За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг

ушел, а потом Чий при нем ни разу не упомянул ничего из того, о чем шла речь, почему-то говорить раньше было неприятно. Краюха был занят мыслями, он еще раз поглядел на него, собираясь.

Помнишь, как Шага решил с нами идти, – сказал он. – Знаешь, это после чего случилось, я тебе не говорил?

Краюха с сомнением поглядел на него.

После чего?

Помнишь, мы до этого за день или за два у него сидели втроем на сене, вечер уже был.

Ну. Ну, вроде что-то помню. На покосе?

Да нет, у него. На стоге, за домом под навесом.

Ну, допустим.

А потом у тебя дела какие-то были или еще там что, ты ушел, и после этого мы разговорились. А через пару дней уже и ты знал, что он собирается.

Ну, и до чего вы такого додумались?

А ты как себе представляешь, о чем мы думать могли. Если речь шла о походе. Это додумались мы как раз ни до чего – я его не понял в конце, когда он пойти собрался. А вообще-то не зря поговорили, по- моему, вот я на тебя, Краюха, смотрю, если честно, ты ведь ничего совсем не понял из ситуации, ты и пытался-то не в том направлении. Погоди, не перебивай, – Краюха собирался что-то сказать, но он его остановил. – Вот если ты не такой, да, легкомысленный, ответь мне на один вопрос: смотри, затеял все это не ты, затеял Гроза, так? Ты только согласился, Ворот идет с ним, Тольнак тоже с ним, и, типа, охотник он у нас бывалый, ты – тоже понятно, без тебя бы никто никуда не пошел. Это все затевалось с целью показать, что ты не прав. Это-то тебе ясно, я иду с тобой так, а зачем тогда все остальные? Дерево зачем, Рыжий, Младший Рыжий, зачем с Сураном?

– Ну… как… – он замялся.

– Ну и как же. Зачем они ему, во-первых; зачем они сами пошли, во-вторых. Вот видишь, а ты думаешь не о том, ты думаешь первым делом: «Ушастый? Это хорошо, если что-то случится, легче будет его крайним выставить».

– Ну и что Шага на этот счет говорит, почему пошли?

– А Шага на этот счет как раз-таки ничего нормального не сказал, бред один нес, по-моему. Я как думал… – он посмотрел на заинтригованного Краюху, который заинтересовался, но явно пока ничего не понял.

Не с того ты ему объясняешь. И не поймет.

Он замолчал ненадолго:

– Слушай, а как ты думаешь, почему в Амбаре тогда нам просто не надавали?

– Потому что я сам согласился так спор решить.

– Да, но лучше ему было бы как: никуда не ходить, ты посрамлен, авторитет его непререкаем. А получилось, что, чтобы восстановить эту непререкаемость, он должен куда-то ведь идти, через Степь эту.

– Я насколько понял, судя по всему, что он и сам не прочь был сходить.

– Нет, не так все совсем, это он выставил все так, что он не прочь, а на самом деле, ему это ни к чему совершенно. Ну, ты сам подумай. Подумал? Тогда спрашиваю еще раз: почему же он сразу там не решил. Ситуация такая получилась, скорее всего, он растерялся и ошибся просто, можно было начать тебя бить, и пришел бы к результату нужному, также точно. А ему показалось, что нельзя, и я видел этот момент, когда он сломался, как он метаться стал, а потом сломался. Понимаешь? Думал, показалось, а на сене у Шаги сидели – он мне о том же самом сказал, именно тот момент, та же самая реакция.

Он стал ему рассказывать, почему так произошло, о своей теории насчет поведения Израна, о том, что ему говорил Шага, и как это все объясняет. Привел ему примеры, подтверждающие теорию.

– Не надо ему ни на какой Лес смотреть, и дело даже не в том, что не интересно, а просто глупо, несерьезно. Но уже поздно, и он идет. Не может же он от своих слов отказаться, если так, то получится, что он не прав – в споре тогда, или испугался потом, но ведь это же Гроза Амбара, Изран, Изран не прав не бывает. А теперь смотри, что выходит, мы идем для чего-то, опять же, не смотря на то, что тебе и не надо, по идее, до Громовой дойти, хотя там вы друг перед другом только об этом и говорили. Он, вроде как, тоже для чего-то идет, а они все зачем? Они идут просто так, бесцельно, так не может все время продолжаться.

– Ну и зачем все они ему?

Я полагал, исходя из рационального, то есть: они, вроде как, хотели сами, сами вызвались. Если бы брал всех своих, то это через нежелание, мог бы, но вреда так больше, чем пользы, кроме того, потом кто о твоем поражении должен рассказывать в Деревне. Он о своей репутации печется. Что будет, если об этом будут рассказывать Израновские, сколько им веры будет? А еще если в походе участвовали одни Израновские.

– Что прям настолько? – Краюха улыбнулся.

– А как еще! Ты что думаешь ему это так, ерунда! Он из-за этого сюда и поперся.

Дерево, шедший впереди, обернулся, покосившись на них, и Чий понизил голос:

– А что Шага насчет этого сказал? – спросил Краюха.

– Да чушь какую-то. Вроде не может он, чтобы не было рядом с ним тех, которыми можно управлять. Не прям так, конечно, пытался там покрасивее, но все равно ерунда какая-то вышла.

Зато, кроме этого, Шага, у тебя все ловко выходило. Я сейчас ему об этом рассказываю, и он, наверное, думает, что мы все это вместе придумали, в каком-то смысле, он окажется прав, потом я, действительно, много об этом думал, но впервые-то большую часть услышал тогда. Впрочем, все равно ведь ошибался, перестраховщик ты, Шага. И почему мы не должны дойти? Он ведь в этом уверен был? Раз все сложилось так – тут тоже ошибся.

– И вот еще что. Смотри, по идее, если бы мы решили вот так же стихийно сходить на Громовую гору, не из-за спора того, а просто так, подумали бы, подумали и решили, что неплохо будет, дошли бы мы. Даже нет, представь, живешь ты на хуторе, никуда не выбираешься, ни с кем на Амбаре не споришь, и мыслей тебе в голову о Громовой Горе, о том, чтобы туда сходить, не приходит. И тут ты вдруг узнаешь, что кто-то из молодых, из нас собирается… Израна нет, вот представь такую ситуацию, со стороны посмотри. Я иду, ты меня не знаешь, Дерево, Рыжие, Ушастого вон с собой взяли, дойдем мы или нет?

Краюха заколебался.

Не так я. Не хочет признаваться,