Искушение. Книга 2. Старые письма - Илья Кирюхин

— Ладно, иди, Сара Бернар[82], — с этими словами хитрюга была выпущена на волю.

— С-с-семечки! — тихо подал голос новый член семьи. Видимо, птица голодала последнее время, и пустой желудок в ожидании миски с семечками не давал ей покоя.

— Кирюш! Узнай у дежурной, чем можно его покормить, а я пока подумаю, в чем его везти домой.

Ксения взяла птицу, которая покорно замерла у нее в руках, только часто-часто моргала, будто собиралась заплакать.

Когда через час к парадному входу пансионата подъехала корпоративная машина, чета Ильиных уже сидела в фойе. В ногах у них лежал Жук, задумчиво положив морду на лапы. Мордочка спящей Василисы виднелась за решеткой перевозки. Ксения о чем-то увлеченно говорила по телефону. Один Кирилл Иванович выглядел более чем странно. Во-первых, на голове его была намотана пестрая чалма. Тот, кто мотал Кириллу чалму, не отличался аккуратностью, потому что ткань съехала на ухо, полностью его закрыв. Во-вторых, у Ильина на плече сидел большой зеленый попугай. Таким образом, русский химик Кирилл Иванович Ильин представлял собой восточный вариант пирата Джона Сильвера[83]. Такой нелепый вид нового хозяина попугая объяснялся беспокойным характером птицы. Ильины долго думали, каким образом довезти Ираклия (такое имя получил их новый питомец) до постоянного места жительства. Коробки, в которую можно было бы его поместить, у них не было. Запихнуть птицу в мешок — не поднималась рука. Оставалось одно — привязать к лапе Ираклия длинный прочный шнурок, а саму птицу держать в руках.

Шнурок был изъят из кроссовок Ильина-старшего. Птица первое время спокойно сидела, изредка косо поглядывая на свои «путы». Особенно попугая интересовал бантик. Ксения, привязывая птицу, узел затянула туго, но избежать бантика не смогла. Ираклий, примерялся к веревке долго. Наконец, изловчившись, он в несколько движений освободил лапу и гордо вышагивал по комнате с веревкой в клюве. На воле свободолюбивая птица пробыла недолго. Теперь, Кирилл сам привязал лапу хитрым рыбацким узлом. Ираклий, воодушевленный первой легкой победой, долго пытался сбросить оковы, но, потерпев неудачу, разозлился, пронзительно заорал и спрятался за диван. В результате тяжелых боевых действий было достигнуто некое подобие компромисса. Точнее, победил изощренный человеческий разум — птицу привязали за лапу, оставив пернатому иллюзию свободы в виде плеча Кирилла Ивановича. Плечо отлично играло роль насеста или, может быть, спинки дивана. Ираклия это вполне устраивало. Устраивало до тех пор, пока его попугайские мозги не сообразили, что веревка все равно на месте, и ему — вольному попугаю Ираклию «век воли не видать». Мозги подсказывали, что с новыми хозяевами бороться бесполезно, но продемонстрировать протестную деятельность ему никто не запрещал. И Ираклий ее демонстрировал.

Он не стал клевать голову человека, спасшего его от холодной и голодной смерти, такая черная неблагодарность не могла прийти в его зеленую голову. Наоборот, хитрая птица решила прикинуться, что «заботится» о любимом хозяине. Ираклий принялся усердно выискивать блошек, мусор и прочие неудобства из лысой головы Кирилла. Если вначале это было только щекотно, то через некоторое время попугай перешел к реализации своего коварного плана — освободить голову Ильина от остатков волосяного покрова. И Ираклий сосредоточенно принялся выдергивать остатки волос из лысины Кирилла. Ксения попыталась защитить голову мужа импровизированной чалмой, но пернатый пленник продолжал старательно демонстрировать свою «заботу» о голове хозяина.

Вот почему, когда помощник Санича — Василий появился в фойе пансионата, радости Ильина не было предела.

Глава 17

23:00. 26 октября 2012 года. Подмосковье. Машина Гумилева.

Полумрак салона изредка нарушался светом фар встречных машин. Тихая музыка канала "Усни-ФМ" заставляла мысли течь вяло, глаза слипались.

— Не спать, — почему-то вслух скомандовал сам себе Гумилев.

— Что Вы сказали, Андрей Львович? — не понял водитель.

— Я говорю, найди радиостанцию пободрее.

— Извините, мне показалось, что Вы задремали. Сам едва терпел, уж больно музыка нудная.

— Вот и найди какой-нибудь рок, только без экстрима, — глава корпорации положил на подлокотник сидения папку с бумагами и вернулся к размышлениям.

