Что удивительного в благодати? - Янси Филип

«Никогда более» — этот вопль жертв, переживших геноцид, подхватили сербы, презревшие решения ООН и негодование всемирного сообщества. Никогда более они не позволят хорватам распоряжаться на территории, где живут сербы. Никогда не подчинятся мусульманам, ведь в результате последнего столкновения с мусульманами сербы на пятьсот лет оказались под игом Турции.

По законам непрощения не ответить ударом на удар значит предать своих предков и забыть их жертвы. Однако в законах мести имеется один существенный изъян: никогда не удается выровнять счет. «Турки поквитались в 1389 году, в битве при Косово. Хорваты — в 1940–х. Теперь наш черед», — говорят сербы. Но они прекрасно знают: наступит день, и нынешние изувеченные, изнасилованные жертвы поднимутся, чтобы отомстить палачам. Дверь распахнута, кружат летучие мыши…

Льюис Смедз пишет:

Месть — это страсть поквитаться, пламенное желание причинить столько же боли, сколько причинили тебе… Проблема в том, что мститель никогда не удовлетворится. Счет никогда не сравняется, не наступит справедливость. Каждый акт мести порождает цепную реакцию. Обидчик и обиженный связаны воедино, и оба способствуют эскалации боли. Оба не могут сойти с конвейера, поскольку непременно хотят поквитаться, и лента не останавливается, не дает никому ускользнуть.

Даже если прощение несправедливо — несправедливо по определению, — оно хотя бы дает нам шанс остановить маятник возмездия. Ныне, когда я пишу эти строки, насилие или прорывается в открытую или тлеет у самой поверхности земли на границах Китая и Тайваня, Индии и Пакистана, России и Чечни, Великобритании и Ирландии. На грани войны стоят евреи и арабы Ближнего Востока. За каждым раздором — десятилетия, века, а в случае арабов и евреев — тысячелетия конфликтов. Каждая сторона пытается сравнять нанесенную в прошлом несправедливость, возместить причиненный ей ущерб.

Богослов Романо Гвардини вынес окончательный диагноз этому смертельному недугу — жажде мщения: «Пока мы повязаны путами обиды и мести, удара и ответного удара, агрессии и самообороны, мы будем постоянно наносить и получать новые раны… Только прощение избавит нас от чужой несправедливости». «Если каждый последует принципу глаз за глаз, — сказал как–то Ганди, — кончится тем, что все ослепнут».

Много есть примеров тому, как действует закон непрощения. В трагедиях Шекспира и Софокла сцена к концу спектакля устлана трупами. Макбет, Ричард III, Тит Андроник, Электра убивают, убивают и убивают, пока не насытятся местью, а потом живут в страхе, что кто–то из врагов затаился, уцелел и в свою очередь станет мстить.

Тот же закон иллюстрирует трилогия Форда Копполы «Крестный отец» и «Непрощенный» Клинта Иствуда. Мы видим этот закон в действии, когда террористы Ирландской революционной армии подкладывают бомбу в лондонском магазине в отместку за жестокости 1649 года (эту кару Оливер Кромвель обрушил на ирландцев за резню 1641–го). В Шри Ланка и в Алжире, в Судане и во враждующих республиках бывшего Советского Союза — все тот же закон.

«Признайте геноцид армян, — говорят армяне туркам, — и мы прекратим взрывать ваши самолеты и убивать дипломатов». Турки стойко отказываются от любых признаний. Во время кризиса с заложниками иранское правительство заявило, что отпустит заложников невредимыми, если американский президент извинится за то, что Соединенные Штаты в свое время поддерживали режим шаха. Джимми Картер, возрожденный христианин, знающий, что такое прощение, заслуженно стяжавший репутацию миротворца, отказал в этой просьбе. «Никаких извинений, — заявил он. — Национальная гордость поставлена на карту».

«Добрым словом и пушкой добьешься большего, чем просто добрым словом», — сказал Джон Диллинджер. Вот почему нищие страны до половины национального дохода тратят на оружие. В падшем мире сила сильнее всего.

