешуи переднике, какая именно мне желанна, он успел обежать всю Рыночную площадь. Пакетик с магнитиками, пакетик с тарелочками. Костя по юности челночил. Рассказывал, как возил в Польшу две сумки по сорок килограммов каждая, и столько же обратно. Те инстинкты добытчика вросли в него намертво.

Я расплатился, и мы присели на веранде соседнего кафе. Костя что-то рассказывал, я кивал и думал: «Мог бы я здесь жить?» Мой вечный вопрос в каждой новой стране и новом городе, отчасти привитый Бородюком. На Евро-2008 мы поколесили по загранице изрядно. Генрихович сидел в автобусе передо мной и время от времени спрашивал окружающих, показывая на какую-нибудь развалюху:

– Если бы тебе дали сто тысяч евро и надо было бы год прожить, не выходя из этого дома, согласился бы?

Народ преимущественно отвечал согласием. Вопрос был несложный. В отличие от того, что задал нам в той же Австрии Гус. Мы ехали из какого-то баварского городка с матча против Литвы в Леоганг, три часа пути по проселочным дорогам. Гус увидел склон, на котором паслись коровы, засиял.

Повернулся к нам и сказал:

– Я уже старый человек, много всего в жизни видел. Но одной вещи не понимаю.

– Какой? – заинтересованно спросили несколько голосов.

Он показал на коров:

– Вот корова стоит на холме. Две левые ноги вверху, две правые внизу.

– И что? – спросили мы, не понимая.

Он расплылся в усмешке:

– Почему она не падает?

Люди в Хельсинки были как сонные. Еще бы – такой воздух, такая жизнь. Я смотрел на них с отстраненным интересом и думал, а какая же скорость жизни в финских деревнях, если их столица движется в таком сонном ритме? Все по-простому, велосипеды вместо машин.

Александр Аркадьич Горбунов рассказывал, как несколько лет проработал здесь на корпункте ТАСС. Как однажды он заболел, а в президентском дворце был какой-то важный прием. Требовалось передавать в Москву тассовку, нужна была информация и фактура. Горбунов открыл справочник, нашел телефон дворца, набрал. Шли длинные гудки, никто не подходил. Он перезвонил и снова долго ждал. Наконец трубку сняли.

– Добрый день, – сказал Александр Аркадьич на чистейшем финском. – Я корреспондент ТАСС, не смог по болезни быть сегодня у вас. Не могли бы вы сообщить мне подробности встречи?

– Конечно, – ответили ему плавно. – Диктую, записывайте.