Ты мне судьбой обещан был - Наталья Лукьянова

Был нарушен привычный ход событий, растоптаны семейные устои и домашний уют. Все вокруг словно сошли с ума. Каждый был прав по-своему, но как-то не хотелось без конца выслушивать веские аргументы и уж тем более становиться на чью-то сторону. Выбора не оставалось. Родители запутались в выяснениях отношений, взаимных обидах, бесконечных разборках. Они все время находились в состоянии необъявленной войны. Каждый находил аргументы для защиты собственной позиции и одновременно не забывал обвинять другую сторону в непонимании, равнодушии и еще черт знает в чем. Жизнь почему-то отличалась от милой картины, которую навязывали книжные и кинематографические стереотипы. В кино приличные интеллигентные люди умудрялись расставаться довольно просто, почти красиво, сохраняли достоинство и потом дружили долго и счастливо вновь созданными семьями до конца дней. Ах, господа сценаристы, хотелось бы узнать, где вы насмотрелись подобной чуши. В настоящей жизни все происходит гораздо страшнее. Не бывает женщин красивых, спокойных, с прекрасными манерами, доброй улыбкой, профессионально накрашенных, безупречно и элегантно одетых, которым глубоко за сорок и которых вдруг без предупреждения и всяких причин – взяли и предали. На самом деле брошенные женщины выглядят по-другому. Они стареют на глазах, на них больно смотреть, они несчастны до самой глубокой печали. Особенно в первый момент.

Елизавета страдала, и в то же время она поняла простую вещь – родители сами, без ее давления и вмешательства должны разобраться в своих непростых взаимоотношениях. Не время путаться под ногами и давить на них. Она девушка взрослая и должна себя вести соответственно. Ничего страшного, пора задуматься о самостоятельной жизни, тем более что ей есть куда податься. У них есть комната в коммуналке, в самом центре. Сосед там один, да и тот десять месяцев в году мотается по командировкам. Комната когда-то принадлежала древней старушке, чуть ли не троюродной тетушке по материнской линии. Почти мифическая тетушка была женщиной одинокой и завещала свою площадь маме. Елизавета толком и не помнила благостную старушку, знала о ней исключительно по маминым воспоминаниям. Сдавать заветную площадь мама не решалась, да и особой нужды в этом не было. В основном комната служила маленькой гостиницей для многочисленной родни, которая совершала набеги на Москву. Этот вариант устраивал всех. Но нынче наступили другие времена. Елизавета твердо решила: она должна уехать из родительского дома и начать жить самостоятельно. Пора становиться взрослой девочкой не на словах, на деле. Когда она объявила о своем решении родителям, протестовать никто не стал. Проблема переселения была решена на удивление спокойно и благожелательно. Да по-другому быть не могло. Родители были заняты собственными проблемами.

Елизавета начала с азартом благоустраивать свой быт. Она накупила целую кучу обоев, несколько видов краски непонятного назначения и прочей строительной ерунды, о существовании которой раньше и не подозревала. Когда она переступила порог квартиры, в которой решила начать новую жизнь, ей стало не по себе. Энтузиазм растаял мгновенно, как только она увидела чудную картину со всеми нюансами замечательного коммунального оттенка. Девушка сразу поняла: справиться с бытовыми проблемами в одиночку будет тяжело. Квартира была похожа на убежище бомжей или временное городское пристанище Бабы-яги. Когда она пришла сюда впервые, соседа дома не было, света в прихожей тоже. На кухню зайти было страшно, места общего пользования производили жуткое впечатление. Прежде чем перебраться сюда жить, надо было каким-то образом превратить этот ужас в нормальную квартиру.

Но, как говорится, глаза боятся, а руки делают. Вместе с сентябрем наступили нелегкие времена. Зато было не скучно. Учеба отнимала много времени, диплом был не за горами, она хотела поступать в ординатуру, а тут проклятый быт заел. Елизавета крутилась как белка в колесе. Зато на страдания и переживания не оставалось времени. Жизнь, что называется, продолжала бить ключом. Самое удивительное: начал с поразительной регулярностью названивать Кирилл. Очнулся, проснулся – и выбрал жертву. Его звонки совершенно не радовали Елизавету. Кирилл ныл и страдал постоянно, причем так искренне и честно, что у Елизаветы через пару недель выработался полноценный комплекс вины перед приятелем. Дружбан психовал и истерил не на шутку, проклинал все на свете и каждые пять минут просил совета – что делать дальше? Внимание всем службам спасения одновременно и немедленно: женатый мужчина, которого никто не заставлял жениться, все-таки сделал это, а теперь ноет и стонет так, что штормовые волны всех морей отдыхают. Не успев насладиться медовым месяцем, он наелся счастья семейной жизни до полного отвала. Нормальная история, если не сказать, отличная. Друг сначала ее подставил, а потом не долго думая определил в ранг личного психиатра. Интересно, эта замечательная история будет продолжаться всю оставшуюся жизнь? Хорошенькая перспектива. При всем при том Кирилл настолько погряз в собственных проблемах, что даже не затруднялся задать Лизе вопросы элементарного порядка. Его совершенно не интересовало, что происходит с ней, он был так занят своими переживаниями, что ему в голову не приходило спросить, что творится с лучшей подругой, как она живет, здорова ли, благополучна ли. Конечно, по сравнению с женитьбой все остальные проблемы не имеют никакого значения.

Елизавета в силу воспитания и душевной организации не возмущалась, а в роли обученной и крайне интеллигентной черепашки добросовестно выслушивала жалобы новообращенного молодожена, будто она была главной виновницей всего, что произошло, надо заметить, не по ее вине. А ничего, что она, хрупкая и возвышенная, вынуждена уйти из дома, тупо клеить обои, к чему в принципе не готова, надраивать с небывалым энтузиазмом места общего пользования и ввинчивать лампочки в прихожей, с трудом балансируя на краешке табуретки и проклиная в этот замечательный момент все на свете? Сосед то ли умер, то ли уехал в кругосветное путешествие. Все бытовые проблемы приходилось решать самой.

После очередного звонка Кирилла Елизавета надолго выходила из берегов и озверевала не на шутку. Ее обуревали сильные чувства. Обида зашкаливала, досада свербела, корябала по нервным точкам, выбивала на неопределенное время из нормального жизненного ритма. Она очень любила Кирилла, искренне ему сочувствовала, но извините, господин хороший, вы сами сделали свой выбор. Почему этим легкомысленным и ветреным мужикам можно все? Отчего от их решения или тупого, элементарного каприза зависят женские судьбы? Бедненький, очень несчастный Кириллушка, кто ж тебе виноват, собака ты страшная и бешеная! Все, что ты хотел, получил по полной программе. Свадьбу сыграли крутую, все знакомые враги умерли от зависти еще в июне, что еще надо? Мама бережет и субсидирует вашу счастливую семью. Интересно, много найдется родителей, которые свадебку отгрохают, путешествие в жаркие страны организуют, жену оденут и квартирку снимут? Живи да радуйся. Жена в тебе души не чает. Что опять не так? Встречаться и общаться с бывшим лучшим другом не хотелось. Ей было достаточно телефонных страданий-излияний. Больше всего ее задевал тот факт, что Кирилл настолько погряз в собственных проблемах и переживаниях, что у него не хватает элементарного такта задать простой вопрос: «А как ты живешь, подруга?» Обидно, честное слово, она же не штатный психотерапевт, она друг, у нее тоже есть проблемы, и еще какие! Но Кирилла волнует только собственная персона, и это очень грустно. Лучше бы ремонт помог сделать, страдалец.