Либерализм как слово и символ. Борьба за либеральный бренд в США - Рональд Ротунда

Рузвельт ясно понимал, что республиканские лидеры решили «построить свою избирательную кампанию на обвинении: Новый курс — это “чуждый” тип философии», и потому ФДР поспешил прямо высказаться на эту тему. В первой же предвыборной речи он заверил избирателей: «Я не искал и не ищу поддержки со стороны какого-нибудь защитника коммунизма или любого другого чуждого нам “изма”, который, не стесняясь в средствах, переделал бы американскую демократию. Я чураюсь такой поддержки. Вот моя позиция. Это всегда было моей позицией. Это всегда будет моей позицией»334.

Приверженцы Рузвельта, как и он сам, отстаивали Новый курс с помощью символа «либерализм». Так, Джон Дьюи, написавший исторический обзор либерализма, указывал, что в либерализме есть два течения: гуманитаризм и laissez faire. В Соединенных Штатах, утверждал он, «либерализм почти отождествляется с идеалом использования государственных учреждений для облегчения бедствий, от которых страдают менее обеспеченные классы». Дьюи обвинял Гувера и Лигу свободы в «отождествлении значения свободы и здорового идеализма с поддержанием системы, при которой процветали они сами». Подобно Рузвельту, Дьюи заключил, что «либерализм laissez faire исчерпал себя», но средство создания лучшего общества — не насилие, а скорее либерализм, не боящийся использовать деятельность государства335. Даже «Нью-Йорк таймс», прежде горевавшая о потере этого слова, теперь поместила редакционную статью, где проводилось различие между либералами и коммунистами, хоть там и было сказано, что многие либералы предвкушают будущее «демократически управляемое бесклассовое общество, в котором коллективизм сосуществует с полной свободой индивидуума»336.

Хотя Гувер упорно настаивал на том, что он истинный либерал, выборы 1936 г. выявили первые примеры подобных ему либералов, начавших называть себя консерваторами. Отвечая на выступление Дьюи в защиту либерализма, один читатель утверждал — как и следовало ожидать, — что «истинные либералы… категорически против государственного контроля над повседневными делами граждан» и что нет никакой необходимости в новом законодательстве. Однако он добавил: «истинный либерализм и консерватизм сливаются воедино»337.

В другой статье говорилось: «…ваш истинный либерал может быть предельно консервативным по отношению ко многим идеям и идеалам, но он… торопится. На его стороне — не меркнущие в истории ценности и опыт, пренебрегать которым не может позволить себе ни одна эпоха»338. Некоторые консерваторы, не столь твердолобые, как Гувер, в 1936 г. стали отказываться от слова-символа «либерализм» и претендовать на название консерваторов.

В 1936 г. американскому народу предстояло решить, означает политика Рузвельта большую свободу или же тиранию. Направленность его политики была тогда гораздо яснее, чем в 1934 г. Рузвельт, конечно, одержал победу во всех штатах, кроме Мэна и Вермонта. В отличие от ситуации на выборах 1932 г., когда избиратели из всех классов общества отворачивались от республиканцев, в 1936 г. Новый курс завоевывал «одну за другой каждую малообеспеченную группу населения… в возрастающих пропорциях»339.

В главе 2 мы показали, что передовые виги захватили слово-симмвол «либеральный» и сумели сделать его жизнеспособным и долговечным, так как изменение наименования сопровождалось у них фундаментальным изменением принципов и переходом к классовой политике. Хотя дихотомии Америки менее резки, чем дихотомии Англии, Новый курс выиграл сражение за слово «либеральный» примерно по тем же причинам.

Когда окончательно выяснилось, что Новый курс нарушает американскую традицию, логично было применить к этим новым политикам новое наименование. Таковым стало наименование «либерал», а не «социалист» — отчасти благодаря политической интуиции Рузвельта, отвергавшей метку социалиста и побуждавшей его утверждать, что он — либерал, чьи действия подпадают под то определение свободы, которое допускает позитивную деятельность правительства; отчасти же потому, что для школы общественной мысли, к которой принадлежал Гувер, социализм означал регламентацию и тиранию. Так как огромное большинство не почувствовало сколько-нибудь существенной потери свободы, люди, руководствуясь определением Гувера, не приравняли бы Новый курс к социализму.

До 1932 г. мало кто называл Гувера либералом, так как он был прогрессистом. Поскольку принципы его не изменились, по мнению публики, не имело смысла прилагать к нему новый ярлык. И в 1936 г. большинство тоже, вероятно, соглашалось с тем, что Гувер не либерал. Итоги процесса, в ходе которого название «либеральный» стало указывать на проекты Рузвельта, подвел Реймонд Моли. При «втором Новом курсе», пишет Моли, «партия держала марку “демократической”, но существо партийного наследия… [подверглось] метаморфозе. И вместе с этой переменой в обиход вошло слово “либеральный”, характеризующее идеологию, основанную на расширении власти федерального правительства и обилии программ социального обеспечения»340.

После выборов 1936 г. спор за право владения либеральным символом, казалось бы, должен был прекратиться. В следующем разделе мы увидим, почему он в действительности продолжился.

Третий раунд: план «утрамбовки» Верховного суда

Результаты выборов 1936 г. вполне убедительно показали, что подавляющее большинство американцев приняли новые меры ФДР и то новое наименование, которое он к ним применял. Вероятно, консервативные республиканцы осознали бесполезность своих усилий доказать, что они (консерваторы) и есть подлинные либералы. Спор и в самом деле мог бы закончиться уже тогда, если бы не попытка Рузвельта «утрамбовать» Верховный суд.

Из-за большого количества постановлений Верховного суда, направленных против Нового курса, ФДР, получив колоссальный вотум доверия, решился реформировать этот институт341. 5 февраля 1937 г. он внес следующее законодательное предложение. По достижении судьей Верховного суда или судьей федерального суда низшей инстанции возраста 70 лет Конгресс дает ему шесть месяцев для выхода в отставку. Если судья или член Верховного суда не выйдет в отставку в указанный срок, он не может быть смещен с поста, так как Конституция гарантирует судьям пожизненное пребывание в должности. Но, согласно предложению ФДР, президент получает право назначить дополнительного судью или члена Верховного суда, более молодого и — теоретически — более пригодного к тому, чтобы заниматься тяжелой судейской работой. Максимальное число дополнительных судей, которые могут быть назначены, — 50 человек, максимально возможное общее количество членов Верховного суда — 15. Достигнуть такого максимума было реально, поскольку возраст шестерых [из девяти] членов Верховного суда в то время превышал 70 лет. Рузвельт тогда сделал бы шесть новых назначений в Верховный суд342. Хотя Рузвельт представил свой проект как способ влить новую кровь в судейский корпус, оппозиция и широкая общественность сочли этот довод лукавством и наградили предложение президента неодобрительным эпитетом «план утрамбовки суда».

С самого начала план натолкнулся на сильнейшую оппозицию со стороны многих конгрессменов, подавляющего большинства газет и, разумеется, Американской ассоциации юристов, потому что Верховный суд сам по себе был важным символом — символом свободы в мире, наблюдавшем приход Гитлера к власти. Широкие массы, которые