Дорогие гости - Сара Уотерс

Ах, да что толку раскисать-то? Фрэнсис решительно смахнула слезы. Так, чем бы ей заняться сейчас? Штопка – дело хорошее, конечно, но лучше воспользоваться тем, что мать спит, и выполнить какую-нибудь грязную работу. Крыльцо давно пора подмести, вот что. Мать всегда страшно нервничала, когда Фрэнсис выходила со шваброй на крыльцо, где ее могли увидеть соседи, проходящие мимо по улице.

Но тут наверху заскрипели доски пола. Лилиана находилась в своей спальне. Она что, одевается, чтобы выйти из дома? Нет, не похоже. Такое впечатление, будто она стоит на месте, перенося тяжесть с одной ноги на другую. Чем же она там занимается?

Если Фрэнсис тихонько поднимется и узнает, никому хуже не будет, правда?

Дверь спальни была открыта настежь.

– Это ты, Фрэнсис? – крикнула Лилиана, едва Фрэнсис ступила на лестничную площадку.

– Да.

– Ты что там делаешь? Заходи ко мне.

Фрэнсис осторожно вошла. У нее до сих пор болезненно сжималось сердце при виде бывшей комнаты братьев, сейчас украшенной бесчисленными безделушками, кружавчиками и пестрыми гирляндами. Комод был столь тесно заставлен флаконами духов, кольдкремами и пудреницами с пуховками, что напоминал задник в Альгамбре[13]. На зеркале трюмо висела недавно постиранная пара розовых шелковых чулок. Лилиана стояла у кровати, задумчиво глядя на рисунки с фасонами платьев, разложенные на стеганом покрывале. Она делает эскизы, пояснила она, пробует разные идеи. Через пару недель сестра Нетта устраивает вечеринку – и она, Лилиана, решила сшить новое платье для такого случая.

Фрэнсис рассмотрела эскизы и с удивлением обнаружила, что они весьма хороши – во всяком случае, не хуже, чем эскизы Стиви.

– Да у тебя талант, Лилиана, – сказала она. – Ты настоящий художник. Твоя мать, теперь припоминаю, так про тебя и говорила. Она была совершенно права.

– О, – смутилась Лилиана, – в моей семье тебя назовут художником, даже если ты всего лишь поставишь часы не по центру каминной полки, а ближе к левому краю. – Однако спустя секунду она застенчиво добавила: – Хотя когда-то я и впрямь хотела стать художником. Часто ходила в картинные галереи, на выставки разные. Даже думала записаться на художественные курсы.

– Тебе следовало это сделать. Почему же ты не записалась?

– Ну… – Лилиана рассмеялась. – Вместо этого я вышла замуж!

Она взяла с кровати несколько рисунков и принялась критически разглядывать, держа их веером в вытянутой руке.

Наблюдая за ней, Фрэнсис сказала:

– Ты могла бы пойти на курсы сейчас.

Лицо Лилианы просветлело.

– Ага, могла бы. – Но голос ее звучал не очень уверенно. – Только мне кажется, у меня не хватает способностей. И я точно знаю, что скажет Лен! Мол, пустая трата времени и денег. У него сейчас одни деньги на уме. На вечеринку к Нетте он не собирается – пойдет на какую-то дурацкую пирушку с сослуживцами. Они с Чарли вместе пойдут. На этот свой мальчишник.

Сегодня Лен определенно был не в милости. Но продолжать тему Лилиана не пожелала. Она еще с минуту рассматривала рисунки в вытянутой руке, затем собрала их в стопку, вместе с остальными эскизами, а стопку положила на комод, умудрившись найти для нее место среди флаконов и бутылочек.

Потом, немного постояв в задумчивости, Лилиана подняла голову и посмотрела на отражение Фрэнсис, которое видела в зеркале на самом краешке, не заслоненном розовыми чулками.

– А почему бы тебе не пойти со мной к Нетте, Фрэнсис?

Фрэнсис опешила:

– На вечеринку?

– Ну да. А что такого?

– Но я не приглашена.

– Нетта сказала, я могу привести с собой кого захочу. И моя семья будет тебе очень рада. Они все время про тебя спрашивают. Ну пожалуйста, пожалуйста, скажи «да»! – Лилиана уже повернулась, охваченная радостным возбуждением. – Там не намечается ничего особенного… так, маленькая вечеринка у Нетты в Клэпэме. Но будет весело. Мы отлично проведем время.

– Ну… – Фрэнсис задумалась. А будет ли весело с уолвортскими сестрами? – Не знаю, право. А какого числа вы собираетесь?

– Первого июля, в субботу.

– Мне нечего надеть.

– Не может быть, наверняка есть что!

– Ничего такого, за что тебе не пришлось бы краснеть.

– Я тебе не верю! Давай я посмотрю твой гардероб. Пойдем покажешь прямо сейчас!

