Смена - Светлана Павлова

у нас в округе тоже не было. В жидколиственном тщедушном лесочке за территорией лагеря они перемежались ясенем. Люся настаивала на том, что путь мы должны проделать с пустыми руками, не отягощенными атрибутами современного мира. В ее понимании так наша связь с природой и вселенной устанавливалась в максимально чистом виде, без помех. Идея, по моему разумению, не выдерживала критики, но в тот момент мне слишком сильно хотелось снова ее полюбить, и я согласилась.

С планом полюбить Люсю возникли сложности еще на стадии тайного ухода из лагеря. Тонкая Люська без труда сиганула в микроскопическую заборную щель (даже не догадываясь о более солидной, нашей с Антоном). Дабы не выдавать секретный спот, который мне отчего-то казалось важным оберегать, я решила полезть через забор – юркнуть в дыру так же ловко мне не дали бы мои объемы. Я унизительно, нелепо карабкалась, балансировала на верхней части, боялась спрыгнуть, ощущая себя огромным куском желе. Без очков, оставленных в лагере, я почти не видела земли, она расплывалась подо мной темным пятном. «Может, через ворота по-быренькому лучше?» – без конца спрашивала Люся, оскорбительно во мне сомневаясь. Я разозлилась и с мыслью: «Да пошла ты!» – прыгнула, зажмурив глаза. Ладно.

Люська шла сильно впереди, подгоняя; белизна ее майки была для меня единственным опознавательным знаком во тьме. Тогда-то ко мне и пришла простая, как три рубля, идея. Просто ей проиграть. Без гордости, беспомощной капитуляции и поддавков, а по-настоящему проиграть за неимением козырей. Сказать себе: да, у меня нет и не будет таких ног. Да, я не могу говорить и пяти секунд, чтобы меня не перебили, а когда Люся открывает рот, повисает тишина. Да, она разрешает себе за день выкладывать триста сториков, где говорящую голову дублирует текст. И писать в конце каждого поста: «А вы как думаете?», «Согласны?». Да, она не стесняется повторить мою шутку чуть громче, чтоб все засмеялись. И списывать я, как она, не умею, хотя и говорю, что не списываю, потому что уважаю себя. И экзамен на чужих шпаргалках никогда с похмелья мне не сдать, потому что не умею я заменить знания обаянием. Как говорил Виктор Степаныч Черномырдин, «в харизме надо родиться».

Это было так просто, удивительно просто, что я даже остановилась посреди тропы. Боже, что за август. Жаркий, совсем оголтелый. В таком бы остаться навсегда.

И ночь эта была действительно особенная, с тем хрупким волшебством, которое ощущаешь не разумом, а сердцем. Мы обнимали деревья и друг друга, смеялись, лежали на траве.

Пока нас не забрали менты.

* * *

Как-то все это быстро случилось, по канону. Их было двое – плохой и хороший. Представились и предъявили: незаконное проникновение на охраняемый объект.

– Какой объект? Это же лес! Он всехний, – не согласилась Люся.

– У нас тут вам не коммунистический Китай. Это частная территория, – ответил ей хороший, кругловатый коп.

– В смысле частная? – уточнила я.

– В коромысле. Дом видите? – подключился злой и ткнул пальцем в трехэтажное архитектурное чудовище, обнесенное сайдинговым забором. – Это прилегающая территория.

– Дядь, ну мы ж не знали. Вы бы тут табличек хоть поставили, – заканючила Люся.

– Я вам не дядь, а младший лейтенант Халдыщенко. Вещества принимали?

– Нет, конечно! Не наркоманки мы! Гадать ходили. – Люська заныла.

– Значит, проститутки, – объявил мент, наверное, не видевший для экстравагантно одетых девушек иной судьбы.

– Господи, да никакие мы не проститутки, мы тут вообще-то…

Я тихо, но ощутимо пнула Люську по ноге. Еще не хватало, чтобы она упоминала «Чайку» и вожатскую работу.

– Да мы просто отдыхаем.

– Курортницы, значит, – вмешался добрый коп.

Мы синхронно закивали.

– А живете где? – не отставал злой.

– Там, – хором ответили мы с Люсей, показав в противоположные стороны.

Чем и поставили на освобождении жирный крест. Слушаясь нормативно-правового акта за номером чего-то там… Так я впервые в жизни прокатилась в полицейской машине.

На самом деле никакой романтики в этой поездке не было. Всю дорогу менты не хотели признавать в нас добропорядочных гражданок, отчего мне делалось грустно и страшно. Я представляла, как, если все вскроется, нас с позором будут отчитывать на линейке. Как в знак нашего увольнения опустят флаг «Чайки». Как вместо положенных оставшихся двенадцати дней я проведу с Антоном всего один вечер, потратив его на сборы и торопливое прощание. Двенадцать дней. Несправедливо, страшно мало.

К счастью, нашим спасением занялась Люся. Она хихикала, симулировала интерес к полицейским будням, просила рассказать историю погонь, интересовалась, настоящий ли пистолет. Плохой коп таял как рафинад в кипятке, хороший покрывался красными пятнами. Я не знаю, сколько мы ехали, – по моим ощущениям бесконечно долго. От Люськиного щебетания, помноженного на глупое гыгыкание Халдыщенко, раскалывалась голова, а от страха разочаровать своей выходкой родителей, бабушку, деканат, лагерное начальство пульс шарашил как ненормальный.

Но переживала я зря. Поездка в отделение оказалась «игрушечной» – чтобы нас проучить. Это мне стало понятно, когда стражи порядка проводили нас в свой кабинет якобы для составления протокола. Налили чай в кружки, покрытые изнутри неотмываемым коричневым налетом. Кинули три сахара, пакетик «Майского», сунули ложку и налили кипятку щедро, с холмиком. Верещавшие от такой подачи в обычной жизни, мы охотно приложились к напиткам. Чай был приторный и оттого жутко противный.

Истинная причина нашего экспресс-освобождения стала ясна мне чуть позже – когда на выходе Халдыщенко, утратив свои полицейские свойства и обретя человеческие, помявшись, всучил Люсе визитку с номером телефона и надеждой на скорую встречу. На визитке Халдыщенко были не только его должность, ФИО и телефон с почтой, но и QR-код, ведущий на его, халдыщенковский, сайт. Халдыщенко хотя и проявил себя прогрессивным и технологично ориентированным ментом, увы, не снискал в Люсе искренних чувств. Она прошипела мне на ухо, что хочет скорее сбежать из мусарни, а я, не успев даже вслух удивиться тому, откуда ей знаком такой лексикон, пошла за ней.

В районе пяти мы уже стояли на набережной. Переливались на асфальте островки блевотины, парочка грязных хиппи из последних сил боролась с хмельным сном и усталостью, теребя гитарные струны.

– Ты что, правда пойдешь с ним на свидание? – спросила я Люсю.

Вместо ответа она начала насвистывать «Младший лейтенант, мальчик молодой», после чего визитка Халдыщенко нашла приют в первой же урне.

Люся подошла к хиппи, попросила две сиги и прикурить. Она не любила, когда ей прикуривают, но сейчас из брезгливости согласилась. Ловя язык пламени сигаретой, Люська наклонилась низко-низко, открывая хиппи-бомжатнику волнительные виды своего выреза. От своей зажгла мою, и было в этой стыковке