Foot’Больные люди. Маленькие истории большого спорта - Илья Казаков

– Забираем деньги и уходим! – негромко сказал понятливый.

– Почему? Что такое?

– Это же химчистка!

Как-то раз команда заселилась в небольшой частный отель с пансионом. Расселение шло не быстро, одному любознательному игроку стало скучно, он пошел осматривать территорию. Зашел за угол, и вдруг послышался лай. Он закричал. Прибежал, держась за окровавленную руку со следами зубов.

Хозяин всполошился. Отвел спортсмена в сторону, оказал первую помощь. Тот вернулся к команде, совершенно счастливый.

– Чего лыбишься? – спросили его.

Он показал две бумажки, по сто марок каждая.

– Я на хозяина стал кричать, что это безобразие. Он палец к губам приложил: не надо скандала, все уладим.

Ему позавидовали. Двести марок – это было солидно. Можно было привезти в Москву дубленку, причем не из химчистки. Или даже музыкальный центр.

За ужином тот игрок вел себя странно. О чем-то напряженно думал. Его спросили, в чем дело?

– Да вот все думаю… – ответил он. – Вы не видели, где хозяин собаку на ночь закрыл? Если раздразнить, она сильнее покусает. Можно будет тысячу взять.

Тысяча марок – это было целое состояние. Можно было привезти столько, что хватило бы и на подарки, и на продажу.

Я посмотрел на блюдо с гранатами и откусил от сырника.

Времена другие, думал я. Все, что я привожу из командировок, – только для удовольствия. Сувениры, подарки, деликатесы. В Катаре я купил шелковый коврик, который в сложенном виде уместился на дне спортивной сумки, заняв не больше трети от ее вместимости. Пупсик на нем катает машинки.

Вспомнил рассказ Заварова о том, как сборная летела из Чехии, и у каждого игрока на коленях лежала коробка с люстрой. Как они переговаривались:

– У меня за четыреста пятьдесят берут.

– А у меня за пятьсот!

Потом вспомнил, как мы везли большой маковский компьютер из Испании, который не влезал в багажную полку над нами.

Тарелки возить проще. Или статуэтки. А лучше всего – сыр с колбасой.

Сырники были замечательные. Как и чай.

Похищение в Цюрихе

В сентябре 2000-го я прилетел в Цюрих. Страшно сказать, на матч национальной сборной. Впервые. Да еще и толком не зная тогда английского.

Гостиница располагалась в начале улицы с восхитительным названием Лиматквай, прямо на набережной. Мы ввалились с громоздким оборудованием в крошечный холл, и я вдруг почувствовал себя русским беженцем из первой волны эмиграции. Вещей немного, как и денег. Знание местного мира отсутствует. Номер крошечный, да еще и душ с туалетом в коридоре, а у стены только скромная раковина.

Но все равно это была Швейцария. А сборная прилетала только на следующий день, мы выдвинулись в командировку с немыслимым запасом времени. У меня был заказ на три перочинных ножика, я вышел из номера и постучал в дверь номера, в котором жил оператор. И мы пошли – прямо по Лиматквай.

Оператор хотел обедать, но соглашался подождать, пока во мне не заснет потребитель. Магазин с ножами попался мне ровно через минуту. Я выбрал три одинаковых сувенира, расплатился непривычными швейцарскими франками, и мы сменили шаг с откровенно прогулочного на более целеустремленный.

И тут меня взяли за руку. Какая-то милая женщина, спросившая, люблю ли я чтение. Признаться, я был удивлен. Но честно сказал, что люблю. Я знал, что это наверняка не просто так, но знал и другое: в Европе надо всем улыбаться, со всеми здороваться и быть отзывчивым. Потому что так принято, и нужно если не сломать, так хотя бы надломить стереотип о вечной угрюмости русских.

Она открыла дверь в стене, и мы вошли. Длинный коридор больше походил на декорацию в павильоне, чем на действвительно используемое пространство. Оператор заволновался и встал. Прямо посредине пути. Наморщил лоб и сказал взволнованно:

– Тебе не кажется, что нас хотят использовать для пересадки органов?

Тут уже разволновался я. Посмотрел на него, на женщину. Подумал, что начать здесь кричать было бы совсем глупо.

– Идемте! – снова пригласила женщина, улыбаясь.

– Улыбается, – сказал оператор. – Сначала улыбается, а потом проснешься в ванне, а перед тобой записка: «У вас вырезали почку, не двигайтесь и срочно позвоните врачу».

– У нас ванны нет, только раковина, – сказал я.

– Идемте! – повторила женщина, не переставая улыбаться.

И мы пошли.

Коридор вывел нас в комнату, похожую на кабинет врача. Белые стены, белый стол, белые шкафы. В шкафу стояли оранжевые книги на разных языках. Я нашел надпись на русском и прочел: «Рон Хаббард».

