Штамм Закат - Чак Хоган

— Мне нравятся там картинки, — пояснил он. — Дома на фоне синеватых сумерек, теплый свет в окнах. Так краси­во... Я все пытаюсь представить себе — я люблю это пред­ставлять, — какую жизнь могли бы вести люди в таких до­мах. Счастливые люди, должно быть...

В мастерскую вошла Нора. Она решила сделать пере­рыв в разгрузке вещей и сейчас жадно пила воду из пласти­ковой бутылки, уперши руку в бедро. Фет передал Эфу тя­желую связку ключей.

— Три замка на передней двери, три на задней. — Он по­казал, в каком порядке ключи располагались на связке. — Эти отпирают шкафы — если двигаться слева направо.

— Куда это ты собрался? — спросил Эф, когда Фет дви­нулся к дверям.

— Старик отрядил меня кое-что сделать.

— Прихвати для нас какой-нибудь готовой еды на обрат­ном пути, — попросила Нора.

— Дела давно минувших дней, — объявил Фет, направля­ясь ко второму микроавтобусу.

Сетракян принес Фету какую-то штуку, которую он вы­вез из Манхэттена, — всю дорогу старик бережно держал ее на коленях. Небольшой предмет, тщательно завернутый в тряпицы. Сетракян передал сверток Фету.

— Вам придется вернуться под землю, — сказал он. — По­жалуйста, найдите трубопровод, который ведет на мате­рик, и перекройте его.

Фет кивнул. Просьба старика была для него равноценна приказу.

— Я отправляюсь в одиночестве? — спросил он. — Почему?

— Вы знаете эти тоннели лучше кого бы то ни было. А Закари нужно побыть с отцом.

Фет опять кивнул.

— Как там малыш? Сетракян вздохнул.

— У него сейчас на первом месте — страх. Унизительный страх перед чудовищными обстоятельствами жизни. Пе­ред ужасом новой реальности. А на втором месте... ему про­сто унхаймлих1. Жутко. Я сейчас имею в виду его мать. Она родная и чужая одновременно. Это вселяет в него чувство мучительного беспокойства. Оно и тянет к матери, и вме­сте с тем отталкивает от нее.

— То же самое вы могли бы сказать и о докторе.

— Все правильно. Теперь об этом задании. Вы должны действовать быстро. — Сетракян показал на сверток. — Тай­мер даст вам три минуты. Всего три минуты.

Фет заглянул в промасленные тряпки: там лежали три динамитных патрона и маленький механический таймер.

— Боже святый! — воскликнул Василий. — Это вроде как таймер для варки яиц.

— Так и есть. Образца тысяча девятьсот пятидесятых. Аналоговый. Видите ли, аналоговые устройства не дают сбоев. Взведите его, повернув до отказа вправо, а затем бе­гите. Там внизу есть маленькая коробочка, она даст искру, и патроны сдетонируют. Три минуты. Ровно столько, сколько нужно для яйца всмятку. Как вы думаете, вам удаст­ся быстро найти место, где это можно спрятать?

Фет кивнул.

— А почему бы и нет? Не вижу причины. Как давно вы собрали эту штуковину?

— Прошло уже немало времени, — сказал Сетракян. — Но она сработает.

— И вы держали это... у себя в подвале?

— Взрывоопасные материалы я хранил в задней части подвала. Там есть небольшая секретная камера. Закрыва­ется герметично, стенки из бетона и асбеста. Ни один го­родской инспектор не заметит. И ни один пронырливый крысолов тоже.

Фет кивнул — наверное, в десятый уже раз. Он аккурат­но завернул взрывчатку и засунул сверток под мышку. За­тем, подойдя к Сетракяну совсем близко, зашептал довери­тельным тоном:

— Будьте со мной откровенны, профессор. Я хочу ска­зать: зачем оно — все то, что мы делаем? Вероятно, я что-то не понимаю, но я не вижу способа, как это можно остано­вить. Затормозить — можем, это да. Но истреблять их одно­го за другим — все равно что пытаться передушить всех крыс в городе голыми руками. Чума распространяется слишком быстро.

— Пока это действительно так, — сказал Сетракян. — Нам нужно найти способ истреблять их более эффективно. Но тем не менее я не верю, что Владыка обрадуется, если за­ражение будет расти экспоненциально.

Фет переварил ученое слово и опять-таки кивнул.

— Потому что бурно распространяющиеся болезни вы­горают. Примерно это же говорил и доктор. Сказывается нехватка хозяев.

— Именно так, — с усталым видом сказал Сетракян. — На­верное, есть какой-то более обширный замысел. В чем он заключается... надеюсь, нам никогда не придется это узнать.

— Что бы там ни было, — сказал Фет, похлопав по сверт­ку под мышкой, — можете на меня рассчитывать. Я всегда буду на вашей стороне.

