Будни Снежной бабы - Евгения Вадимовна Галкина

воспитательнице и вдоволь потаскав его по миру в качестве обожающего поклонника, отправила его дальше – с рекомендацией и неплохим вознаграждением. Так он перешел в руки поэтессе и любительнице устраивать голые перформансы Клюкве Рябиновой и провел с ней умопомрачительное лето за границей, где она набиралась вдохновения, дуя коньяк на пляжах и изучая греческий. После того как муж Рябиновой восстал из небытия и пожелал, чтобы супруга поменьше светилась с любовником, Леха был благосклонно отправлен пожить в гости к подруге. Подругу звали Агафья Рослая, и была она знаменитой фитнес-тренершей, полирующей фигурки всей московской эстрады. С ней Леха приобрел точеные мышцы и навыки тренерства, а еще – умудрился зачать Агафье ребенка, хотя та считала себя бесплодной. После этого Агафья Леху сплавила подальше, а в благодарность за дочь выделила неплохую сумму. Эту сумму Леша Вольник три года транжирил в Доминикане. Он сибаритствовал: загорал, плавал, обучал местных красоток русским танцам, пел им под гитару, очаровывал, обожал, носил на руках, укачивал на волнах прибоя…

Жизнь была так прекрасна! Но деньги стали подходить к концу.

Было сделано несколько опрометчивых подарков: о, эти бразильские попы, так и тянет сделать им подарок!

Отчаянно скучала в России мать.

Что-то глодало внутри и самого Лешу – так волшебно и празднично он жил, что реальность, обитающая где-то рядом, холодила его душу.

Возвращаясь в Москву, он решил подготовить себе уютный плацдарм и позвонил прежде всего Агафье. Агафья вяло сказала «привет», тут же «я занята», а на заднем плане послышалось требовательное: «Ма-а-а-ам!»

Клюква Рябиновая, как оказалось, вышла замуж снова, звалась теперь просто Леной Теплаковой и попросила больше ее не беспокоить.

Последняя надежда Леши, блистательная Радогаста, насмешливо фыркнула в трубку в ответ на просьбу устроить Леху к какой-нибудь знакомой.

– Сколько тебе, Алексей? Тридцать три? Для моих знакомых ты уже слишком стар.

Леха сидел на пляже в Доминикане, загорелый, в красных купальных трусах, состоящий из мышц и желаний и брошенный всеми, кого любил.

Волны накатывали на него, соленые и теплые, как слезы.

И тогда он решил: к черту! Домой, на родину!

Пока он собирался и утрясал оставшиеся после короткого житья-бытья дела, пришла новость, которая нанесла ему последний и сокрушительный удар. В родном городе скоропостижно и одиноко скончалась мама, не дождавшись подарков с далекого солнечного континента: ярких платков, шкатулок, золотых браслетов и прочей дребедени, которую любящий сын закупил почти оптом.

И теперь Леха по-настоящему плакал, не стесняясь и не пытаясь списать соленые капли на морские брызги. Совесть грызла его, словно собака старую кость. Оправдания ему, старому жиголо, не было.

Хотелось только одного – убраться побыстрее отсюда, из-под палящего солнца, в прохладу родительского дома, а там сесть за свой ученический стол, взять себя в руки и придумать себе новую, правильную жизнь.

И намерения его были хорошие, и совесть терзала по-настоящему, но мимо плачущего красавца с плечами пловца не смогла пройти черноволосая красотка в алом парео, и ее обеспокоенное: «Вы в порядке?», – он услышал как призыв, и вот уже алый закат трепещет над волнами, а перед ними – на песке трепещет и колыхается алое парео, словно флаг сдавшейся на милость победителя…

Прямиком домой Леша все-таки не поехал. Сначала наведался в Москву, попытался пристроить оставшиеся деньги в выгодное дельце. Выгодные дельца подворачивались часто, сулили много, выбрать было сложно, и Леха выбрал самое неудачное – на следующий же день после его денежного вливания фирма свернулась и исчезла с насиженного места. Однодневка-мотылек, сгоревший в огне алчности.

Оставалась на балансе машина, приличный костюм и пара золотых цацок. И немного наличности в портмоне – для того, кто привык жить на широкую ногу, копейки, несколько средних зарплат.

Требовалось действовать. Требовалось куда-то наконец пристроиться, осесть, зацепиться якорем.

Леха устал от страстей. Ему впервые привиделась та самая квартирка с двумя карапузами, о которой мечтала когда-то мать.

И по этому мещанскому зову он повлекся обратно в родной город, словно лосось, устремившийся на нерест.

Первым делом он принялся искать Любку Пряникову и нашел ее под фамилией Комкова. Она была явно обеспечена и хороша собой. Они уже знакомы! Значит, полдела уже сделано. А муж? Что – муж? Мужья они как кресла: надо, так подвинутся.

Леша старательно прошерстил всех друзей Любы, обыскал все связанные с ней странички, чтобы собрать сведений и, может, компромата, увидел и узнал Гальку Весеннюю (смутное воспоминание о школьном поцелуе) и какую-то Будду женского пола, восседающую за директорским столом (эту точно не целовал), Будду с поэтичным именем Роза.

Спланировал, написал Пряниковой трепетное письмо.

Она отказала. О, страсть! Ты так хитра! Единственный способ тебя вызвать и преумножить, – это сказать роковое слово «нет!»

Леша загорелся и поехал к ней домой под видом одноклассника, собирающего встречу выпускников. Вместо Любы дверь ему открыла женщина-мечта, окутанная восточными ароматами.

– Комков Степан Самуилович уделит пару минут партнеру по бизнесу? – спросил Вольник, с обожанием оглядывая женскую фигуру в струящемся кимоно.

Она отреагировала на это обожание теплой вздрагивающей улыбкой.

– Степан Самуилович в офисе, – сказала женщина и наглыми глазами уперлась в глаза Лехи, и оба они тут же ощутили мягкий удар словно бы общего сердца. – Дать вам адрес?

Леша кивнул, она посторонилась и пропустила его, позволив пройти так близко, что заскользила на ее груди ткань кимоно, выпуская в полумрак линии и полукружия блистательной груди.

Потом она наклонилась к маленькому столику на изогнутых ножках, написала адрес и отдала бумажку, замедленно притягивая кимоно обратно ленивым жестом.

Адрес Леша свернул и сунул в карман. Он бы остался на кофе, но красавица не предлагала. Она только смотрела тягуче и нежно, и он понял – не место и не время.

Отсалютовал ей золотым перстнем и двинулся прочь. Ясно было, как день, что Пряникову отсюда выселили, ее сдвинула аппетитной попой эта красотка в шелках, и скорее всего, Любка уже не та золотая птица, которую он намеревался поймать в клетку.

Охмурять красотку в шелках вместо Любки мог только полный болван, не разбирающийся в женщинах ни на грамм. Это знакомая порода, мы с тобой одной крови, ты и я, мы любим секс и деньги, и устали от бесцельных путешествий, пора и осесть, словно уставшей яхте – в родном порту.

Если божества создавали людей изначально цельными, а потом разрезали на половинки и разбрасывали по миру, и так получились мужчины и женщины, то эта красотка – точно бывшая половинка Лехи Вольника, одна плоть, одна кровь. Какие уж тут романы.