Гельмут Тилике вспоминает самое первое собрание библейского кружка, которое он вел. «Дана мне всякая власть на небе и на земле», — твердил он про себя, пытаясь увериться, что даже пришедший в ту пору к власти Адольф Гитлер — лишь марионетка в руках всемогущего Бога. Кружок по изучению Библии состоял из двух престарелых леди и совсем старого полупарализованного органиста. По улицам маршировали гусиным шагом гитлерюгендовцы. «Царство небесное подобно горчичному зерну…» — уговаривал сам себя Тилике.

Этот образ — горстка святых молится взаперти, а снаружи печатают шаг батальоны мирской власти — так часто совпадает с моими ощущениями. Оружие веры практически бессильно против безблагодатной власти. Стоит ли выходить с пращей против атомной бомбы?

Однако история убеждает нас в том, что и благодать не бессильна. Великие вожди народов — Линкольн, Ганди, Кинг, Рабин и Саадат — уплатили высшую цену, посрамив безблагодатный закон. И все они внесли свой вклад в создание такого мира, где примирение станет возможным. Как изменился бы облик нынешнего мира, если бы Ираком правил Саадат, а не Саддам, если из пепла гражданской войны в Югославии восстал бы новый Линкольн!

Политики имеют дело с внешним — с границами, деньгами, преступлениями. Подлинное прощение имеет дело с тем злом, которое таится в сердце человека и против которого политика бессильна. Инфекция зла, расовая ненависть, нацизм распространяются по воздуху, словно грипп: чихнет один, а заразится весь автобус. Но лечение, подобно вакцинации, происходит индивидуально. Когда наступает момент благодати, мир замирает, смолкает. И на одно мгновение мы понимаем: прощение исцеляет.

В 1987 году в маленьком городке к западу от Белфаста взорвалась подложенная Ирландской революционной рамией бомба. Одиннадцать протестантов, собравшихся в День Ветеранов почтить память павших, погибли. Шестьдесят три человека были ранены. Из множества других террористических актов это событие выделяет реакция одного из пострадавших, Гордона Уилсона. Этот набожный методист переехал на север из Ирландской республики и торговал мануфактурой. После взрыва Уилсон вместе с двадцатилетней дочерью оказался погребен под полутораметровым слоем кирпича и щебенки. «Папочка, я тебя люблю!» — успела сказать Мери, сжимая руку отца, пока они ждали спасателей. У нее оказались несовместимые с жизнью травмы позвоночника и головного мозга. Несколько часов спустя девушка умерла в больнице.

Позже газеты писали: «Никто не запомнит, что говорили в ту пору политики. Но каждый, слышавший слова Гордона Уилсона, никогда не забудет его исповедь… Его милосердие превознеслось над жалкими самооправданиями террористов». Лежа на больничной койке, Гордон Уилсон сказал: «Я потерял дочь, но злобы не питаю. Проклятия и обвинения не вернут Мери Уилсон к жизни. Сегодня и каждый день я буду молиться, чтобы Бог простил их».

Последними словами его дочери стали слова любви. И Гордон Уилсон решился строить на основе этой любви свою жизнь.

Выйдя из больницы, Гордон Уилсон начал кампанию за примирение между католиками и протестантами. Экстремисты из числа его единоверцев, собиравшиеся отомстить террористам, воздержались от своего намерения из–за того внимания, которое привлек к этой истории Уилсон. Он написал книгу о своей дочери, выступал против насилия, постоянно повторяя основную мысль: «Главное — любовь». Ему удалось встретиться с лидерами ИРА. Он лично простил их и просил сложить оружие. «Я знаю, вы, как и я, потеряли близких, — говорил он. — Но — довольно. Довольно крови».

В конце концов Уилсона избрали в парламент Ирландии. Когда в 1995 году он умер, Ирландская республика, Северная Ирландия и Великобритания единодушно почтили память этого рядового гражданина, рядового христианина, прославившегося лишь незаурядным духом благодати и прощения. Его прощение уже в силу контраста изобличало жестокость возмездия. Жизнь миротворца стала символом той мечты о мире, которая присуща многим людям, пусть о них и не пишут в газетах.

«Благословлять тех, кто сокрушил твой дух, подверг тебя эмоциональному насилию или еще каким–то образом искалечил — самый поразительный подвиг, на какой только способен человек», — писала Элизабет О'Коннор.