Торговый центр - Эрик Богосян

– Не знаю. Может быть.

Дэнни смотрел на бледные молодые лица. Сколько им? По меньшей мере, лет на пятнадцать моложе его. Глаза у них темные. Очень темные. Наверное, дни напролет играют в видеоигры.

– Слушайте, ребята, а машина у вас есть? – Он попытался придать голосу веселую небрежность. Надо им понравиться.

Терри оскорбился.

– Нет.

Дэнни вытянул шею, обращаясь к Терри. Это их главный?

– Ну, а у меня есть. Может, пойдем найдем мою машину, вы меня куда-нибудь отвезете, и мы распилим наручники? Я вам заплачу.

У Шелл в глазах запрыгали огоньки, она рассмеялась:

– Блин, мужику-то как приспичило!

– Конечно, мне правда надо.

– А почему бы нам просто не вернуть тебя в руки полиции, ты, извращенец?

Дэнни попробовал повернуться к Шелл:

– Я не извращенец. Я ничего плохого не делал. Они ошиблись.

– Все так говорят.

Беккет вернулся из своих грез.

– Где твоя машина?

– Не знаю. Это «Сааб».

– Терри, разведай там на стоянке, найди «Сааб», вернись и расскажи, где стоит. Где твои ключи?

Дэнни воодушевился. Вот этот у них главный.

– В кармане.

Беккет одобрительно улыбнулся Дэнни и похлопал его по плечу.

– Ладно, найди машину, мы туда сходим, подгоним ее поближе и запихнем его туда.

Беккет взглянул на Адель. Она улыбнулась. Дэнни подумал: «Я ей нравлюсь. Вот в чем дело. Надо быть с ней поласковее, и она все сделает».

37

Мэл вжался в дерево на склоне, втягивая воздух мелкими глотками. Что же это такое бродит рядом с ним по лесу? Надо же, кто-то к нему присоединился. А десять человек уже покинули эту землю. Что бы там сейчас ни происходило, даже если на него сбросят ядерную бомбу, они уже не смогут исправить того, что он совершил.

Если бы можно было здесь еще задержаться, он бы повеселился всласть. Если они его пристрелят, убьют, всему конец. Если они каким-то образом возьмут его живым, что, как понимал Мэл, крайне маловероятно, то он надолго задержится в казенном доме, со всякими забавными судебными процессами, интервью и прочими делами. Он получит огромное удовольствие от этих интервью. Всякий раз, когда по телику показывали Чарли Мэнсона,[14] парень выглядел весьма счастливым.

Мэл отдышался. Вгляделся в рощицу, оставшуюся за его спиной. Ничего. Никаких движений. Никаких необычных теней. Пригнувшись на поросшем рощей склоне, ведущем к шоссе, он слышал наверху болтовню по патрульной рации: «Перекройте ему все выходы». Позади, где тушили огонь, звенели во тьме крики и ругательства. Подняв глаза в ночное небо, Мэл увидел еще два вертолета, зависших в ночи, и монотонное жужжание их добавляло в симфонию новую ноту. Хорошо.

Дым испортит собакам нюх, по крайней мере – на сегодня. Солнце взойдет лишь часов через шесть. Мэл в таком месте, куда никому не придет в голову заглянуть. Да и какой идиот попрется сейчас в этот лес? Пока Мэл не двигался, никто не мог его найти. Даже его новый приятель. Мэл расслабился, съехал спиной по гладкой коре молодого клена, задница ткнулась в землю. Он повернул голову туда, откуда доносился лай, и провалился в глубокий псевдосон. Его накрыли шипучие черные одеяла изнеможения. Он вцепился в простую мысль: он жив. Это совершенно точно. Мы еще поборемся. Ээх-ма! – заорало у него в голове.

38

Джефф вошел в темно-коричневый холл перед баром, как будто шагнул в другое измерение. Унылая пещера из темного дерева и разноцветного стекла, красные, ярко-желтые огни, манящие в самое чрево бара. Постоянное мельтешение автомобилей, мигалки полиции, водная пыль над пожарными машинами вплетали свои узоры в общий фон.

В подобные места Джефф никогда не выбирался с друзьями. Бар напомнил ему об отце и матери, о том, что было до их развода, когда вся семья выезжала в воскресенье покататься и все заканчивалось поздним обедом в каком-нибудь месте, вроде этого. Отец заказывал слегка непрожаренный стейк, а к салату – соус «Тысяча островов». Мать всегда заказывала рыбу, будто, если ешь не мясо, а рыбу, становишься в чем-то лучше остальных. Она всегда пыталась стать лучше, но Джефф обычно не замечал никаких изменений. Джефф с сестрой воевали за крекеры и хлеб.