В комнату, улыбаясь, вошел мужчина.

– Чего они все улыбаются? – удивился оператор. – У меня такое ощущение, что над нами смеются. Может, дать ему разок?

– У нас для вас есть подарок, – сказал мужчина, и они с женщиной снова улыбнулись. – Прекрасная книга, которую вы должны прочесть.

– Спасибо, нет, – ответил я.

– Почему? – не переставая улыбаться, поинтересовался мужчина.

Я поднял кулак, точно боец-антифашист за свободную Испанию, и сказал:

– Русская православная церковь.

Нас вывели обратно на Лиматквай.

Оператор плюнул в сторону закрывшейся двери и пробормотал:

– Еле спаслись!

– Спокойно, – сказал я. – Я был готов ко всему.

И показал ему пакетик со складными ножиками.

В отеле, куда заселилась сборная, было богато и спокойно. И никто не улыбался. Я хотел взять у кого-то интервью, лучше всего – у Романцева, но Львов сказал мне:

– Он устал, не тревожь.

Я немного удивился. Поинтересовался, от чего он устал?

– От перелета, – ответил Львович туманно.

Я пошел к лифту. Туда методично загружались спортсмены, числом не более четырех, и исчезали за закрывающейся дверью. Я стоял слева от лифта, а справа Точилин, единственный новичок на том сборе. Мы отодвигались, пропуская игроков и персонал, однажды даже помогли затолкать в кабину складные массажные столы. Когда все уехали и мы остались вдвоем, он посмотрел на меня.

– Саша, можно пару слов на камеру? – спросил я.

Он кивнул. Так и стояли, а лифт все не ехал, как нарочно. Я почему-то не мог уйти, ждал.

Потом лифт звякнул, открывая двери. Я посмотрел, как Точилин нажал на кнопку этажа и как медленно за ним закрылись двери.

– Ну что, обедать? – спросил оператор.

И мы поехали в тот же самый ресторан на озере, что и вчера.

Огромные бургеры, картошка. Лебеди плавали рядом, выпрашивая хлеб. Мы ушли счастливые. А потом я хлопнул себя по карману, проверяя, и понял, что забыл в ресторане кошелек. В котором была тысяча долларов, взятая мной незнамо для чего.

Я бежал и думал: «Дурак, вот дурак!» Было очень удобно бежать под это слово, в котором всего два слога. С левой на правую, с правой на левую.

За нашим столиком уже сидела какая-то пара. А мой кошелек лежал сбоку – там, где я его оставил.

Мы выиграли 1:0. Бесчастных забил с навеса Карпина. Перед этим отдал ему пас на край, кривой такой. Сам схватился за голову.

Карпин ускорился, догнал мяч и подал в штрафную. Бес рванул, сунул голову – и мы в пресс-ложе торжествующе заорали.

Такой отличный выезд, думал я. Ножи купил, в Швейцарии побывал. Сборная выиграла. Кошелек нашелся.

В Швейцарии сборная при мне играла трижды, и трижды выигрывала. В следующий раз – в 2008-м в Базеле у Голландии, когда я думал, что сойду с ума от счастья. В 2012-м опять в Цюрихе у Италии. Но в 2000-м был мой первый выезд со сборной. После гола Филимонова прошлой осенью та победа была лекарством от уныния.

14 июня 2015-го у меня был сотый матч со сборной. Чем ближе было к матчу с Австрией, тем более невероятной казалась мне эта цифра.

Десять моих лет, которые я так хорошо помню.

Ромарио

– Ты что, действительно думаешь, что все дело в тренере?

Я пожал плечами. Я столько раз попадал в такой разговор, что уже знал, как себя вести. Понимал, что если это слышу я, то что должны слышать они, люди, принимающие решения. Тот же Федун, сказавший когда-то про тренерские десять процентов. Хорошо, что еще не пять.

В тренеров я все равно верил. Ну и что, думал я, разве это мало – десять процентов? Вспоминал историю про Вальдано, как однажды к нему пристал президент «Реала» Лоренсо Санс – мол, почему команда так фигово играет? Вальдано подумал и позвал босса на предматчевую установку. Расставил фишки на макете, дал точные задачи каждому и команде в целом.

Игроки пошли на поле. Санс с Вальдано остались в раздевалке.

– Великолепно! – сказал Санс.

– Засекай пять минут, – предложил Вальдано.

Из президентской ложи на «Сантьяго Бернабеу» вид отличный. Так говорят. Команды замерли перед свистком судьи, расстановка была как на ладони. Судья свистнул, стадион заревел, игроки побежали. Ровно через пять минут Вальдано обернулся к трибуне, нашел взглядом Санса. Тот смотрел то на него, то снова на поле. Вместо стройной схемы был хаос.