Скальпель - Вячеслав Воронов

Интересно, а тот, злой демон, с такой жестокой бесцеремонностью ворвавшийся в мою жизнь — как он относится к женщинам? Изверхне и холодно, со спокойствием высшего существа, вершителя человеческих судеб? Или вожделение, затапливающее все тело горячей волной вожделение мучает и его, пуская слюнки по подбородку? Может быть, на самом деле он — жалкое существо, лишенное спасительного общения с себе подобными, зверушка, которая прячется от жизни, исходит чёрной завистью к чужому счастью? Иначе откуда такие бурные фантазии, такие далеко ведущие поступки — воровать детей, резать им пальцы, заставлять отца то спать с собственной женой, то зарабатывать, не брезгуя средствами, требуя из них только пятую часть?

Я представил его невзрачным человечком, поседевшим, обрюзгшим, злым на все и вся, с подозрительным до тошноты взглядом и неудовлетворенным судьбой. Но при этом он возомнил себя самым умным и достойным большего. И вот этот его ум, действительно, может быть, незаурядный ум, подвиг его на деяние. Я научу вас жить, никчемы, я взращу из вас нечто, превышающее обывателя — вот в чем стержень его поступков, вот где закавыка.

И все же — как лихо закручено, как обстоятельно и в какой-то мере сверхъестественно. Где уж тут обычному ноmo sapiens, даже самому умному, самому богатому; тут что-то иное…

Тут же, вступая в противоречие с самим собой, я последними словами ругал себя за эти фантазии. Какая-то банда подвизалась на таких баранах, как я, а мне придумалось что-то чуть не сверхъестественное, взятое из старых, давно выпавших из обоймы книг. Кто, зачем? В наше время, когда вежливость и толерантность не последние вещи, не так просто схватить за шиворот и выплюнуть в лицо обвинения. Но я наеживался, готовя себя к чему-то подобному.

Мы прошли мимо недавно выстроенной церкви, небольшой, но помпезной, из дорогого серо-коричневого кирпича, монолитом возвышавшейся над кладбищем. Под куполом церкви я увидел человека, который висел на альпинистских тросах и производил какой-то ремонт. Это показалось мне символичным — результат человеческого упорства и достижений на службе у вечного и всемогущего, то, что должно пронзать вселенную и руководить нею, не может обойтись без услуг несовершенного существа с каким-нибудь примитивным инструментом и замазкой в натруженных руках.

Мы шли дальше. Взгляд мой, повинуясь настроению, мимовольно стал зацепаться за детские фотографии на памятниках. Нежные лица, наивные глаза, так мало в этой жизни повидавшие, беззащитные существа, которые ничего не успели узнать о мире, кроме одного: беспощадная мука болезни, немилосердный рок несчастного случая. Поступь моя стала тяжелой, словно в одно мгновение я перешагнул невидимый рубеж старости.

Серега поутих, умерил пыл, хотя время от времени все же выдавал перлы ироничной дури. Для него будто не существовало кладбища, он словно отмахивался от царства мертвых с его всевластностью разложения, страшного для живых своей неотвратимой перспективой, не думал о смерти, не переживал о будущем. Повседневная жизнь, естественные потребности плоти, хоть незаметно день за днём и пожиравшей себя, были для него важнее. Весь вид его и пафос слетавших с языка слов словно провозглашали: лишь дураки беспокоятся о завтрашнем дне, только зануды думают о том, чего не видят перед глазами сейчас; пусть же торжествует сиюминутность.

Работы было довольно много. Вооружившись извлечёнными из багажника «Форда» лопатами, мы спрыгнули в вырытую трактором яму и принялись бросать наверх присохшую на щедром солнце глину. Не успели мы сделать и половины, как неподалеку, среди памятников показались две фигуры в вылинялых футболках. Фигуры пошатывались от опьянения. Света, приметив их издали, обеспокоенно вздохнула.

— А она мне говорит: убей его, — вещал один из них другому. Приземистый, плотный, с широким землистым лицом, он выглядел старше своего товарища. Говорил он неспешно, спокойно, словно рассуждая о самых обычных вещах.

— Понимаешь? Говорит: убей его. Ну, я его не убил! Сосед, нормальный мужик… ну, было там… с кем не бывает? Какого хрена я буду убивать его? А она, — он сделал паузу и с претензией повел рукой, — говорит: убей его.

Напарник его (это были могильщики), сухонький, с красным носом, выделявшимся на испитом, сморщенном, как квашеное яблоко, лице, словно клюв на голове экзотической птицы, мерзко захихикал.

Подойдя к нашей яме, они умолкли. Тот, который рассказывал, как он помиловал соседа, с претензией умостил кулаки на бедра и выпученными на одутловатом лице глазами уставился на нас.

— Не понял я, — хрипло обронил он, — что здесь происходит?

— Ничего не происходит, — ответила Света.

— Как это ничего не происходит? Вы че, издеваетесь? — и он добавил несколько мерзких ругательств.