Джефф задумался: сколько таких вот забегаловок может быть во всей стране. Миллионы? Миллиарды? Сколько стейков, жареной картошки, тоскливых салатиков, украшенных помидорками «черри»? Дома Джефф никогда не ел помидорки «черри», но ими украшались чуть ли не все салаты, которые он ел не дома. Это должно означать, по логике, что какие-то обширные плантации поставляют помидоры «черри» в тысячи миллионов забегаловок по всем Соединенным Штатам. Вероятно, плантации эти находятся в какой-нибудь стране третьего мира, и тамошние рабочие получают за сбор урожая по пять центов в час. Эти люди живут в тихом отчаянии, говорят на каком-нибудь диалекте испанского и пытаются, как могут, накормить своих темненьких круглолицых детишек, а над ними стоят мрачные солдаты, сжимая в руках американское автоматическое оружие.

Так устроен мир. Мир жесток, так было всегда. Потом Джефф вдруг осознал очень важную вещь, и все его путаные мысли тут же улетучились: к нему мир не жесток. Единственное, на что можно полагаться, – собственный опыт, а представление о жестокости мира было для Джеффа чистым умозрением. Может, это всего лишь иллюзия, состряпанная средствами массовой информации, чтобы всех запугать и не дать выйти за рамки. Джефф захотел заорать «Эврика!»

Потом он вспомнил Адель, и в сердце образовалась дыра. Адель, с ее идеальной кожей и холодными глазами, была к нему жестока. И это очень, очень грустно. Так что грусть в его жизни присутствовала – пусть не такая, как в странах третьего мира, скорее – как в странах первого мира. Он не мог продумать это до конца. Неважно, почему тебе плохо. Если тебе плохо, тебе плохо.

Джефф, вконец запутавшись, остановился у входа в затхлый холл. На самом деле он не мог решить, счастлив он или несчастен. В каком-то смысле, он с облегчением воспринял «разрыв» с Адель, потому что ему уже не надо за ней бегать, чтобы проверить, как он к ней относится. Он свободен. А свобода – это хорошо.

Ему что-то говорила молодая женщина в черной юбке и белом переднике. Она возникла прямо из его воспоминаний о совместных семейных обедах. Протоофициантка, пра-официантка. Джеффа восхитила ее дружелюбность. Она смотрела прямо на него и что-то ему говорила.

– Что-нибудь перекусить? Что-нибудь перекусить? Что она хочет этим сказать? Он тут не для того, чтобы ему что-нибудь перекусывали.

– А? Чего?

– Что-нибудь перекусить? Или будете только пить?

– Пить хочу.

– Ну, посетителей немного, так что, если хотите, можете сесть за столик. Я сейчас.

Джефф направился к какому-то столику, но вид немолодых парочек, ковыряющихся в еде, толкнул его к барной стойке. Там в неоновой рекламе пива роились и извивались огоньки. За ними бутылки сливались с зеркалами, превращаясь в коричневые и светло-оранжевые пятна. Все это улучшило его самочувствие.

– Да?

Один слог – все, на что расщедрился бармен. Джефф ощутил исходящее от мужчины недоверие. А что, если это коп, который в свободное от работы время работает барменом, и поэтому всегда настороже – вдруг появится подросток под кайфом? Что, если он пытается расколоть Джеффа? Джефф был не в силах обработать всю поступившую информацию. Он тупо уставился на плотного мужика за стойкой, на этого говоруна.

– Что тебе сделать, парень?

Нет, обычный бармен.

– «Хайнекен»?

Взмах рукой, чпок, шипение – и перед Джеффом появилась зеленая бутылка и чистый стакан. Джефф отпил, холодная горькая жидкость ринулась вниз по горлу – и попала прямо в вены. Джефф тонул в своем счастье. Все дурные мысли смыло восхитительным пивом, стеклянными бутылками, надежными барменами.

– Ты сейчас был у торгового центра?

Бармен опять разговаривал.

– У торгового центра?

– Ага, ты там был? Что там такое?

– Пожар. Стрельба. Кажется, кого-то убили.

Бармен приподнял бровь, будто Джефф всего лишь пересказывал бейсбольную статистику.

– Да?

– Ага. – Джефф попытался скопировать безразличие бармена. Теперь мужик был не так уж похож на копа, скорее на доброго дядюшку. Бармен повернулся к проплывающей мимо официантке.

– Слышь, парнишка говорит, там кого-то подстрелили.

– Ага, и я слышала.

– Блин. Хорошо бы не кого-нибудь из знакомых.

– Ну, человека убили. В любом случае. И это само по себе хреново.

– Твоя правда. Вот же ёпть, твоя правда.

Официантка кинула бармену листок с очередным заказом, Джефф проглотил еще немножко пива. Прохлада побежала по самой сердцевине его тела, перетекла в руки и ноги, потом в пальцы на руках и ногах. Интересно, можно одновременно напиваться и быть под кайфом? Пока он решал эту сложную задачу, Донна вернулась на свое место, а Ленни, сетевой администратор, стал для нее не более чем смутным воспоминанием.