События последнего времени вносили разлад в отлаженный порядок работы корпорации. Андрей чувствовал присутствие чьего-то недоброго влияния. Годы шли, а ощущение вины за погибших людей в серии авиакатастроф и трагедии Земли-1, не оставляло его. Порой ему начинало казаться, что жизнь возвращается в обычное русло. Он уже начинал строить планы, что займется воспитанием Маруси, но, как говорится, «человек предполагает, а Бог располагает», появлялись новые обстоятельства, которые вычеркивали личные дела из его ежедневного графика, и дочку он видел, главным образом, сладко спящей.

Смерть сотрудника службы охраны и загадочного сисадмина, предложение Беленина, уход Бунина и подозрения Санича на его счет — все эти трагические и настораживающие новости подозрительно легко складывались в единое целое. Прозрачная схема с Белениным в центре слишком очевидно была на поверхности. Первоначальные подозрения о том, что за олигархом стоят Пекин или Вашингтон, Андрей вынужден был отбросить. Откровенный разговор с Си Синьпином и возможные инвестиции китайцев в корпорацию Гумилева делали бессмысленным поддержку Беленина. Пекин явно нацеливался на самое перспективное и дорогое начинание Гумилева. Сомнительны были и американские интересы. Аналитики, работающие с «Покровом», за последние недели значительно увеличили вероятность того, что существует перехват информации у пользователей гаджетов с надкусанным яблоком на крышке. Возможно, их мог интересовать «черничный» сектор информационного обмена. Но он не мог столько стоить, сколько предложил Беленин. Оставался контроль над соцсетями, но, было очевидно, что и этот «сладкий кусок» корпорация Гумилева продала бы за гораздо меньшие деньги. Напрашивался один вывод: за олигархом стоял кто-то, подобный графу Монте-Кристо[84]. Такой же загадочный и точно так же не считающий деньги.

Машина вырвалась на загородный простор. Андрей невидящим взглядом смотрел на мелькающие за окном черные тени домов, деревьев и редкие желтые пятна освещенных окон. Резкая вспышка, вынырнувшей из-за поворота встречной машины заставила его зажмуриться. Неожиданно подсознание представило ему странную картину: молодая красивая блондинка с каким-то явно автоматическим оружием в руках стояла среди толпы одетых в униформу людей, их лица были перекошены от страха. Над всем этим висело огромное красное полотнище с черной свастикой в белом круге.

Андрей тряхнул головой. Похоже, он все-таки задремал, и ему привиделось не пойми что.

Динамики наполняли салон старомодным «It's been a hard day's night»[85] и мрачное порождение подсознания сменилось светлым воспоминанием о первом, самом главном вечере с Евой, когда они только познакомились. Бережно хранимый родительский проигрыватель «Горизонт» светится зеленым огоньком в полумраке его огромного пентхауса. На «запиленный» винил опускается головка звукоснимателя, сквозь поскрипывание царапин старой пластинки пространство наполняют аккорды Битлз. «Вечер трудного дня» — не самая спокойная музыка, но им с Евой все равно. В медленном покачивании танца они забыли о существующем мире. Им кажется, что они умерли, исчезли из этой жизни. Только гулкие учащенные удары двух сердец говорят о рождении новой жизни, жизни, где два сердца слились в одно, когда воздух — один, радость — одна и жизнь одна. Одна на двоих.

Боль от сжатых кулаков пронзила руки. Что заставило ее уйти, исчезнуть из его жизни, из жизни Маруськи? Какая сила принесла в их дом горе, разорвав их общее сердце?

Его ни на мгновенье не покидала уверенность, что Ева жива. Часто он даже чувствовал — любимая рядом. Ее волосы касаются щеки. Стоит только протянуть руку. В такие моменты жизнь останавливалась, на глаза опускалась ночь. Ночь. Ночь трудного дня. Почему-то он знал, что ее никто не похищал — она сама решила уйти и сама вернется, когда придет время. Когда кончится Ночь.

Набегающие из темноты в свете фар придорожные деревья отвлекли от грустных мыслей, а вызов мобильного окончательно вернул его в реальность.

Звонил Олег. На экране, вмонтированном в спинку переднего сидения, появилось озабоченное лицо Санича.

— Андрей Львович, добрый вечер, хотя, извините, скорее ночь. Наконец, появилась информация о Бунине. Степан Борисович принял предложение возглавить образовательный центр, где будут растить новых Ломоносовых и Ковалевских. Этакий Нью-Хогвартс для российских «Гаррипоттеров». Центр находится в Нижнем. Кто его финансирует конкретно, пока не ясно — запутанная система фондов и каких-то общественных организаций. Однако, масштаб строительства, которое еще не закончено, свидетельствует о том, что этот наукоград, возможно, будет крупнейшим в России, а, может быть, и в Европе. Кто-то вливает туда колоссальные средства.