Брошенная - Лариса Олеговна Шкатула

стать телеманом, как одна ее знакомая… Одинокая. Та всегда знает, что на каком канале идет, и всю свою жизнь приспосабливает к нужным фильмам и передачам. Она знает не только ведущих всех известных передач и шоу, но и их биографии со всяческими подробностями. Теперь она живет в этом иллюзорном мире. Вся прочая жизнь остается по другую сторону от голубого экрана…

Сколько раз Марина смотрела телевизор в гордом одиночестве! Да и была ли она не одна хоть когда-нибудь? То есть рядом с ней был, конечно, ребенок, но мужчина — близкий, любящий, понимающий? Наверное, не было.

Тимофей скрылся в спальне, и теперь Марина могла спокойно осмотреться. Номер отличный, она сама хотела бы пожить в таком. Не чета ее комнатушке! Но, в конце концов, нечего разевать рот, словно она приехала из дремучей глубинки и у нее в волосах до сих пор солома…

Она села в кресло и открыла журнал. Не читалось. Зато думалось. Прежде Марина немало слышала рассказов о том, как на отдыхе люди легко сходятся. Это и понятно, отпуск не вечен, надо торопиться. Потому романы в отпусках и скоротечны. Если подумать, ее роман не роман вовсе, а так, повесть в тонкой обложке. Встретились и разошлись. Вот и нечего ей волноваться. Надо всего лишь принять как должное законы курортов и не примеривать к ним жизнь рабочую, будничную.

Да-а… Она подняла голову — Тимофей стоял в дверях, одетый для променада. Недаром всегда говорит Вика: «Одень пень, будет ясный день!» В том смысле, что одежда кардинально меняет человека. Но не настолько же!

Прежде на Тимофее, как и на ней, был пляжный костюм: длинные шорты и футболка. Теперь же это был денди, в белых брюках и кремовом батнике, загорелый и невероятно мужественный. Он словно в момент похудел, стал стройнее, изящнее. Куда-то делась его сутулость и простоватость мужика. «С таким появись где-нибудь на крутой дискотеке, — невольно подумала она, — все бабы от зависти сдохнут!» Но вслух она произнесла:

— Ух ты!

— Прекрати меня передразнивать.

— Но если лучше не скажешь?

— Издеваешься? Или я тебе нравлюсь?

— А то! — по-одесски сказала она.

— Тогда прошу.

Он опять согнул руку в локте. Марина подошла и уловила запах хорошей туалетной воды.

— Вперед, к развлечениям! — гаркнул он, и она поняла, что Тимофей недаром все время понижает голос.

— Ты в цеху на прессе работал?

— Нет, я был начальником цеха.

По лицу его пробежала тень.

— Ты не любишь об этом вспоминать, — догадалась Марина.

— Ты права. Здесь к случаю будет поговорка: в доме повешенного о веревке не говорят.

— Прости, Тим, если нечаянно влезла не на свою территорию.

— У тебя счастливый характер, — он поцеловал ее пальцы, — ты умеешь гасить напряжение.

— Ну-ну, — погрозила ему Марина, — не надо меня идеализировать. Я знаю свое место, а ты мне ничего не должен.

— Нет, должен. Я должен быть честным с тобой. И клянусь, ты обо всем узнаешь, я ничего не стану от тебя скрывать!

Марину пугали люди, которые, по ее мнению, на ровном месте, то есть без особых на то причин, начинали вдруг вещать на высоких тонах, заклинать, клясться, говорить высоким стилем. Она подозревала нездоровую психику или склонность к употреблению наркотиков. Тут она не имела никакого опыта, не знала даже, как ведут себя люди, принявшие наркотик, но была уверена — неадекватно обстановке.

С чего бы иначе Тимофей стал давать ей обещания, которых она от него не ждала и не требовала. Да она его попросту не знала! И Марина постаралась по возможности спокойно вернуть разговор в прежнее дружески-шутливое русло:

— Меня пугает серьезность, с которой ты относишься к нашей встрече. Либо ты прежде ничего не слышал о курортных романах, либо хочешь произвести на меня впечатление. Если второе, то можешь не напрягаться. Впечатление ты произвел еще тогда, когда намазывал мою спину своей мазью. Могу сказать даже больше: впечатление благоприятное. И снова повторюсь — никто из нас никому ничего не должен. Давай просто будем вместе отдыхать, раз уж ты мне это предлагаешь.

— Догадываюсь, что тебя пугает! — опять горячо заговорил он. — Я кажусь тебе старым. Что поделаешь, мне тридцать четыре, и ни годом меньше. Между нами добрый десяток лет…

Марина расхохоталась:

— Вот уж не думала, что лучшие комплименты мужчины говорят в тот момент, когда ни о каких комплиментах не думают… Ладно, я тебя успокою — хотя не все ли равно, сколько мне лет, когда мы просто идем в ресторан. Не на работу же к тебе я устраиваюсь!.. В сентябре мне исполнится тридцать. Не знаю почему, но родные и друзья уже год повторяют эту цифру… Господи, но сейчас-то мне пока двадцать девять! Видишь, как плохо быть выпущенной из камеры-одиночки. Другим женщинам возраст убавляют, а мне все норовят прибавить…

Она подумала, что цифру «тридцать» впервые произнес ее муж Михаил. Что ему так не терпелось ее состарить? Понятное дело, он познакомился с молоденькой. Но ведь между ним и Мариной и так пять лет разницы…

Если на то пошло, он на год старше Тимофея. Когда там ему тридцать пять? Или тридцать четыре только исполнилось?.. О какой ерунде она размышляет! Ну при чем здесь эта дурацкая арифметика?

У Михаила день рождения в июле, именно тогда она собиралась подарить ему японские часы… Опять Марина вспоминает ушедшего! Ушел и ушел! Но как, скажите на милость, заставить себя вовсе не думать об этом?!

— В сентябре — тридцать? — между тем радовался Тимофей. — А я так боялся, что ты моложе меня… в смысле намного моложе… Понимаешь, у меня с некоторых пор развился комплекс… печальный опыт прошлого. Я кажусь себе с того времени ужасно старым… И с подозрением отношусь к молоденьким женщинам. Я ведь обратил на тебя внимание, еще когда ты шла мимо меня в ту самую жаровню среди камней, но сказал себе: еще одна соплячка. Та, у которой ветер в голове… Но, как видишь, ангел-хранитель не совсем отвернулся от меня!

Он схватил Марину на руки и закружился вместе с ней.

— Отпусти, ненормальный! — в