– Нет! – испуганно сказала Фрэнсис, молниеносно перебрав в уме все свои наряды. – Половина моих вещей расползается по швам. Стыдно показывать.

– Ну что за глупости!

– Ты будешь смеяться.

– Ах, брось, Фрэнсис! Ты же когда-то швырялась туфлями в полицейского!

– Не в полицейского. В члена парламента.

– Ты швырялась туфлями в члена парламента. Значит, и показать мне свой платяной шкаф не побоишься, правда? – Продолжая говорить, она двинулась через комнату с протянутой рукой.

Поскольку Фрэнсис по-прежнему нерешительно мялась, Лилиана схватила ее за запястье, на удивление крепко. Фрэнсис попыталась было вырваться, но потом, жалобно протестуя, позволила вывести себя из гостиной и протащить через лестничную площадку. Они ввалились к ней в спальню, громко хохоча, с раскрасневшимися лицами, и остановились, чтобы успокоиться и отдышаться.

Отсмеявшись, Лилиана тотчас же принялась осматриваться. Она никогда прежде здесь не была и сейчас с нескрываемым любопытством разглядывала немногочисленные декоративные вещицы, канделябры на каминной полке, пейзаж Фридриха на стене…

– Очень милая комната, Фрэнсис, – улыбнулась Лилиана. – Соответствует твоему характеру. Не забита разным хламом, как моя. Это твои братья? – Она заметила на комоде две фотографии в рамках. – Можно посмотреть? Ты не против? – Она взяла фотографии, и ее улыбка стала печальной. – Какие они были красивые! Ты очень на них похожа!

Фрэнсис встала с ней рядом, глядя на фотографии: студийный снимок Ноэля в школьном возрасте и сделанный в заднем саду моментальный снимок Джона-Артура, дурашливо сдвинувшего шляпу набекрень перед камерой. Джону-Артуру здесь было намного меньше лет, чем ей сейчас, но для нее он всегда оставался старшим братом. И как странно он выглядел в своем жилете, с выпущенной на него старомодной часовой цепочкой. Фрэнсис раньше не замечала этого.

Нет, вдруг поняла она, хватит с нее братьев на сегодня. Лилиана снова шарила взглядом вокруг, теперь почти украдкой, словно предполагая найти где-нибудь фотографию еще одного молодого человека… может, там, на прикроватной тумбочке?…

– Послушай, насчет вечеринки… – Фрэнсис направилась к платяному шкафу. – Ты действительно хочешь ознакомиться с моим тряпьем?

Лилиана поставила фотографии на место:

– Да!

– Ну ладно… – Дверца шкафа со скрипом отворилась, точно дверь кладбищенского склепа. – Не говори потом, что я тебя не предупреждала.

Медленно окинув взглядом свои наряды, вяло висящие на проволочных плечиках, Фрэнсис принялась вынимать их один за другим. Начала с домашних блузок и юбок, затем перешла к вещам, которые считала лучшими в своем гардеробе: серая туника, желтовато-коричневый жакет, темно-синее платье (любимое) и еще одно (так и не полюбившееся) из шелка чайного цвета. Лилиана брала каждую вещь и внимательно рассматривала. Поначалу она высказывала свое мнение очень тактично и деликатно, во всем находя детали, достойные похвалы и восхищения, однако постепенно увлеклась делом и перешла на критический тон. Да, это платье симпатичное, но ведь оно цвета грязной лужи. Эту юбку нужно укоротить, такую длину давно уже не носят. А что до вот этого… в таких, наверное, еще королева Виктория ходила! О чем, вообще, Фрэнсис думала, когда его покупала?

Она свалила все вещи в кучу на кровать:

– Неужели тебе никогда не хотелось красиво одеться?

– Хотелось, конечно. В молодости.

– Ты всегда говоришь так, будто тебе в обед сто лет.

– Просто я потеряла интерес к нарядам. И потом, у нас было туго с деньгами. Ты еще моего нижнего белья не видела. По сравнению с ним эти тряпки – последний писк парижской моды. Кое-что уже и не починить, приходится скреплять английскими булавками.

– Так, и что же ты наденешь на вечеринку?

– Не знаю даже… Ты меня застала врасплох своим приглашением. – Фрэнсис порылась в груде одежды и вытащила из нее платье. – Вот это, пожалуй.

Это было черное муаровое платье, в котором она ходила на званые ужины и вечеринки последние лет шесть-семь. Фрэнсис встряхнула его и развернула к окну, чтобы получше рассмотреть на свету. Однако оно оказалось хуже, чем ей помнилось. Когда-то лиф у него был сплошь расшит бисером, но со временем бисеринки поотрывались, оставив после себя торчащие ниточки, похожие на жесткие черные волоски. На одном рукаве виднелась строчка ручных стежков – там Фрэнсис когда-то зашила прореху. Что самое ужасное, подмышки у платья были белесые. Однажды, довольно давно, Фрэнсис закрасила их чернилами, но чернила поблекли, и ткань пошла голубоватыми разводами…