Сетракян подождал, пока Фет заберется в кабину микро­автобуса и отправится в путь. Ему нравился этот русский, хотя Сетракян и подозревал, что крысолов слишком уж увлекается самим процессом убийства. Есть мужчины, кото­рые словно бы расцветают посреди хаоса. Их называют ге­роями или негодяями, в зависимости от того, на чьей они стороне — победивших или проигравших в войне, но, пока не прозвучит призыв к оружию, они остаются нормальны­ми мужчинами, которым просто не хватает активных дей­ствий, мужчинами, которые страстно ищут любую возмож­ность расстаться с рутиной обыденной жизни, сбросить ее как кокон и добиться настоящего признания. Они чувству­ют, что им уготована особая судьба, что они достойны гораз­до большего, но только когда все вокруг начинает рушиться, эти люди становятся настоящими воинами.

Фет был как раз одним из таких. В отличие от Эфраима, Василий не мудрствовал насчет своего призвания или сво­их деяний. При этом он не был ни глупым, ни равнодуш­ным — совсем наоборот. Фет обладал острым инстинктив­ным умом и был прирожденным тактиком. Выбрав курс, он никогда не сбивался с него. И никогда не останавливался на полпути.

Василий являл собою великолепного союзника. Очень важно было иметь на своей стороне такого человека — в ожидании того момента, когда Владыка наконец объявит свою цену всему происходящему.

Сетракян вернулся в магазинчик и раскрыл небольшую коробку, битком набитую скомканными пожелтевшими га­зетами. Разворошив бумагу, он бережно извлек из коробки некий стеклянный химический сосуд, что-то вроде ретор­ты. Она была такого вида, что лучше смотрелась бы на кух­не алхимика, чем в современной лаборатории.

Зак стоял рядом, грызя последний батончик гранолы. Он отыскал где-то серебряный меч и сейчас взвешивал его на руке, обращаясь с оружием с подобающей осторожно­стью. Меч оказался на удивление тяжелым. Затем Зак по­трогал искрошившуюся кайму нагрудной пластины доспе-ха, сделанной из толстой звериной шкуры, конского во­лоса и древесной смолы.

— Четырнадцатый век, — пояснил Сетракян, адресуя свои слова Заку. — Время, когда Оттоманская империя только начиналась. Эпоха Черной смерти. Посмотри на это оплечье. — Сетракян указал на часть доспеха, когда-то прикрывавшую горло ее владельца до самого подбород­ка. — В четырнадцатом веке оно принадлежало какому-то охотнику на вампиров, время не сохранило его имя. Музей­ный экспонат, в современном мире практического смысла не имеет. Но я не смог оставить его там.

— Семь столетий назад? — переспросил Зак, пробежав­шись кончиками пальцев по хрупкому от времени доспе-ху. — Такая старина? Если они так долго живут среди нас и если у них такая сила, то почему они прячутся?

— Сила явленная — это сила убавленная, — сказал Сетра­кян. — Истинно сильный оказывает свое влияние неявно, неощутимо. Кое-кто мог бы сказать, что видимая вещь — это вещь уязвимая.

Зак внимательно рассмотрел край нагрудной пластины, где на шкуре было выжжено клеймо в виде креста.

— Они дьяволы? — спросил мальчик. Сетракян не знал, как на это ответить.

— А что ты сам думаешь?

— Думаю, это зависит...

— От чего?

— От того, веришь ли ты в Бога. Сетракян кивнул.

— Полагаю, это совершенно правильно.

— Ну? — спросил Зак. — А вы? Вы верите в Бога? Сетракян вздрогнул, но понадеялся, что мальчик этого

не заметил.

— Вера старика мало что значит. Я принадлежу прошло­му. Ты — будущему. Во что ты веришь?

Зак переместился к ручному зеркалу с амальгамой из чистого серебра.

— Мама говорила мне, что Бог создал нас по своему об­разу и подобию. И Он сотворил все на свете.

Сетракян кивнул, понимая, что в ответе мальчика со­держится завуалированный вопрос.

— Это называется парадоксом. Когда две верные посыл­ки вступают в противоречие. Обычно это означает, что одна посылка ложная.

— Но почему тогда Он сотворил нас такими... что мы можем превращаться в них?

— Тебе нужного спросить Его Самого.

— Я спрашивал, — тихо сказал Зак.

Сетракян удовлетворенно мотнул головой и похлопал мальчика по плечу.

— Мне тоже Он не ответил ни разу. Иногда нам ничего не остается, как отыскивать ответы самим. А порой мы их так и не находим.

Тема была весьма щекотливая. Старый профессор, во­обще говоря, довольно редко общался с детьми, и все же многое в Заке привлекало Сетракяна. Мальчик отличался несомненной любознательностью и серьезностью, что хо­рошо говорило о его поколении.