— Чего случилось? — бросил я, не прекращая работы.

— Чего случилось? — перекривил меня могильщик и подступил ближе к краю. — Это наша работа, наша территория, а он спрашивает — чего случилось! Вы пришли отнимать у нас кусок хлеба?

— Какой еще кусок хлеба? — возмутился Серега. — Что они несут?

— Ну, так получилось, — сказала Света.

— Так получилось? Хорошо у вас получается! Вылазьте из ямы, и быстро!

— Счас! Нашлись мне начальники! — гаркнул Серега.

— Да я и хотела сначала вас нанять… — пробормотала Света.

— Хотела она! Вот и нанимай!

— Получилось у них, — выдал второй и опять захихикал.

— А сколько это стоит?

— Три с половиной.

— Чего? — возмутился Серега, прекратив швырять землю. — Каких три с половиной? Сами сделаем!

— Ага, сами! Не вы здесь будете командовать, вашу мать! Вылазь из ямы!

— Да пошёл ты! Валите отсюда по-хорошему! Работнички нашлись, — снова, как ни в чем не бывало, Серега принялся копать.

Старший, помиловавший соседа, выдал длинную порцию матерщины. Света исподлобья взглянула на него и отвернулась. Он подступил еще ближе к краю и наклонился, словно усомнившись, что его услышат. В его словах появились угрозы физической расправы, но напарник благоразумно ухватил его за руку и потянул назад.

— Черт с ними, пошли! — кричал он ему, словно глухому.

— Как это черт с ними? Нет!

— Пошли, сдались они тебе!

— Жлобьё, мать их… Я не дам отбирать у себя кусок…

— Проваливайте отсюда! Быстро! — заорал Серега, прекратив работу и отшвырнув лопату, раскрасневшееся лицо его пылало злостью.

— Я тебе, сука, провалю! Голову сейчас провалю! Мозги размажу по…

— Пошли, говорю! Не заводите его, он в Афгане служил… Пошли, пошли! Тебе сегодня в ночную идти, а ты начинаешь…

Могильщик потащил товарища, как буксир инертную, неповоротливую баржу. Тот орал матом без остановки, глаза его остекленели. Шагов через двадцать он споткнулся об одну из оградок и чуть не упал. Это вывело его из себя окончательно, и он с диким ревом принялся расшатывать злощасную оградку. Напарник, с опаской оглядевшись, покрепче схватил его за руку, и, перекрикивая уговорами рычание и ругань, пытался оттащить его от ни в чем не повинной оградки. Наконец, это ему удалось. Обнявшись, шатаясь и не прекращая сквернословить, они направились в сторону кладбищенской сторожки.

16

Когда мы закончили работу, Света настояла на том, чтобы поехать к ней домой. Вернувшись к машине, оставленной за оградой, мы увидели, что «Форд» странно припал на левое колесо. Колесо было пробито. Серега вскипел, выругался, схватил меня за предплечье и потянул обратно, в сторону кладбища.

— Это они! — орал он. — Идем, прибьем тех уродов, кишки из них выпустим! Сразу надо было ставить их на место — машина была бы целая!

— Куда идем? Ты что, не знаешь, что мне надо делать? — я со злобой высвободил руку. — Уже и так проблем выше крыши — ты еще новых ищешь!

— Вот именно, что проблем! Оттого и проблемы, что ты сносишь все, что тебе… Есть повод сбить с них деньги!

— Что ты собьешь с тех алкашей — они с утра уже все пропили, если что и было!

— Нельзя прощать такое! Поставить на место — и драть бабки!

— Я говорил тебе, что не стоит сюда ехать! Запаска есть у тебя? — повернулся я к Свете, стоявшей с одеревеневшим лицом.

— Есть. И не надо было ехать, кто вас силой тащил?

— Давай запаску. Из-за этой чертовой могилы…

Я выпалил это нервно, со злостью и тут же осёкся, пожалев о сказанном. Деланно-быстро я подошел к багажнику и озабоченно заглянул внутрь, желая поспешностью загладить неловкость.

— Это бабушкина могила, а не чертова.

— Да не обижайся, я не хотел…

— Что это с ним? — обернулась Света к Сереге.

— Да все нормально. Летнее обострение.

Он злобно сплюнул в сторону кладбища и стал нехотя помогать мне с колесом.

Дом Ивана, небольшой, но добротный, старой, красного кирпича постройки, располагался за городом, в некотором удалении от пыли и шума автомобильных дорог. Сразу за уходившим под уклон огородом притаилась речушка, густо заросшая камышом. Во дворе, рядом с гаражом, был выстроен цех из белого кирпича, казавшийся добротнее самого дома. Из цеха через приоткрытую дверь доносился визг пилорамы и деловитые перекрикивания рабочих. У боковой стены цеха, прикованная цепью, лежала, вывалив от жары язык и содрогаясь от тяжелого дыхания, огромная кавказская овчарка.