Праздничная книга. Январь - июль - Макс Фрай

16:30

Пельмени в морозилку, йогурт на верхнюю полку, тесто на нижнюю — разморозится, будут сырные слойки. Вжж-ж, — предупреждает телефон, и не дождавшись реакции, взрывается «Пещерой горного короля». Гранат выпрыгивает из руки и укатывается под стол.

— Извините, — голос в трубке мягкий и несколько неуверенный, — я могу поговорить с Жанной Викторовной?

— Да, конечно, — механически отвечает Жанна, судорожно прокручивая в голове варианты: врач из садика, папа кого-то из студийный детей?

— Мне ваш телефон дал Антон Ежов, вы ведь делаете фрески?

«Понаглее, Денисова» — командует ей призрак Ежа. Жанна присаживается на краешек стола, считает в уме до трёх и отвечает:

— Строго говоря, настоящую фреску по частным заказам сейчас практически не пишут, вам же будет не слишком удобно штукатурить для меня каждые несколько часов свежий кусок? Но имитацию темперой или акрилом я делаю неплохо, — прикрыв глаза, она вспоминает окно-обманку на белой стене у Хельги. Если Вы согласны на акриловую роспись, мне необходимо посмотреть помещение. Если хотите, можете мне прислать фото по сети, но тогда нужно отснять все стены отдельно и пару общих планов — важен стиль мебели, свет… У вас уже есть какие-то конкретные пожелания?

— Ну-у… тянет клиент, — это столовая.

— Может быть, натюрморт? Знаете, в духе фламандцев, Тёмный фон, много чеканной и стеклянной посуды, фрукты, дичь? Может быть, сцена пирушки? В таком… несколько раблезианском духе?

— Мне нравится, — перебивает её он, — но, понимаете, декором дома занимается жена. А ей хотелось бы чего-то романтического. Я вам перезвоню.

«Сорвалось, — думает Жанна, слезая со стола, — хреновый из тебя, Денисова, господин оформитель».

Жанна снимает с полки альбом, потом ещё три, и начинает листать тяжёлые скользкие страницы. Вот, если взять этот кусочек из «Король пьёт», а ковёр и блюдо, скажем, у Вермеера… Или если с краю посадить хальсовского лютниста…

До критических «четверть шестого» она успевает набросать схему пирушки.

Вагон опять полон, но старик в седых усах вскакивает с места и командным жестом указывает на него Жанне. Героиня опять подставляет олигарху для поцелуев плохо стриженый (но трогательный и беззащитный, — ликует читатель) затылок, ухо, сгиб локтя и под коленкой. «Десять знойных мулатов немедленно ей овладели…» — мурлычет Жанна.

18:00

Руки у Дарьи в пластилине, футболка в акварели, а на сумке вместо брелка с рыжим мишкой брелок с пятнистой собачкой. Светочка Григорьевна благосклонно принимает тысячу и ставит тайный знак в блокноте.

— Вы уж постарайтесь, Жанна Викторовна, остаток не позже пятницы.

Жанна Викторовна постарается. У Жанны Викторовны как-то нет выбора.

— Ма-ам, Макдональдс, — намекает Дарья.

— Дитя, это вредно.

— А давай я потом полезно поем йогурта?

— Свободная касса, — жалобно взывает мак-барышня.

Жанна забирает поднос с сундучком хэппи-мил и своим бюджетным кофе за тридцать восемь рублей. Выпотрошив сундучок, Дарья сочувственно вздыхает и ставит картошку фри в центр стола: «Угощайтеся, не стесняйтеся».

19:30

Дома Данька с радостным писком выкатывает гранат из-под стола, выламывает из него рубиновые граненые зерна, жует и рассказывает взахлеб новости из детского сада, как они играли в «море волнуется раз», а Дима из их группы ударил одну девочку, а единороги бывают белыми, синими и голубыми, она видела в мультике. И в постановке в садике ей дали роль гнома, а у нее нет колпака.

— Колпак? — переспрашивает Жанна, жуя гранатовое зёрно. — Будет тебе колпак.

— Вж-ж, — вмешивается телефон. — Жанна Викторовна? Я посоветовался с женой… Понимаете, ваше предложение мне очень нравится, но она хотела бы что-то не имеющее отношение к еде. В общем-то, у неё есть конкретная идея. Знаете, что-то вроде романтической сцены — дама на балконе или у окна, рыцарь внизу. Может быть, на коленях, но если вы это видите как-то иначе… Если вам удобно, завтра около трёх можно бы посмотреть стену.

— Около трё-ох, — тянет она, прикидывая, успеет ли забрать Дарью в шесть. — Я постараюсь освободиться в половину третьего. Может быть, сегодня успею сделать один-два наброска… Чтоб разговор был уже предметнее…

20:00 и далее везде

Лист А-3 быстро заполняется карандашными почеркушками — в горизонтали и в вертикали, с окном и с балконом, с башней фрагментом и целиком (утрированно крошечной башней, в которой дама едва сможет встать во весь рост), с рыцарем коленопреклоненным, прижимающим руку к груди, протягивающим руку к окну, запрокинувшим голову, уронившим голову на грудь. Кедр карандаша вкусно проминается под зубами, крошки краски царапают язык…

«А в руках будет лютня, потому что по совместительству он менестрель».

Из кухни тянет сладким и горелым — Дарья варит леденец в столовой ложке. Ложка будет чёрной, плита — в карамели. Лилия замерла в латунной индийской вазочке. Желтая пыльца припорошила стол.

«И на заднем плане — кляча рыцаря. Ещё заднее — монастырь, где их обвенчают… Не-ет, — мстительно думает Жанна, грызя кохиноровский карандаш, — это женский монастырь, в нём тщеславная дура проплачет тридцать лет, после того, как отправит этого пафосного идиота на подвиги. Котик — это беспроигрышно. Все любят котиков».

— Круто, — констатировала Дарья, подсовываясь под локоть.

— Мультики-ванна-нора, — не отрываясь от листа, командует Жанна.

— Круто. Мам, а дяденьку отсюда можно, — Данька тащит с полки альбом Кривелли. — Вот с этого, который на чёрте танцует и босиком.

— Архангел Михаил, — поясняет Жанна, а сама уже пролистывает гламурного Михаила в изящных обмотках и латах с львиными мордами. — Ну где же оно? Ну вот же оно!

Какой смысл искать, когда уже всё найдено: она рассматривает комнатку в разрезе, Марию за пяльцами. Коленопреклоненный Гавриил протягивает белую лилию, епископ-заказчик полускрыт его ало-золотыми крыльями.

— Ну, или этого, — соглашается Дарья.

В руке у неё макдаковская лошадка с приклеенным ко лбу пластилиновым конусом.

— Ты почто, Дарья, животинку тиранишь? — меланхолически интересуется Жанна, уже предвкушая ответ.

— Это не лошадь, это единорог.

— У единорогов рог витой, возьми из шкатулки ракушку — длинную такую, тоненькую, и приклей… Клей где лежит, помнишь? Приклеишь — и в ванну.

Под карандашом возникает очерк головы, прямая спина, крупные складки плаща… Крылья убрать, епископа убрать, вот так сквозь разрез плаща дать линию ноги в доспехе. А писать металл практически без оттенков, с сильными белыми бликами и графическими жёсткими тенями. Суховато так писать. И руки всем участникам учинить длиннопалые, и жесты чуть манерные, чтобы максимально вытащить пластику. На плиты бросить латную перчатку, а лилию и убирать не надо, пусть будет лилия…