Ненужные дети. Прошлое между нами (СИ) - Лена Голд

ты уже пришел, — равнодушно пожимаю плечами, не ощущая ничего. Ни ненависти, ни неприязни, ни желания послать его к черту. Ничего нету. Внутри меня воцаряет тишина.

Антон закрывает за собой дверь и неуверенными шагами подходит к моему столу, садится на кресло напротив. Молчит минут пять, а я, уткнувшись в свой ноутбук, делаю вид, что слишком занята. Хотя не терпится услышать, для чего он пришел.

— Маш, я хотел извиниться. Знаю, это ничего не изменит… По сути я был одним из тех, кто сыпал соль на рану… Пять лет прошло и конечно… Я чувствую вину… Извини, если сможешь.

— А как ты думаешь, смогу?

— Уверен, что нет, — усмехается невесело. — Все же я чувствовал себя обязанным попросить прощения, хоть и это ничего уже не изменит, — выдыхает виновато, а потом замолкает на какое-то время.

— Что с Настей? Продолжает свою жизнь? Совесть позволяет ей нормально жить? Ты же наверняка в курсе.

Антон снова молчит. Но при этом смотрит мне в глаза. А я в его. Не отводим взгляда друг с друга.

— Насчёт совести ничего не скажу, — отвечает хрипло. — Но нормально жить не смогла ни она, ни я.

— Охотно верю, — улыбаюсь. — Ты до сих пор ее защищаешь. Значит, чувства есть даже спустя пять лет. Даже после того, как ты уверился, что она сливала информацию. А ты уверился сразу после моего исчезновения, знаю…

— Маш, не хотел бы затрагивать эту тему. Я пришел извиниться. Но раз открылся разговор насчёт Насти… У нее тогда особого выбора не было. Она была вынуждена так поступать. И сейчас нет у нее второго варианта, кроме как… — губы поджимает, не продолжает дальше. А я понятия не имею, что он хотел сказать. — Не живёт она, а выживает.

Теперь молчу я. Потому что вижу в глазах Антона пробежавшую тень. Это что? Грусть? Горечь? Боль? Ему самому плохо от того, в каком состоянии сейчас находится та девица… Вот что я вижу на его лице!

— Простить можно все, но предательство не всегда получается, Антон. Мне, честно говоря, совершенно плевать, какие у вас отношения. Что творится с ней, а что с тобой. Но любовь… Такая зараза, — издаю тихий смешок. Разговариваю так, будто передо мной стоит не тот человек, который называл меня крысой, а давний друг. А все потому, что я вижу в его глазах раскаяние. — Если любишь, — подаюсь чуть вперёд. — Либо отпусти, чтобы она была счастлива. Либо наоборот… Забери себе, если она не против. А если не можешь без нее, — теперь моя улыбка становится злорадной. — Все равно забери ее себе, сделай своей.

Антон мне не отвечает. Встаёт с места, будто что-то для себя решив, натягивает на лицо улыбку.

— Прости ещё раз, Маш. Был не прав. Бумерангом все прилетело, но… Мне жаль, что вы с Виктором потеряли столько лет… Виноват. Прости.

Взъерошив волосы ладонью, а потом почесав подбородок, он открывает дверь, за которой уже стоит секретарша и ахает от неожиданности, увидев перед собой мужчину. Антон впускает ее, только потом сам уходит, сказав, что не хотел ее пугать. Передав женщине папку, желаю приятного дня, на что она тихо хмыкает. Понятно, Анатолий Михалыч не в настроении, и орет на всех подряд.

«Ты у себя? Одна?» — прилетает сообщение от Амирова ближе к обеду.

«Да. Да.» — отвечаю на оба вопроса.

Он не заставляет себя долго ждать. Через десять минут Виктор уже сидит напротив меня, что-то ищет в своем планшете. Находит, протягивает мне.

— Ты с ним знакома? — показывает фото мужчины.

— Да, он был главным бухгалтером. Месяц назад вынужденно улетел в Штаты. Вернулся?

Виктор выдыхает.

— Он уволен.

Я не удивлена. Сергей был самодовольным типом. И, наверное, новый босс ему не понравился. Потому что Амиров тоже самодовольный, но при этом чересчур требовательный, как вчера выразился Ник, когда ночью позвонил мне, дабы сообщить последние новости. А Сережа не любил находиться в офисе постоянно, больше удаленно работал. Видимо, новые правила его не устроили.

— Вообще фиолетово, — пожав плечами, беру в руки телефон. Какая ему разница, знаю я Сергея или нет? Это просто повод, чтобы притащиться ко мне. — Ещё что-то спросить хотел? У меня работы уйма. Надо успеть до вечера.

— Хотел попросить… — говорит таким тоном, что я поднимаю на него глаза и выгибаю вопросительно бровь. — Хочу в сад за детьми с тобой поехать, если ты не против.

Отложив телефон, складываю руки на столе и склонив голову на бок, усмехаюсь.

— Я тебя попросила ждать.

— Не могу, Маш. Представь себя на моем месте.

— Нет, не хочу… Я бы ни в коем случае… Как бы не сложились обстоятельства, никогда не использовала бы слово «аборт». Поэтому мне тебя не жалко, Виктор. Наоборот, хочу, чтобы ты страдал. Не нужно говорить, как сильно тебе нужны дети. Изначально ты совсем другое мне в лицо выплевывал.

Каким бы он подлецом не был, ничего плохого я ему не желаю, кроме одного: встатт, подойти к нему и расцарапать его самодовольную физиономию. До такой степени, чтобы он уродим стал.

Аж зубы сводит.

— Я просто со стороны хотя бы на них посмотреть хочу, — никак не комментирует мои слова. — Надеюсь, это ты мне запрещать не станешь?

— Не стану, если честно ответишь на мой вопрос.

— Конечно, — закатывает рукава рубашки до локтей, взгляд на меня устремляет. Знаю, честного ответа я не получу, но хочу посмотреть, как он отреагирует. Будет ли так же пристально на меня смотреть?

— Скажи мне… Сколько в твоей жизни женщин было после меня, м? Ответишь честно, завтра устрою тебе встречу с детьми, — заявляю, заранее зная, что я по-любому хотела в воскресенье их познакомить.

Глава 19

Маша улыбается. Хотя я вижу, что просто натянула на лицо маску, изображает безразличие. Ей не легко, как и мне. И говорить о левых бабах я не намерен. Бог знает, что ни о ком, кроме Маши думать не мог. Легкодоступных всегда было много вокруг, пользовался я их услугами крайне редко. А потом появилась Наташа, которая удовлетворяла меня в плане интима. Других намерений у меня не было и она прекрасно это знала.

Сейчас, сидя перед любимой женщиной и матерью моих детей, говорить о каких-то шл*хах совсем не хочется. Но Маша давит взглядом, шантажирует, ставит ультиматум. А мне улыбнуться хочется от ее дерзости и от того, как она смотрит на меня, прожигает рыру на моем лице.

— Никаких серьезных отношений за пять лет, — говорю ровно, без