Дикая Флетчер - Кэти А. Такер

сердце? Настоящей версией. Тем, кто никогда не пытался узнать меня.

– Итак? Как все прошло? – Агнес прислоняется к стене, ведущей на кухню, спиной ко мне. Как если бы это был еще один обычный день.

– Они получили свои припасы, – отвечает глубокий мужской голос с нотками ехидства.

Где-то глубоко внутри меня поднимается странное чувство дежавю. Я уже слышала этот голос. Много лет назад, через телефонную трубку, передаваемый по тысячекилометровым проводам, изредка оттеняемый помехами и намеком на эхо. Скорее всего, когда я спрашивала его, что он делал в тот день.

– А лоси?

Рен отвечает слабым смешком, и это вызывает дрожь в моем позвоночнике, потому что этот звук мне тоже знаком.

– В конце концов они отогнали их с песчаной отмели на восток. Хотя это заняло у них много времени. Мне почти пришлось развернуться.

Тишина длится в течение одного… двух… трех ударов сердца.

А затем…

– Итак?

Одно слово с таким тяжелым значением.

– Она в своей комнате, обустраивается. Джона был занозой в заднице.

Еще один смешок.

– А когда он таким не был?

Если мой отец и сердится на Агнес за то, что она притащила меня на Аляску, он хорошо это скрывает.

– Ладно… Я отпущу тебя и поздороваюсь.

Агнес исчезает в кухне.

Я задерживаю дыхание, слушая скрип пола и звук приближающихся шагов. Мое сердце бешено колотится.

И вдруг я оказываюсь лицом к лицу со своим отцом. Сейчас он намного старше, чем на той потрепанной фотографии, которая до сих пор хранится у меня дома под свитерами, и все же он словно вышел из рамки в реальную жизнь. Его волнистые волосы все еще слишком длинные, будто из 1970-х годов, но коричневый цвет в основном сменился сединой. Там, где раньше его кожа была подтянутой и гладкой, возраст вырезал глубокие морщины и изломы. На нем та же одежда – джинсы, походные ботинки и слой клетчатой фланели.

И он выглядит… здоровым. Только сейчас я понимаю, что готовилась к мужской версии миссис Хаглер – хрупкой и сгорбленной, с пепельным цветом лица и хрипящим грудным кашлем. Но, глядя на Рея, вы бы ни за что не догадались, что у него рак легких.

Между нами остается метра три, и ни один из нас, похоже, не готов сделать шаг, чтобы преодолеть их.

– Привет… – нерешительно говорю я.

Я не называла его папой с тех пор, как мне исполнилось четырнадцать лет. Внезапно возникает ощущение неловкости. Я сглатываю свой дискомфорт.

– Привет.

– Здравствуй, Калла. – Его грудь поднимается и опускается от глубокого вздоха. – Боже, ты уже совсем выросла, а?

С тех пор, как ты видел меня в последний раз, двадцать четыре года назад? Да, я надеюсь на это.

Но сейчас я не чувствую себя двадцатишестилетней женщиной. Сейчас я чувствую себя сердитой и обиженной четырнадцатилетней девочкой, переполненной неуверенностью и сомнениями, признающей, что этот мужчина – тот, который не пошевелил ни единым мускулом, чтобы сократить это последнее расстояние, – принял сознательное решение не присутствовать в моей жизни.

Я не знаю, что делать со своими руками, но чувствую желание куда-то их деть. Я засовываю их в карманы джинсов, затем вытаскиваю наполовину, а потом вынимаю полностью, чтобы сжать в кулаки. После складываю и убираю в подмышки, обхватывая руками грудь.

Отец прочищает горло.

– Как прошли твои перелеты?

– Отлично.

– Хорошо.

Стук металлической двери и звяканье циферблата на заднем фоне напоминают мне, что Агнес все еще здесь.

– Ты голодна? У меня не было возможности сходить за покупками…

– Нет. Я в порядке. Я ела в Сиэтле.

Он медленно кивает, его взгляд изучает изношенный ковер под нашими ногами.

– Как твоя мама?

– Отлично.

Без сомнения, она выпивает уже третий бокал вина и сводит Саймона с ума в ожидании моего звонка и наматывая круги вокруг него, пока он сидит в кресле. Я колеблюсь.

– Она потрясена новостями.

Не думаю, что стоит рассказывать подробности.

– Да, ну… это то, что есть. – Отец тянется в карман пальто, чтобы достать пачку сигарет. – Тогда я дам тебе устроиться. Увидимся утром.

Он поворачивается и просто исчезает. Дверь кухни издает громкий стон, сигнализируя о его уходе.

Я таращусь на пустое место, где он стоял.

«Увидимся утром»?

Четыре самолета, пять с половиной тысяч километров и двадцать четыре года спустя – и все, что я получаю от своего отца, это две минуты вежливого разговора и «увидимся утром»?

Разочарование грозит сбить меня с ног.

Я чувствую, что на меня смотрят, и, подняв голову, вижу Агнес, ее темный, обеспокоенный взгляд изучает меня.

– Ты в порядке?

Я проглатываю эмоции.

– Я в порядке. – Мой дрожащий голос предает меня.

– Рен не очень хорош в выражении чувств. Для него это очень сложно.

Я издаю задыхающийся смешок, но все, что я чувствую, это желание плакать.

– Для него? А что насчет меня?

По крайней мере, улыбка, которой Агнес одаривает меня, полна сочувствия.

– Я перенесу твою одежду в сушилку за тебя. Иди и поспи немного. Завтра станет лучше.

Я рада этому освобождению. Я ныряю в свою спальню, захлопываю за собой дверь, борясь с нарастающим колючим чувством, которое твердит, что я совершила ужасную ошибку, приехав сюда.

Я определяю момент, когда телефон подключается к интернету, потому что раздается быстрая череда пиканий – все это сообщения от мамы.

«Ты уже добралась до Анкориджа?»

«Дай знать, когда приедешь к отцу».

«Ты уже там?»

«Ладно, я проверила твои рейсы и вижу, что была задержка из Сиэтла в Анкоридж. Позвони мне, как только сможешь».

«Я позвонила в "Дикую Аляску", и они сказали, что ты приземлилась около пятнадцати минут назад. Ты уже добралась до своего отца?»

Мои пальцы замирают над экраном, пока я решаю, что ответить. Если я честно расскажу маме обо всем, она будет настаивать на звонке, а у меня пока нет сил разбирать это катастрофическое воссоединение с ней и Саймоном.

«Я добралась. Ты была права насчет маленьких самолетов. Я вымотана. Позвоню тебе завтра».

«Первым же делом, хорошо? Мы любим тебя!»

«И не забудь сделать много фотографий!»

Я быстро меняю одежду на пижаму – одну из немногих вещей, которые, к счастью, не намокли, – и бросаюсь в ванную, чтобы умыться. Моего отца и Агнес нигде нет, что заставляет меня предположить, что они разговаривают снаружи.

Снова закрывшись в своей спальне, я задергиваю шторы и забираюсь под одеяло с телефоном, надеясь отвлечься от мрачных мыслей.

Я открываю фотографию, которую Агнес сделала ранее. Каким бы ужасным ни был полет на этой штуке, мы